— Ну что еще они мне могут устроить?
Хардинг воздел руки и отошел прочь, предрекая скорую гибель.
Один из черных заметил, что сетка не заперта, закрыл ее на ключ, отправился на дежурный пост и вышел оттуда с большой конторской книгой. Он водил пальцем по списку, читал фамилию сначала про себя, потом, убедившись, что человек здесь, называл фамилию вслух. Список был составлен в обратном алфавитном порядке, чтобы сбить людей с толку, поэтому к букве «Б» он подошел в самом конце. Держа палец на последней фамилии в списке, он начал крутить головой и оглядываться.
— Биббит. Где Билли Биббит? — Глаза его округлились. Он решил, что Билли сбежал из-под самого его носа и теперь его не поймаешь. — Вы, чертовы твари, кто видел, как ушел Билли Биббит?
Тут все вспомнили, где остался Билли, начали перешептываться и снова захихикали.
Черный вернулся в дежурный пост, было видно, что он разговаривает с сестрой. Она бросила телефонную трубку, выскочила из поста, черный за ней; прядь волос выбилась у нее из-под белой шапочки, словно мокрый пепел прилип к лицу. Между бровей и под носом выступил пот. Она потребовала, чтобы мы сказали, где скрылся влюбленный. Ответом ей был дружный хохот. Она обвела всех взглядом.
— Как это понимать? Он не исчез, Хардинг? Он здесь… в отделении, да? Почему вы молчите? Отвечайте. Сефелт, я вас слушаю.
При каждом слове она вонзала взгляд в чье-нибудь лицо, но люди не реагировали на ее яд. Они смело смотрели ей прямо в глаза. Их ухмылки были ответом на ее уверенную улыбку, которая давно исчезла с ее лица.
— Вашингтон! Уоррен! Идите за мной, осмотрим комнаты.
Мы двинулись следом, а они шли впереди, открыли лабораторию, ванную, кабинет доктора…
Скэнлон прикрыл улыбку своими узловатыми пальцами и прошептал:
— В веселенькую историю попал наш Билли. — Мы все кивнули. — А если подумать, то не один Билли. Помните, кто с ним еще?
Сестра подошла к изолятору в конце коридора. Мы придвинулись к самой двери, чтобы лучше видеть, столпились, вытянув шеи, и заглядывали через спины Большой Сестры и двух черных, пока она возилась с замком. Наконец дверь распахнулась. В комнате без окон было темно. Послышались скрип и возня. Сестра вытянула руку, щелкнула выключателем: с матраца на полу, мигая, смотрели Билли и девушка, как две совы из гнезда. Сестра не обратила внимания на дружный хохот за ее спиной.
— Уильям Биббит! — Она изо всех сил старалась, чтобы голос ее звучал холодно и строго. — Уильям… Биббит!
— Доброе утро, мисс Вредчет, — сказал Билли, даже не делая попытки встать и застегнуть пижаму. — Это Кэнди, — он взял девушку за руку и улыбнулся.
Язык сестры заскрипел в высохшем горле.
— Ох, Билли, Билли, Билли… Как мне стыдно за вас.
Билли еще не совсем проснулся, чтобы должным образом реагировать на ее упреки; девушка возилась рядом, искала свои чулки под матрацем, движения ее после сна были замедленными, вид разомлевшим. Время от времени она прекращала свою сонную возню, поднимала глаза и улыбалась сестре, которая стояла с ледяным выражением лица и скрестив руки, потом опять начинала тянуть чулки, зажатые между матрацем и кафельным полом. Оба они двигались как отъевшиеся кошки, которые напились теплого молока и разомлели под солнцем. Но я думаю, они также, кроме всего прочего, были прилично пьяны.
— Ах, Билли, — сказала сестра таким тоном, словно вот-вот не выдержит и расплачется. — Женщина, как эта. Дешевка! Низкая! Размалеванная…
— Куртизанка? — вступил Хардинг. — Иезавель!
Сестра обернулась, пытаясь пригвоздить его взглядом, но он продолжал:
— Не Иезавель? Нет? — Он в задумчивости почесал затылок. — Тогда Саломея. Та славилась своими пороками. Может быть, вы хотели сказать блудница? Я просто пытаюсь помочь.
Она снова развернулась к Билли. Он сейчас был занят тем, что пытался подняться: перевернулся, встал на колени, задрал зад, как корова, оттолкнулся руками, поднялся на одну ногу, потом на другую и наконец выпрямился. Похоже, он был доволен своим успехом и словно не замечал, что мы столпились у двери, поддразниваем его и приветствуем криками: «Ура!»
Вокруг сестры не прекращался смех, шуточки, громкий разговор. Она перевела взгляд с Билли и девушки на толпу за своей спиной. Эмалево-пластмассовое лицо ее треснуло. Она закрыла глаза в попытке унять дрожь и собраться с силами. Она поняла, что вот он, час, настал: ее все-таки приперли к стенке. Когда она снова открыла глаза, они казались совсем маленькими и неподвижными.
— Билли, меня беспокоит, — начала она, и я почувствовал, что голос ее изменился, — как все это воспримет твоя бедная мать.
Наконец она добилась нужной реакции. Билли вздрогнул, как от боли, и приложил руку к щеке, словно ее обожгло кислотой.
— Миссис Биббит всегда гордилась вашим благоразумием. Мне это известно. Она ужасно расстроится. Вы ведь знаете, Билли, если она расстраивается, как тяжело она заболевает. Она очень чувствительна. Особенно в отношении своего сына. Она всегда с такой гордостью говорила о вас. Она…
— Нет! Нет! — Рот у него открывался и закрывался. Он мотал головой, умоляя ее. — Н-не н-н-надо!
— Билли, Билли, Билли, — продолжала она, — мы с вашей матерью давние подруги.
— Нет! — крикнул он.
Голос его оцарапал ледяные стены изолятора. Он закинул голову и теперь уже кричал светильнику, прыгающему с потолка:
— Н-н-нет!
Мы прекратили смеяться. Следили за Билли, который начал опускаться и складываться на полу: голова откинулась назад, колени ушли вперед. Рукой он водил по зеленым брюкам, потирая ногу, в панике мотал головой, как ребенок, которому пообещали порку, вот только нарежут ивовых прутьев. Сестра притронулась к его плечу, чтобы успокоить, — он вздрогнул, как от удара.
— Билли, я не хочу, чтобы мать узнала о вас такое… Но что я сама должна думать?
— Н-н-не г-говорите, м-м-мисс Вредчет. Н-н-н…
— Билли, я вынуждена рассказать. Мне трудно поверить, что вы способны на такое, но, в самом деле, что мне думать? Я обнаруживаю вас здесь, наедине с подобного рода женщиной.
— Нет! Это н-не я. Меня… — Ладонь его поднялась к щеке и прилипла. — Это она.
— Билли, она не могла затащить вас сюда силой. — Сестра покачала головой. — Поймите, я бы хотела поверить чему-то другому… ради вашей бедной матери.
Рука поползла вниз по щеке, оставляя длинные красные полосы.
— Это о-о-о-она. — Он посмотрел вокруг. — И М-М-Макмерфи! Он виноват. И Хардинг! И ос-с-стальные! Они д-д-дразнили меня, обзывали!
Теперь его взгляд был привязан только к ее лицу. Он не смотрел ни вправо, ни влево, а только прямо перед собой, ей в лицо, как будто черты исчезли и на их месте закручивалась спираль света, гипнотизирующий водоворот бело-кремового, синего и оранжевого. Он сглотнул и ждал, что она скажет, но она молчала — ее опыт, эта огромная механическая сила сразу вернулась к ней, проанализировав ситуацию и доложив, что сейчас ей лучше всего молчать.
— Они з-з-заставили меня! Да, м-мисс Вредчет, они за-за-за..!
Она уменьшила интенсивность своего луча, и Билли опустил голову, заплакав от облегчения. Она притянула его к себе за шею, прижала щекой к накрахмаленной груди, поглаживая по плечу и обводя нас медленным высокомерным взглядом.
— Все хорошо, Билли. Все хорошо. Больше тебя никто не обидит. Все хорошо. Я объясню твоей матери.
Говоря это, она продолжала пристально смотреть на нас. И было странно, как могут в одном человеке сочетаться этот тихий, успокаивающий, мягкий, как пух, голос с таким твердым фарфоровым лицом.
— Все нормально, Билли. Пойдемте со мной. Вы посидите в кабинете доктора. Вам незачем находиться в дневной комнате вместе с этими… вашими друзьями.
Она повела его в кабинет, поглаживая по голове и приговаривая: «Бедный мальчик, бедный малыш», а мы медленно потянулись по коридору в дневную комнату, сели там, не глядя друг на друга и не разговаривая. Макмерфи уселся последним.
Хроники на другой половине прекратили топтаться и забились в свои щели. Украдкой я посмотрел на Макмерфи. Он сидел в кресле в углу — набирался сил перед следующим раундом в бесконечном ряду раундов. То, с чем он дрался, нельзя было победить раз и навсегда. Нужно было постоянно побеждать, выигрывать бой за боем, пока хватит сил, после чего твое место должен занять кто-то другой.
На дежурном посту телефон работал с усиленной нагрузкой, приходили многочисленные начальники смотреть улики, и, когда наконец приехал доктор, все они без исключения смотрели на него так, будто именно он все задумал или, по крайней мере, санкционировал попойку. Под их взглядами он бледнел и дрожал. Похоже, ему было известно многое из того, что произошло здесь, в его отделении, но Большая Сестра снова подробно рассказала ему об этом, медленно и громко, так что мы тоже слушали. В этот раз слушали как положено, с серьезным видом, не перешептываясь и не хихикая. Доктор кивал, вертел в руках очки и хлопал глазами, такими влажными, что казалось, сейчас забрызгает ее. Закончила она тем, что перенес Билли и каким трагическим испытаниям мы его подвергли.
— Я оставила его в вашем кабинете. Он в ужасном состоянии, так что я рекомендую вам немедленно осмотреть его. Он такое испытал — я просто содрогаюсь при мысли об этом. Бедный мальчик.
Она ждала до тех пор, пока доктор тоже не содрогнулся.
— Мне кажется, вам следует пойти и поговорить с ним. Он очень нуждается в сочувствии. На него жалко смотреть.
Доктор снова кивнул и направился в кабинет. Мы смотрели ему вслед.
— Мак, — произнес Скэнлон. — Послушай, ты не думай, что нас можно обмануть этой чушью. Все получилось не очень хорошо, но мы знаем, в чем здесь причина… и тебя не виним.
— Да, — сказал я, — никто из нас тебя не винит. — И про себя чертыхнулся, пожелав, чтобы мне язык вырвали, — так он на меня посмотрел.
Он закрыл глаза и как-то весь размяк. Может быть, чего-то ждал. Хардинг встал, подошел к нему и только открыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг по коридору прокатился крик доктора, ударил в уши и отпечатал на всех лицах ужасную догадку.