ми, при раскопках на их полу и вокруг обнаружили во множестве остатки таких же глиняных сосудов, как и на неолитических стоянках нашей средней полосы и Карелии.
Стоянки Терского берега были сезонными стойбищами, если не сказать — сезонными поселениями. С поселениями их роднили очаги, обложенные камнями, над которыми ежегодно воздвигалось летнее жилище; освоенная территория, регулярно испытывающая на себе влияние человека и сопровождающих его животных; наличие таких специфических производственных мест, как мастерские по выработке орудий, отмеченные россыпью колотого кварца; рыболовные сооружения, а также все прочее, что не может сохраниться, но без чего совершенно невозможна жизнь охотника и рыболова: сушила для сетей и рыбы, амбарчики для хранения ненужного в данный момент инвентаря и запаса пищи.
Вместе с тем решалась и загадка открытых песчаных пространств, которые оказывались вблизи древних поселений.
Сопоставляя их положение относительно моря, дюн, стоянок, можно было прийти к выводу, что эти массовые разрушения только косвенно связаны с человеком. Виноваты были не сами люди, а их олени, содержавшиеся летом возле стойбищ на привязи или в легких жердевых загонах. Продолжалось это не год, не два, может быть, сотни лет на одних и тех же местах.
Олени вытаптывали травяной и моховой покров тундры, разбивали копытами дерн и почву. Дальше за работу принимался ветер, точивший и сверливший каждую выбоину, выдувавший миллионы песчинок, перемещавший барханы с берега в глубь тундры. Такие участки песчаной пустыни я встречал возле устья Варзуги, где на высоких грядах лежат развеянные остатки древних поселений, на террасах Чаваньги, возле Тетрино, между Чапомой и Стрельной, у Никодимского мыса и дальше на восток, каждый раз отмечая излюбленные оленями места выхода к морю.
Да, человек не только осваивал этот берег. Осваивая, он его и разрушал, вырубая прибрежные леса, разбивая травяной покров. Не это ли повернуло некогда оленей на север, на Мурманский берег, куда они ушли вместе с саамами, оставив южный русским колонистам?
Я не забывал, что все совпадения — не больше чем гипотезы. Спору нет, восстанавливаемая по трем и более точкам дуга дает возможность представить всю окружность. В данном случае «окружностью» мог служить годовой цикл оленьих миграций, которому подчинялась здесь хозяйственная жизнь человека, а «дугой», в какой-то мере достоверной, — те сведения, которые удавалось получить, анализируя материал стоянок. И все же совпадения оказывались столь разительны, что невольно хотелось поставить знак равенства между неведомыми древними обитателями Терского берега и современными саамами. В свою очередь это позволяло сделать шаг в еще большую древность; заглянуть в то время, когда человек вслед за сокращающимся ледником вступил на гранитные скалы Фенноскандии, представляющей совокупность Скандинавии, Лапландии (Кольский полуостров), Финляндии и Карелии.
Первой ниточкой, протянутой из тьмы времен, как обычно, послужили каменные орудия.
Человек по природе своей консервативен. К новшествам он относится с недоверием, долго приглядывается, прежде чем решит изменить образ жизни, привычки, сменить навыки работы, нарушить традицию. Наблюдения этнографов над жизнью первобытных обществ показали, что традиция здесь приобретает силу закона, касается ли то покроя одежды, раскраски тела, семейных отношений или форм предметов. Археологи знают, что формы орудий и приемы их выделки не меняются иногда в течение долгого времени. Изменения могут произойти лишь под давлением достаточно серьезных причин: в результате появления нового материала, требующего иных приемов обработки, резкой смены природных условий или под влиянием контактов с племенами, стоящими на более высокой ступени прогресса.
Если этого нет и общество может удовлетворять свои потребности в рамках старой технологии, творческая мысль засыпает. Так произошло некогда с обитателями Тихоокеанских островов, приостановленных в своем развитии изобилием даров природы; с эскимосами, поставленными жизнью в высоких широтах в жесткие рамки узкой специализации; с австралийскими аборигенами, на тысячелетия изолированными от контактов с внешним миром. В каждом из этих случаев обстоятельства были разными, но результаты оказались одинаковыми.
Наоборот, резкое изменение климатических условий, смена объектов охоты и окружающей среды при переходе от последнего ледникового периода к голоцену, как именуют палеогеографы последние 10–12 тысяч лет, на обширных пространствах Европы и Азии привели к серьезным переменам не только в области хозяйства и технологии, но и в структуре человеческих обществ, повлияв, по-видимому, не только на их экономику и экологию, но и на психику и мышление.
Чтобы на протяжении тысячелетий в неприкосновенности сохранить древнюю технику обработки камня, как то можно видеть на кварцевых орудиях, требовалось совершенно исключительное стечение обстоятельств. Человеку надо было столь полно «вписаться» в окружающую среду, чтобы своим существованием он не нарушал экологически сбалансированную систему «человек — природа». Более того, можно было полагать, что процесс такого сближения и «вписывания» происходил одновременно с формированием самой здешней природы. Впервые я задумался над этим консерватизмом, рассматривая редкие орудия из кремня, найденные на одной из стоянок.
Собственных разработок месторождений кремня на Кольском полуострове в древности не было. Заменителем кремня был выбран кварц, значительно менее удобный и более капризный в обработке материал. Кремень попадал сюда случайно — вероятнее всего, уже в виде готовых предметов — с Летнего (южного) берега Белого моря, из кремневых месторождений Северной Двины и через Зимний (восточный) берег, в погожие летние дни заметный от Пулоньги и от Сосновки в виде туманной полосы за горлом Белого моря. Об этих путях можно было догадываться по обломкам наконечников стрел, характерных для упомянутых мест, и по использованию разбитых шлифованных орудий из кремня, из которых местные мастера делали скребки.
Вытянутые боковые кварцевые скребки они по традиции изготовляли из половины расколотого ядрища — нуклеуса. Кварц колется неровно, занозисто. Поэтому, чтобы притупить острые грани с внутренней стороны отщепа, «каменных дел мастера» Терского берега наносили резкий боковой удар, удалявший эти грани. След его хорошо заметен. Кремневый отщеп в подобной правке не нуждался. Пластичный кремень кололся ровно, его брюшко было гладко, ребра не требовали поправки. Но сила традиции оказывалась столь велика, что и на кремневых скребках можно видеть след точно такого же бокового удара!
И это касалось не только скребков.
Сколько же времени, думал я, должно было пройти с начала обработки кварца, что даже появление кремня не смогло изменить раз и навсегда выработанных приемов?! Ответ на этот почти риторический вопрос был получен сравительно недавно, благодаря работам финских и норвежских археологов.
Фигурки из кремня. Неолит.
Сверкающая ледяная шапка над Фенноскандией, оставшаяся от последнего ледникового щита, таяла не только с юга, но и с севера, где ее подтачивало тепло от прорвавшегося в Африку Гольфстрима. Первобытные охотники, шагнувшие вслед за стадами северных оленей на песчаные берега озер и в скалы Карелии и Финляндии, открывали новую страну, двигаясь по узким берегам полноводных водоемов. Древнейшие их стоянки археологи обнаружили на юге Финляндии, возле хутора Аскола, причем уже все орудия были изготовлены человеком из кварца.
Стоянки того же времени со сходными кварцевыми орудиями были открыты и на самом севере в районе Варангер-фиорда. Они вошли в науку под названием «культуры комса».
Обе эти культуры — комса и аскола — можно считать той основой, на которой в дальнейшем возникла и развилась вся сложная культура «арктического неолита», отмеченная своеобразием севера Скандинавии и Лапландии. Для нее характерны специфические угловые ножи и кинжалы из синевато-серого шифера, костяные поворотные гарпуны с каменными жальцами для охоты на морского зверя, скребки, резцы, проколки из кварца и горного хрусталя, разнообразная глиняная посуда, каменные кирки и лопаты из рогов лося, а также орудия и украшения из кости, встречающиеся во всех неолитических культурах севера Европы.
И все же самым интересным для меня представлялись теперь не эти вещи, а реальная возможность установить время и причины, в результате которых первые обитатели этого края вынуждены были взяться за обработку кварца.
Подчеркиваю, именно были вынуждены, потому что до своего появления в южной Финляндии охотники Восточной Европы и побережья Прибалтики располагали прекрасным кремнем, который добывался в современной Белоруссии, в Польше, южной Швеции, на Северной Двине — короче, там, где были выходы известняка и мела, заключающие кремневые желваки со свежим, пластичным кремнем. Кроме месторождений, на этих пространствах — на склонах моренных холмов, по берегам рек, на дне ручьев и оврагов — лежали кремневые валуны на любой вкус. И этот кремень, насколько мы можем судить, расходился на десятки и сотни километров. Но в Финляндию он почему-то попасть не мог. Следовательно, обратиться от кремня к кварцу человека вынудили какие-то чрезвычайные обстоятельства, закрывшие доступ к прежним источникам сырья.
Наконечники стрел и гарпунов с каменными жальцами.
Первопоселенцы южной Финляндии не могли разом поссориться со всеми племенами, обладавшими кремнем и обитавшими от них к югу и к востоку, а тем более — прервать родственные, экономические и прочие узы, которые связывали их с покинутыми недавно территориями. Оставалось предположить, что какая-то грандиозная катастрофа на столетия отделила Фенноскандию от Восточной Европы, прервав сообщение с остальной частью материка и оставив маленькие группы охотников на северного оленя в положении робинзонов на огромном пространстве еще никем не заселенной земли. И произошло это, как показали анализы углей из древнейших очагов и измерение высоты их расположения над уровнем Мирового океана, не позднее начала X тысячелетия до нашей эры.