В 1996 году по обвинениям, выдвинутым российскими властями и инициированным его коллегами по бывшему банку, он попал в американскую тюрьму. Угораздило его угодить в одну камеру с неграми. Там он столкнулся с той же жестокостью и садизмом, как и на родине, в российских криминальных группировках. Пробыл он в этой страшной неволе недолго, всего год. Хотя, наверное, с мечтательной тоской вспоминал то пыточное кресло с привязными ремнями, которое ему предложили испробовать после недоеденного ужина в гостинице «Будапешт» его подельники. Уж лучше бы эта «святая инквизиция» по-русски, чем изобретательные «шалости» негров.
В 1997 году его оправдали и выпустили. А еще через два года ему даже было выплачено 100 тысяч долларов в качестве компенсации за тюремные страдания и плюс к этому предоставлено политическое убежище. Это произошло после пяти лет жизни в США, 15 месяцев, проведенных в тюрьме, и шести слушаний в федеральных и иммиграционных судах.
В 1999 году Банкометов основал в США компанию KMAL.com (интернет-бизнес), занимающуюся продажей программного обеспечения и новыми рекламными технологиями. Дела пошли в гору. Все-таки он был удачливым и смекалистым бизнесменом. К 2003 году его фирма насчитывала более двухсот сотрудников.
Партнером по бизнесу являлась его новая американская жена Сильвина, бывшая вице-президентом компании Visa. А что же случилось с его столь горячо любимой супругой Еленой, чей профиль был увековечен на 10 тысячах серебряных монетах достоинством в один рубль? Она вдруг совершенно неожиданно и скоропостижно по неизвестным причинам ушла из жизни. Да «подгадала» это столь удачно, как раз накануне новой, очень выгодной женитьбы своего мужа. Может быть, после этого Банкометов, долго не раздумывая, и лик Сильвины оттиснул на серебряных долларах, ну хотя бы на одном? Нет. В Штатах такой юмор не ценят и не понимают.
Как складывалась их семейная жизнь, Грачеву было неизвестно, но в 2006 году в США вышла целая книга о Банкометове с очень длинным названием: «Вызов. Как преуспеть в бизнесе, когда за вами гонятся ФБР, КГБ, американская иммиграционная служба, департамент отечественной безопасности, департамент юстиции, Интерпол и мафиозные киллеры». Тираж разошелся, как горячие пирожки или как первая редиска ранней весной в базарный день на Тишинском рынке. Американцы все лопают в этой продуктовой пропагандистской лавке.
А что же сам герой этого бестселлера? В Россию Банкометов больше не возвращался. Здесь у него все еще оставалось много врагов и обманутых вкладчиков. А длинное название биографической книги еще не означает такую же долгую жизнь. Мало ли что может случиться…
Кабинет Грачева. 14 февраля. 10 часов утра
Очередная беседа с Житниковым затрагивала разные темы. Важно было понять его, выяснить умонастроение, вызвать на откровенный диалог, снять слой за слоем защитный покров, определить внутреннюю суть, докопаться до alter ego. При разговоре присутствовал и полковник Алексеев. Сергей Витальевич намеренно пригласил своего зама, зная, что тот отличный психолог, окончил соответствующий факультет МГУ, имеет кандидатскую степень в этой области и вообще поможет создать психофизиологический портрет Житникова.
— Советский Союз представлял собой уникальную сверхсистему, — говорил Грачев, как бы для «затравки». — Впервые в истории из одного Центра — Кремля — осуществлялось непосредственное руководство 18-миллионной партией, государственным аппаратом управления — Совмином, и далее, по нисходящей, всеми экономическими институтами и учреждениями, армией и силовыми структурами. Вот голая статистика. Из 250 миллионов населения 95 % входило в контур этого управления. И лишь 5 % — люди с девиантным поведением.
— Кто же это? — задал вопрос Житников.
— Уголовная среда, диссиденты, психически больные, бомжи, тунеядцы, цеховики, сектанты, мужчины и девушки с пониженной степенью социального поведения. Вот унавоженная почва для оппозиции. На чернозем никак не тянет. Только чертополох да борщевик и может произрасти.
— Отчего же тогда он распался? Никак не мог, при таком-то превалирующем большинстве, — возразил оппонент. — И потом, кто подсчитывал?
— Считали, не сомневайтесь, — подал реплику Алексеев. — Это входит в функции органов госбезопасности. Только это были закрытые статистические данные. Не для широкой публики.
— Надо было знать полную картину происходящих в стране процессов, — дополнил Грачев. — Уж поверьте на слово. А на первый ваш вопрос, Анатолий Львович, отвечу так. Парадоксально, но это, в какой-то степени, и облегчало задачу нашим противникам. Объективное положение дел со сверхцентрализацией власти в Кремле, в одном центре, а если еще и в одних руках, да еще если эти руки растут из пустой головы, тем более предательской, то… Словом, достаточно было голову эту замусорить, купить, сманить, а Центр ликвидировать. Каким образом? Ну, с головой все просто, проблем нет, хотя тоже надо постараться.
Алексеев развил дальше:
— А вот ликвидация Центра — задача, если употребить любимое слово Ленина, — архисложная. По силам лишь целой армии аналитиков, психологов, специалистов. Настоящим чародеям и колдунам в геополитических играх. И вот за кратчайший период времени эта система управления, этот субъект власти был взломан, словно сейф медвежатником, все сопротивление «блюстителей закона» погашено и подавлено, а то, что осталось, добито уже в 91-93-е годы.
Он передал слово Грачеву, как мячик:
— Давайте отвлечемся от конкретики и нырнем в прорубь метафизики. Я лично разделяю мнение философов, что человек живет в двух мирах: в мире природы и мире культуры. Но на этот двойственный характер можно посмотреть и под другим углом зрения. Человеческая жизнь также протекает в мире вещей и мире знаков. Вещи, созданные как самим человеком, так и природой, — материальный субстрат нашего мира. А мир знаков, обладающий еще большим разнообразием, связан с вещами. Но эти отношения сложные, текучие и часто неуловимые. Исходя из этого, можно задать вопрос: «Откуда вырос Советский проект, и какие потребности его создатели считали фундаментальными?»
Житников усмехнулся:
— Если просите, так я вам этот вопрос и задам.
— Мы ничего не просим и не требуем, — иронично отозвался Алексеев. — Сами приходят и предлагают, что попало. А мы уже выбираем. Но продолжайте, Сергей Витальевич. Я раньше от вас этой теории не слышал. Самому интересно.
— Хорошо. Отбросим всем известные, азбучные, школьные истины, остановимся на одной. Я, как и вы, Анатолий Львович, вырос в глухой сельской провинции, и, прежде всего, из крестьянского мироощущения. Весь мой род был крестьянским, и это мироощущение мне генетически близко. Отсюда же исходили все представления создателей Советского проекта, может быть, даже подсознательно. Что необходимо человеку, что желательно, а что — лишнее, суета сует. Да, в ходе революции и Гражданской войны проект этот приобрел суровые и жестокие формы. Но это была классовая неизбежность.
Носители «ненужных» потребностей погибали, эмигрировали, насильно отправлялись на «пароходе философов» за рубеж или перевоспитывались самой реальностью. И на какое-то время в советском обществе возникло «единство потребностей». После Отечественной войны стала развиваться урбанизация, огромные массы населения двинулись из деревень в города.
Но становления городского образа жизни еще не произошло. Сформировывать городскую культурную среду обитания надо десятилетиями. А значит, миллионы человек, вырванных из своей прежней среды, не могли в этой городской агломерации удовлетворить свои насущные, пусть и неосознанные потребности. И это — особый вид социального кризиса, основание для острого недовольства.
— Согласен с вами, — сказал Житников. — Чем отличается крестьянская жизнь от городской? Тем, что жатва, сев, пахота, сбор урожая, строительство избы, даже рождение и смерть — все имеет литургическое значение. Не зря крестьянин издревле считал: «Пахать — значит молиться». А жизнь в городе… Она лишает человека множества естественных средств удовлетворения его родовых потребностей. Создает постоянные стрессы.
— Вот именно, — подтвердил Грачев. — И я, как человек, родившийся и выросший в деревне, хорошо понимаю это. В отличие от нас Олег Карлович, к примеру, человек сугубо городской, потомственный москвич. И генетически мироощущение у него иное.
— А я об этом и не догадывался, — улыбнулся Алексеев. — Теперь вот буду об этом знать и задумываться долгими зимними вечерами, сидя перед камином на даче и вороша кочергой угольки.
— Только глубоко в эту проблему не погружайтесь, заснете, не дай Бог, так и до пожара недалеко… — сказал коллега. — А если серьезно, то сложность проблемы возрастает, если учесть, что мир вещей и мир знаков перекрывают друг друга, разделить их трудно. В советское время идеологи коммунизма начали клеймить вдруг вспыхнувший в нашем человеке «вещизм». В деревне знаки и образы — это природа, труд, дом, семья.
— Извините, что перебью, но тут мне при этих ваших словах как раз вспомнилась одна остроумная мысль Салтыкова-Щедрина, — произнес Житников. — В письме к своему другу Скабичевскому он подметил, что русский народ вовсе не думает о каком-то «самосовершенствовании», о котором то и дело талдычили его собратья-литераторы.
Он имел в виду их «хождение в народ». Народ просто верует в три вещи: «В свой труд, в творчество природы и в то, что жизнь не есть озорство». Это и есть вера и в то же время дело. То есть дело в форме, доступной народу. Если жизнь испытывает его, он делает это в той форме, какая перешла к нему от его предков. Сказано более ста лет назад. Но мне кажется, он имел в виду именно то, что и вы сейчас. Природа, труд, род, а все остальное — лишь озорство. Игрушки и забавы. Для горожан.
— Верная и любопытная мысль писателя, который здесь уже не сатирик, а философ, — согласился Грачев. — Я о ней раньше не слышал. Вот насколько продуктивны и взаимно обогащаемы наши беседы.