видел.
Так же, как видишь, насколько изменился человек, с которым ты давно не общался, тогда как те, кто общается с ним изо дня в день, не замечают ничего такого, ведь эти вещи происходят постепенно. По всему побережью я замечал, сколько всего достиг Комбинат за то время, что я не был на воле: вот поезд останавливается на станции и откладывает партию взрослых мужских особей в одинаковых костюмах и штампованных шляпах, неразличимых между собой, как личинки насекомого, и таких же заторможенных – фт-фт-фт из последнего вагона, – затем свистит электрическим свистом и движется дальше по загаженной земле, откладывать новую партию личинок.
Или вот пять тысяч пригородных домиков, один в один, расставленных с механической точностью по холму, только что с конвейера, еще сцепленные, как сосиски, и растяжка гласит: «СЕЛИТЕСЬ И ВЕСЕЛИТЕСЬ – ВЕТЕРАНАМ СКИДКА», – а чуть ниже по склону детская площадка за проволочным забором и еще одна растяжка: «ШКОЛА СВ. ЛУКИ ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ» – и пять тысяч ребятишек в зеленых вельветовых брючках и белых рубашках под зелеными свитерами играют в «живой хлыст» на акре щебенки. Вереница ребят извивается и дергается, точно змея, то и дело стряхивая последнего малого, и он летит кубарем об забор, как перекати-поле. То и дело. И раз за разом достается все тому же мальчонке.
Все эти пять тысяч ребят жили в тех самых пяти тысячах домиков, которыми владели те самые люди в шляпах, что сошли с поезда. Все домики до того были похожи между собой, что ребята их все время путали и шли к кому попало. Но разницы никто не замечал: поедят – и спать. Только один мелкий мальчуган с конца хлыста выделялся из всех. Он вечно был в синяках и ссадинах, поэтому его ни с кем не путали. А кроме того, он не умел смеяться. Трудное это дело – смеяться, когда чуешь, как из каждой проезжающей машины и каждого домика тебя обрабатывают эти лучи.
– Мы могли бы даже завести лобби в Вашингтоне, – рассуждал Хардинг, – национальную ассоциацию невменяемых (НАН). Группы давления. Большие щиты вдоль шоссе, на которых будет красоваться слюнявый шизофреник в бульдозере и надпись жирными красно-зелеными буквами: «Нанимайте сумасшедших. С нами, джентльмены, вас ждет радужное будущее».
Мы переехали мост через реку. Воздух был достаточно туманным, чтобы я мог высунуть язык и почувствовать океан на вкус, прежде чем мы увидим его. Все понимали, что мы уже рядом, и молчали весь остаток пути.
Капитан, который должен был взять нас на борт, отличался массивной, почти лысой головой со свинцовыми сединами, напоминавшей благодаря свитеру с высоким воротом орудийную башню на подлодке; сходство дополняла торчавшая изо рта большая сигара. Он стоял рядом с Макмёрфи на деревянном причале и говорил, глядя в море. Чуть поодаль, на крыльце рыболовного магазина, сидели шесть-восемь зевак в ветровках. Капитан драл луженую глотку, чтобы его слышали и зеваки, и Макмёрфи, и голос его разносился над причалом.
– А мне-то что? Я вам особо в письме указал. Не будет подписанного отказа от претензий со всеми печатями, я в море не выйду. – Он крутанул своей орудийной головой, наведя на нас сигару. – Вы поймите, такие молодцы на море могут попрыгать за борт, как крысы. А родня меня потом засудит. Мне оно надо?
Макмёрфи стал объяснять ему, что все бумаги должна была привезти из Портленда другая девушка. Тогда один зевака, подпиравший рыболовный магазин, сказал:
– Какая еще другая? Блондиночка одна вас не обслужит?
Макмёрфи, занятый капитаном, оставил это без внимания, а вот девушке было явно не по себе. Все эти зеваки перед магазином так и пялились на нее, перешептываясь с похотливым видом. Все мы, включая врача, видели это, и нам было стыдно, что мы не можем приструнить их. Вся наша недавняя бравада улетучилась. Макмёрфи перестал спорить с капитаном, поняв, что это бесполезно, и топтался на месте, озираясь по сторонам и ероша волосы.
– Какой баркас мы арендовали?
– Вон тот. «Жаворонок». Но пока у меня не будет подписанного отказа, снимающего с меня всю ответственность, ничья нога на борт не ступит. Даже не мечтайте.
– Я не для того арендовал баркас, – сказал Макмёрфи, – чтобы мы весь день сидели на причале и смотрели, как он покачивается на волнах. Нет у вас телефона в этой рыбацкой халупе? Идемте решим это дело.
Они поднялись на крыльцо магазина и вошли внутрь, а мы остались ждать, один на один с этими зеваками, глазевшими на нас, отпуская комментарии, хихикая и подзуживая друг друга. Пришвартованные лодки покачивались у причала и терлись о влажные шины, словно посмеиваясь над нами. Вода под досками тоже хихикала, а вывеска над дверью магазинчика, «МОРСКОЕ СНАРЯЖЕНИЕ – ВЛАД. К-Н БЛОК», тягостно вздыхала на ржавых крюках. Ракушки, облепившие сваи на четыре фута над водой, свистели и цокали на нас.
Налетел холодный, колючий ветер, и Билли Биббит снял зеленую куртку и протянул девушке, которая была в тонкой футболке, и та надела ее. Один зевака не удержался:
– Эй, блондиночка, тебе нравятся такие малахольные?
У него были губы-сардельки, а под глазами залегли лиловые круги; похоже, он плохо переносил ветер.
– Эй, блондиночка, – снова позвал он тонким слабым голосом, – эй, блондиночка… эй, блондиночка…
Мы сгрудились теснее от холода.
– Скажи-ка, блондиночка, тебя-то за что упекли?
– Хех, да ты не понял, Перс, она их лечит!
– Правда, что ли, блондиночка? Ты их лечишь? Эй, блондиночка.
Девушка взглянула на нас, как бы ища защиты и спрашивая, где наша недавняя крутизна и почему мы молчим? Но все отводили глаза. Наша крутизна ушла в магазин, обнимая за плечи капитана с орудийной головой.
Девушка подняла воротник куртки, обхватила себя за локти и пошла быстрым шагом подальше от нас. Никто не пошел за ней. Билли Биббит дрожал на ветру, закусив губу. Ребята на крыльце зашептались о чем-то и заржали.
– Спроси ее, Перс, ну же.
– Эй, блондиночка, они у тебя подписывали отказ от претензий со всеми печатями? А то родственнички могут засудить, так мне говорят, если кто из этих ребят свалится за борт и утонет. Ты подумала об этом? Может, лучше останешься с нами, блондиночка?
– Да, блондиночка; моей родни можешь не опасаться. Обещаю. Оставайся с нами, блондиночка.
Мне казалось, что причал сейчас погрузится под воду от стыда, и я почти чуял ее ногами. Нечего нам делать среди нормальных. Мне хотелось, чтобы пришел Макмёрфи и хорошенько их обматерил, а потом отвез бы нас туда, где нам самое место.
Тип с губами-сардельками, строгавший что-то на коленях, сложил нож, встал и стряхнул стружку. Он двинулся к девушке.
– Ну же, блондиночка, на что тебе эти болваны?
Она повернулась и посмотрела на него с края причала, а потом опять на нас, и было ясно, что она подумывает, не принять ли его предложение. Но тут открылась дверь магазина, и Макмёрфи сбежал к нам по ступенькам мимо зевак.
– Грузимся, команда, все улажено! Баки заправлены, наживка и пиво на борту. – Он хлопнул Билли по заду, сплясал хорнпайп[41] и принялся отвязывать канаты. – Капитан Блок еще на проводе, но мы отчалим, как только он выйдет. Ну-ка, Джордж, сумеешь разогреть мотор? Скэнлон, вы с Хардингом отвяжите тот канат. Кэнди! Что ты там делаешь? Давай сюда, детка, мы отплываем.
Мы ломанулись на баркас, обрадовавшись, что нам больше не нужно стоять и позориться. Билли взял девушку за руку и помог подняться на борт. Джордж напевал над приборной доской на капитанском мостике, указывая Макмёрфи, что повернуть, что нажать.
– Ага, энти тошнотки, лодки-тошнотки мы их зовем, – сказал он Макмёрфи, – ими управлять не сложней, чем водить оттомобиль.
Врач до последнего не решался подняться на борт и поглядывал на магазин, перед которым выстроились зеваки.
– Не думаете, Рэндл, что нам лучше подождать… пока капитан…
Макмёрфи схватил его за лацканы и перекинул на борт, как мальчишку.
– Ага, док, – сказал он возбужденно, – подождать, пока капитан что? – И захохотал, как пьяный. – Подождать, пока капитан выйдет и скажет, что я дал ему номер ночлежки в Портленде? А то как же. Эй, Джордж, чтоб тебя, крути штурвал и уноси нас! Сифелт! Отматывай этот канат и давай к нам. Ну же, Джордж.
Мотор запыхтел и смолк, снова запыхтел, словно прокашливаясь, и наконец взревел.
– Ага-а-а! Плывем. Подбавь угля, Джордж, и всем приготовиться скидывать абордажников!
За кормой закипел белый шлейф из дыма и воды, и в тот же миг грохнула о стену дверь магазина, и капитанская голова скатилась по ступенькам, увлекая за собой не только его самого, но и восьмерых зевак. Они бросились, топоча, к краю причала, и волна омыла им ноги, когда Джордж повернул баркас, и мы вышли в море.
Резкий крен бросил Кэнди на колени, и Билли помог ей встать, а заодно извинился за свое поведение на причале. Макмёрфи спустился с мостика и спросил их, не хотят ли они побыть вдвоем, вспомнить былое, и Кэнди посмотрела на Билли, а тот стал заикаться и качать головой. Тогда Макмёрфи сказал, что в таком случае они с Кэнди спустятся в трюм и проверят, нет ли течи, а мы пока можем осваивать баркас. Встав у двери в каюту, он подмигнул нам и помахал рукой, затем назначил Джорджа капитаном, а Хардинга первым помощником и сказал: «Так держать, салаги», – после чего скрылся вслед за девушкой в каюте.
Ветер утих, и высокое солнце серебрило с востока большие зеленые волны. Джордж полным ходом вел нас в открытое море, и причал с магазинчиком стремительно исчезали вдали. Когда мы миновали последний участок волнолома и последний черный валун, я почувствовал, какой необъятный покой охватил меня, и чем дальше мы уплывали, тем необъятней он становился.
Поначалу ребята возбужденно обсуждали нашу пиратскую эскападу, но потом успокоились. Дверь каюты приоткрылась, и кто-то вытолкнул нам ящик пива, и тогда Билли, нашедший среди снастей открывашку, стал открывать всем банки. Мы пили и смотрели, как земля скрывается за горизонтом.