Процесс «освобождения» идей закончился практически 80–60 тысяч лет назад, когда в руках кроманьонца, прямого нашего предка, мы находим такие же орудия, что и в более позднюю эпоху. От последних они отличаются лишь техникой, материалом, но не заключенной в них идеей. Больше того, наблюдая развитие идеи какого-либо орудия, можно заметить, что совершенствование его рабочих качеств (например, эффективности работы топора) связано с совершенствованием его формы. Другими словами, красота и целесообразность оказываются в прямой зависимости друг от друга. Шлифованные тесла, долота, топоры, радующие глаз изяществом линий, одновременно прочнее и эффективнее в работе, чем такие же, но только оббитые.
Эволюция топора.
Дальше развитие первоначальной идеи того или иного орудия, как можно заметить, идет по двум направлениям, которые одновременно оказываются главными направлениями прогресса цивилизации, — в сторону все более узкой его специализированности и в сторону поиска для него нового, более совершенного материала.
Первое направление всегда опережало второе. Потребность в новых орудиях оказывалась силой, которая двигала технический прогресс, хотя иногда именно проблема того или иного технического решения — например, в области атомной энергии, электроники или космонавтики — в свою очередь оказывалась стимулом для научного поиска…
В эпоху первобытности можно видеть действие тех же самых законов, проявлявшихся в эволюции главных, наиболее существенных для человека орудий труда, определявших, как мы сказали бы теперь, энергетический потенциал той или иной культуры. И если для археолога культура предстает в совокупности всех своих компонентов, то для эколога даже орудия труда далеко не равнозначны.
Впрочем, и в глазах сделавших их людей эти орудия обладали далеко не одинаковой ценностью.
Разве случайно наиболее частой находкой на местах стойбищ и долговременных поселений оказываются забытые или выброшенные за ненадобностью скребки — самое массовое орудие труда, не изменившее своей формы на протяжении всего периода камня? А что сказать о проколках, сверлах, иглах, претерпевших изменения не формы, а исключительно материала, когда на смену кости и камню пришли медь, бронза и железо? Идея иглы оказалась настолько четкой и совершенной в своем первоначальном воплощении, что современная стальная швейная иголка отличается от иглы, которой пользовались женщины эпохи последнего оледенения, только материалом, но не конструкцией. Никто не станет оспаривать, что игла столь же нужна для жизни, как скребок и топор. И все же скребок применяется теперь только в кожевенной промышленности, как то было тысячелетия назад, игла лишь сменила материал, а топор претерпел столько изменений во времени, что по его форме и материалу можно разработать хронологию почти всей истории человечества.
Почему так произошло? Мне кажется, вывод может быть только один. Среди многочисленных орудий труда, ставших помощниками человека, он выделял и совершенствовал главные, которые позволяли ему в максимальной степени использовать окружающую среду, расширять свой «дом», расчищая, перестраивая, преобразуя — не всегда удачно — этот неизменный и вечно меняющийся мир.
Можно спорить, что явилось решающим — совершенствование топора, с помощью которого стала возможна расчистка леса, или утверждение идеи земледелия, повлиявшего на совершенствование этого главного орудия хозяйственной деятельности человека, — но победу человека над пространством, временем и климатом определил именно топор. Он сделал человека строителем дома, лодок, рыболовных ловушек, оград, загонов, амбаров, мостов, плуга, позволил врубиться в заросли, чтобы расчистить место для поселка, для пастбища, отвоевать пространство и раздвинуть горизонты. Человек оценил этот инструмент сразу, не расставался с ним в скитаниях, берег его, — не потому ли так редко археологи находят топоры при раскопках поселений? Даже в могилу с умершим как самое необходимое орудие клали топор. Да разве не следуя древней привычке, каждый, кто отправляется из дома — в лес, в тундру, на берег моря, — засовывает за пояс не нож, а топор, как инструмент универсальный, годящийся на все случаи жизни?!
Не случайно в юридических документах средневековой России границы владений определялись формулой: «…куда соха, и коса, и топор ходили…»
Так мы приходим к заключению, что именно топор, единственный из всех видов орудий труда, не только определял положение человека по отношению к окружающей среде, но и был показателем его вооруженности в борьбе с природой на протяжении всей истории общества. Сейчас, после экспериментов С. А. Семенова и его учеников, изучавших способы изготовления и технические возможности древних орудий труда, мы можем уже не гадательно, а совершенно точно выразить в цифрах рост этой вооруженности человека в последовательности исторических эпох.
Оббитое, не вставленное в рукоятку рубило, которым пользовался неандерталец, позволяет срубить ольху диаметром десять сантиметров за десять минут. Шлифованным нефритовым топором эта же работа выполняется за одну минуту, то есть в десять раз быстрее. Примерно так же ведет себя шлифованный топор из кремня, на изготовление которого затрачено тридцать часов рабочего времени: сосна диаметром двадцать пять сантиметров, то есть вполне пригодная для избы, была срублена за пятнадцать минут. Это показывает, что с переходом от оббивки к шлифованию и к насадке на рукоятку эффективность топора (и вооруженность человека) возросли не менее чем в десять раз. Применение меди и бронзы в свою очередь усилили этот показатель по меньшей мере в три раза: та же сосна была срублена медным топором уже не за пятнадцать, а за пять минут.
Появление железа позволило сделать еще один шаг вперед: теперь такое же дерево человек мог срубить в течение полутора-двух минут, иными словами, его вооруженность возросла еще в три раза. Выигрыш во времени оказывается тем значительнее, что наряду с ростом эффективности рабочих качеств топора в еще большей степени возрастает его долговечность, освобождая человека от забот по приисканию ему замены и выделке нового орудия.
Переход к новым материалам, таким образом, открывает для человека не только новые резервы времени. Возрастающая производительность труда позволяет человеку, с одной стороны, ставить перед собой все более грандиозные задачи, а с другой — делает такой труд непосильным для индивидуума, заставляя людей все чаще объединять усилия, прибегая к коллективным работам. В свою очередь каждое такое мероприятие сразу же сказывается на отношениях человека к окружающей среде, усиливая его воздействие на природу во много раз. Так, например, использование в строительстве крупных стволов деревьев делает постройки более долговечными, привязывая на более длительный срок человека к данному месту, а увеличение расчищаемого от леса пространства оказывается обратно пропорционально скорости его зарастания…
Идея топора была одной из первых, возникших в мозгу наших предков. Она совершенствовалась, видоизменялась, но окончательно сформировалась только в конце ледникового периода вместе с появлением лесов современного типа. Наиболее совершенное воплощение этой идеи нашел человек эпохи мезолита, и все же потребовалось еще несколько тысяч лет, чтобы этот инструмент в жизни человечества занял подобающее ему место.
Решающую роль при этом сыграли животные.
О том, почему, как и где человек впервые стал приручать и разводить животных, существует множество предположений и гипотез. Кости древнейших одомашненных животных археологи находят в слоях мезолитических стойбищ на морских побережьях Европы и в столь же древних слоях Передней Азии. И всякий раз, рассматривая новые и переосмысливая прежние находки, исследователи пытаются понять тот первоначальный импульс, который заставил наших предков сделать этот решающий шаг.
Вряд ли это возможно. Появление домашних животных на огромных пространствах Старого и Нового Света совпадает не с какими-либо очагами существования исходных форм этих животных, а с зонами их распространения. Древнейшим домашним животным оказывается свинья. Ее кости встречаются на поселениях Юго-Восточной Азии, в Европе, по берегам Средиземного моря, в Африке.
Неприхотливое, всеядное животное, равным образом поедающее желуди, рыбу, мясные отбросы, коренья, не требующее обширных загородок, свинья оказалась идеальным объектом для создания своего рода «живых консервов». Вот почему кости одомашненной свиньи, еще мало отличающиеся от костей ее диких сородичей, занимают на мезолитических поселениях Дании господствующее место среди других палеонтологических находок. Отныне человеку уже не нужно было с такой напряженностью осваивать обширные охотничьи территории, следуя за мигрирующими животными: под рукой у него всегда был более или менее значительный запас мяса, которым он мог распоряжаться по мере надобности.
Знакомясь с древнейшей географией домашних животных, невольно обращаешь внимание на странное явление. Распространение уже известных домашних животных и появление их новых видов происходит чрезвычайно медленно, как будто на пути идеи одомашнивания и перехода к животноводству возникают непреодолимые барьеры. К тому времени, когда на Востоке, в Передней Азии и по берегам Средиземного моря уже сложился типичный состав стада — с преобладанием в засушливых районах овец, а в более лесистых — коров, лесная зона Европы еще не знала животноводства. Серьезные изменения произошли здесь только в конце неолита, накануне освоения меди, когда животноводство, преимущественно в своем современном виде, захватывает всю полосу широколиственных и южную часть зоны темнохвойных лесов.
Что препятствовало на ранних порах этому шагу? Сложившиеся экологические связи между охотником и окружающей средой? Характер растительности, от которого, как считают некоторые исследователи, зависел тот или иной состав стада? Или какие-то еще причины, которые нам пока неизвестны?