Пятна кострищ отмечали именно такие места привычных кратковременных остановок. Все они были расположены возле воды, слой почвы накапливал в себе случайные остатки самых различных эпох и культур, но они были всегда малочисленны. При этом сама площадь, покрытая находками, могла быть как угодно большой, но указывала она не на большое число ее обитателей, а всего лишь на частоту посещений. Наоборот, выкопанные в песке очаги и тяжелые, громоздкие неолитические сосуды, служившие сезонной утварью, отмечали места сезонных стойбищ так же, как на Терском берегу их отмечали выложенные камнем очаги.
Окончательным аргументом в пользу такой оценки стал своеобразный «производственный комплекс» жилища, встреченный несколько раз при раскопках Польца: очаг, вкопанный в землю большой сосуд и рядом с ними — плита зернотерки из розоватого песчаника. Подобные зернотерки мне довелось находить и на Терском берегу — возле Чаномы, где за селом, на уровне третьей гряды дюн, когда-то находилось древнее летнее стойбище.
Такое сочетание — очаг, сосуд и зернотерка, — несомненно, было связано с хозяйством какой-то социальной единицы, располагавшейся под одним кровом, вероятнее всего семьи. И в тех случаях, когда удавалось обнаружить такой комплекс, под грудой черепков я неизменно находил донца предшествовавших сосудов, разбившихся ранее, но оставленных в яме, возможно, для устойчивости последующих.
В одном случае таких донцев было четыре, в двух — три. В двух случаях из трех под целой плитой зернотерки оказалась другая, расколотая. И один раз, неподалеку от них, был закопан клад: несколько кремневых нуклеусов, подготовленных для скалывания пластин, крупные отщепы и два новых, еще не бывших в употреблении скребка из такого же кремня. Все это богатство явно принадлежало одному человеку. Рассчитывая вернуться сюда на следующее лето, владелец закопал эти предметы рядом со своим постоянным очагом. Но следующее лето для него, по-видимому, не наступило…
Как можно видеть, отношение человека к пространству и было его отношением к «дому». Охотник и рыболов, человек прошлого постоянно двигался сквозь пространство окружавшего его мира, и в этом движении заключена была его жизнь. Как отметил известный американский писатель и публицист прошлого века Г. Д. Торо, «в индейской письменности вигвам означал дневной переход, и ряд этих вигвамов, вырезанных или нарисованных на древесной коре, показывал, сколько раз люди останавливались на ночлег».
До тех пор, пока человек зависел целиком от ресурсов природы, пока не смог создать «вторую природу» — животноводство и земледелие, разорвав пуповину, связывающую его с сезонными изменениями внешней среды, он поневоле оставался таким же кочевником, как саамы, повторявшие жизнь своих предков: переход — остановка — переход — остановка. Сезонное поселение, стойбище, и — долговременное зимнее поселение с жилищем «капитального» типа.
Археологические находки в нашей средней полосе давали исследователю весь набор признаков этого цикла: стоянки на местах временных остановок, сезонные поселения — стойбища, и крайне редко — долговременные, углубленные в землю жилища этой эпохи. Редкость обнаружения таких утепленных жилищ, рассчитанных на зимние условия жизни, не могла быть объяснена мягкостью климата того времени, для этого не было никаких оснований. По-видимому, лесные охотники и рыболовы вели гораздо более подвижную жизнь, чем это считалось раньше. Значительно меньшей оказывается и плотность населения, чем это склонны были считать археологи: летом между сезонными стойбищами лежали десятки километров безлюдья, а зимой большая часть промышлявших здесь человеческих коллективов, вероятнее всего, откочевывала к югу вслед за мигрирующими стадами оленей и лосей.
Подобный вывод заставлял с новых позиций взглянуть и на орудия труда неолитического человека, которые мы извлекали из земли при раскопках, и на тот общий комплекс находок, который в научной литературе скрывается за термином «археологическая культура».
Любая область науки, только еще возникая, обретает свой язык, вкладывая в общие для всех термины свои специфические понятия. Это не просто ярлычки, условные знаки или символы. Специальные термины служат инструментами, с помощью которых исследователь расчленяет, обобщает, анализирует факты, создает модель явления или процесса.
Время, когда слова человеческой речи указывали только конкретный предмет или конкретное явление, осталось в далеком прошлом. За каждым словом, в особенности за древним, обиходным, скрыта многозначность, соответствующая тому или иному уровню восприятия. За словом «нож» скрывается почти бесконечная вереница инструментов, каждый из которых отмечает определенную ступень, достигнутую человеком в его развитии, вне зависимости от того, большое или малое место занимает он в общем прогрессе техники. Понятие это вбирает в себя одинаково подправленную отжимной ретушью пластину из кремня или обсидиана, шлифованный нож из сланца или кости, ножи из бронзы, железа, стали; маленький перочинный нож и сложнейший нож микротома для анатомических срезов, столовый нож и массивный нож гильотины, множество самых разнообразных приборов, инструментов и приспособлений, которые в своей сфере оказываются такими же «ножами».
Эволюция ножа.
Материал, форма, место этих предметов в нашей жизни различны. Но их общая функция — «резать» — возвела первоначальное слово в категорию символов, которыми так наполнена речь и сознание современного человека.
Все это в полной мере относится и к археологии.
В отличие от биолога, исследователь прошлого человеческих обществ имеет перед собой не живой организм, функции органов которого можно изучать в их действии, не систему, пусть даже мертвую, образованную множеством взаимосвязанных систем, а всего лишь следы человеческой деятельности, имеющие случайный и фрагментарный характер. Комбинация таких свидетельств может подсказать догадку о причинно-следственных связях между ними; повторение комбинаций — возможные причины общего характера и свойства, как говорят математики, на порядок выше, что дает возможность понять отношения уже не только между человеком и искусственно сделанным предметом, артефактом, но и между человеческими индивидуальностями в коллективе.
Подобная лестница восхождения в познании мира от частного к общему путем раскрытия все новых и новых «уровней информации», заключенных в одном предмете, может быть продемонстрирована на примере кремневого наконечника стрелы, лежащего среди камней на виду у прохожих. Один человек вообще его не заметит. Другой в его большей «правильности» по сравнению с окружающими камнями увидит всего лишь курьез, игру природы. Третий, более подготовленный, заподозрит его искусственное происхождение, может быть, даже заключенную в нем древность. Но правильно опознать, классифицировать, найти этому наконечнику место не только в научном собрании, но и во времени, в истории человеческого общества сможет только специалист.
И это — далеко не конец. В сущности, вторая жизнь такого наконечника начинается лишь с момента его «опознания», потому что, будучи продуктом человеческого труда и знания, он может выдавать заключенную в себе информацию только по мере развития науки и появления новых аппаратов исследования. Главным таким аппаратом, безусловно, будет не какой-либо механизм, не прибор, а человеческое сознание и новые идеи, новые точки зрения на уже известные, казалось бы, факты.
Каменный наконечник стрелы, рассматриваемый лишь как орудие охоты, позволяет рассчитать длину стрелы, способы его крепления к древку, материал древка, возможную конструкцию лука, убойную силу оружия и вероятные объекты охоты, которые в свою очередь дадут нам некоторые представления о быте, уровне человеческих знаний, об окружающей человека среде той эпохи. В качестве орудия войны, вместе с другими находками, такой наконечник может многое сказать о межплеменных отношениях, о политической обстановке, вооружении, способах ведения боя. И в том и в другом случае подобный предмет позволяет исследователю заглянуть в область экономики и техники данного общества, наметить возможные связи с источниками сырья, определить уровень технологии.
Так происходит в любой области науки, когда результаты исследований какого-либо факта позволяют рассматривать этот факт — предмет, явление, их совокупность — на уровне логических обобщений, как некий «сигнал», обращенный к нам из прошлого, а каждый из перечисленных аспектов познания — как своего рода «уровень», с которого считывается соответствующая информация. Подобная символизация понятий позволяет использовать не только логический, но и математический анализ при изучении таких чрезвычайно сложных явлений, как взаимоотношения людей в производственном коллективе или экологический баланс на ограниченной территории. И это одна из крупных побед современной науки, девиз которой может быть сформулирован как «непознаваемое — всего лишь еще не познанное».
Одним из таких символов-понятий археологии является термин «культура».
Первоначальное латинское слово cultura, обозначавшее «возделывание», «обрабатывание», приобрело со временем множество значений. Главенствующим оттенком здесь явилось «единство» чего-либо, «совокупность», предполагающая одинаковые качества или свойства. Так, в биологии «культура микробов» подразумевает определенный вид микроорганизмов с одинаковыми качествами. В агротехнике культура земледелия определяется уровнем техники обработки и использования почв. В широком смысле культура — совокупность всего, что создано человеческим трудом, в противоположность получаемому от природы в готовом виде; в более узком смысле — совокупность достижений человечества в области науки и искусства, определяемых как «духовная культура».
Объектом археологии на первых этапах ее развития явилась «материальная культура» — совокупность предметов, вышедших из человеческих рук или носящих отпечаток непосредственного соприкосновения с орудиями труда человека. Таковы остатки жилищ, утварь, орудия труда и оружие, украшения, скульптура, остатки различных производств, средств передвижения. Сюда попали такие сложные комплексы, как города, религиозные и культурные центры, погребения, ирригационные и оборонительные сооружения, шахты, горные выработки, дороги, обсерватории и тому подобное.