Проезжаем большую деревню с белой мечетью. В стороне от деревни нечто вроде выселка, несколько убогих хижин. Перед одной из них сидит, скрестив ноги, дряхлый старик. Перед ним его товар — спелые кокосовые орехи.
Не купить ли нам кокосов и не утолить ли жажду?
Старик ловким ударом ножа-голока отсекает часть скорлупы, но лишь столько, чтобы образовалось небольшое отверстие. Пью теплый маслянистый с каким-то необъяснимым привкусом сок. Не скажу, чтобы он мне нравился. Но надо отдать справедливость, кокосовый сок хорошо утоляет жажду.
Старик словоохотлив и старается завязать с нами беседу.
— Все ушли на свадьбу, — говорит он и смеется беззубым сморщенным ртом. — А я слишком стар, чтобы веселиться с молодыми. Вот присматриваю за домом.
— Много ли тебе лет, бапак? — спрашиваю я старика.
— Сорок три мне, — не сразу отвечает он.
Я искренне удивлен. Только сорок три! Выходит, я старше его. А на вид ему можно прибавить еще два-три десятка. Видать, жизнь не баловала этого преждевременно состарившегося крестьянина.
— Земля есть? — спрашиваю опять.
— Э, какая там земля! Я уж и не помню, когда наша семья владела собственным участком санах и снимала с него урожай, — отвечает старик и саркастически смеется, словно речь идет о чем-то забавном.
Крестьянин выбирает из своей жалкой кучки орехов самый большой, ловко подбрасывает его на ладони, как мячик, снимает ножом слой скорлупы и протягивает орех нам.
— Угощайтесь. Нет, нет, вы мне ничего больше не должны. К нам редко кто заглядывает, и я бываю рад гостям. Заходите, присаживайтесь. Если это вам интересно, расскажу кое-что про свое житье-бытье.
К крытой камышом хижине пристроен навес. Пол ним грубые бамбуковые нары, покрытые соломенной циновкой. На стене вырезанный из старого журнала портрет генерала Судирмана, командовавшего республиканскими войсками на Яве в период борьбы против интервентов, и фотография молодого солдата и рамке. Хозяин пояснил, что это он сам.
— Воевал с голландцами под Бандунгом. А что завоевал? Посмотрите на мое жилище.
Сама хижина — крохотная каморка с земляным полом, без окон, два на четыре метра. На полу жесткая циновка, которая служит постелью для всех членов семьи, бедная утварь, корзинка для платья. Никакой мебели.
Мы слушаем рассказ крестьянина. Обычная история, которую мог бы рассказать любой бедняк. Его отец еще владел собственным полем, но таким маленьким, что когда нескольким братьям пришлось делить отцовское наследство, то делить, собственно говоря, было нечего. Нашему знакомому достались только овца и вот эти несколько десятков квадратных метров, на которых стоит теперь его хижина да растут две пальмы и бананы. Пришлось арендовать землю у богатого туана. Условия аренды обычные: половина урожая — владельцу земли, половина — арендатору. Но жадному туану и этого было мало. Он норовил урвать побольше с бедняка арендатора. Одолжишь у хозяина пару буйволов или старый заступ — за все плати. А потом он придумал особую плату за воду, за пользование ирригационными сооружениями, хотя все знали, что сам хозяин не вложил в ирригацию ни одной рупии. Вот и доставалась арендаторам не половина урожая, а только четверть или того меньше. Бывший солдат, воевавший с интервентами, попытался как то раз поспорить с хозяином, заговорил о справедливости. Богатый туан не стал спорить, а сказал:
— Если тебя не устраивает хозяин, поищи себе другого. Ты больше не арендуешь мою землю. Я могу распоряжаться ею как хочу.
Попытался было бедняк просить землю в аренду у других богатеев, да никто не захотел связываться со строптивым арендатором. Прежний хозяин постарался создать ему самую скверную репутацию в деревне.
После этого пробовал старик с двумя такими же горемычными бедняками ловить питонов. Красивую шкуру питона можно выгодно продать на пляже в Мераке богатым иностранцам, падким до всяких диковинок. Но питоны давно перевелись в этой местности, и теперь попадаются лишь полевые ужи. Только однажды посчастливилось поймать хороший экземпляр в дальних холмах.
Эти и многие другие встречи показали мне, насколько сложна аграрная проблема в современной Индонезии. Официальные органы не скрывают этой сложности. В печати можно найти любопытные цифры, характеризующие систематическое обнищание яванского крестьянина. На Яве проживает 64,93 % всего населения страны, а площадь этого острова составляет менее 7 % общей площади Индонезии. Из года в год сокращается и без того мизерная средняя площадь земли, приходящаяся на одно крестьянское хозяйство. Сегодня она оценивается не более чем в 0,3 гектара. За этой средней цифрой кроется нищета многих миллионов крестьян, не имеющих и этого жалкого клочка земли и вынужденных арендовать землю на кабальных условиях у богачей.
Нельзя не считаться с объективным фактором перенаселенности Явы и близлежащих островов Бали и Мадуры. Но нельзя не видеть крайне неравномерного распределения обработанной земли. Ее значительная часть сосредоточена в руках кулацко-помещичьей верхушки, препятствующей справедливому перераспределению. Нередко, идя на поводу у этих сил, власти фетишизируют фактор перенаселенности и, по существу, прикрывают им свою неспособность осуществить демократическую аграрную реформу.
Может быть, равнина Западной Явы, о которой мы вели речь, район исключительной бедности, нищеты крестьян? Вовсе нет. Ту же самую картину можно наблюдать и в Центральной и Восточной Яве, где автору не раз доводилось бывать.
Едешь по шоссейной дороге из Джакарты в Бандунг и дальше в Джокьякарту. И всюду скученность. Скученность неописуемая. За всю дорогу не встретишь нигде даже клочка нетронутых джунглей, невозделанной земли. Все распахано, долины разрезаны межами-дамбами на крохотные наделы. И здесь террасы рисовых полей взбираются на крутые склоны холмов. Рисовые поля сменяются плантациями: чайными, каучуковыми, сахарного тростника. К серой ленте асфальта жмутся хижины. Города, городки, кампунги, деревни сливаются в сплошную многокилометровую улицу. Лишь на горных перевалах шеренги строений прерываются. А дальше опять хижины, мозаика рисовых полей. Такова щедрая и нищая Ява.
Перенесемся теперь на восток, в плодородную долину реки Брантас, которая у города Моджокерто растекается на два полноводных рукава — Кали Мас и Норонг, впадающие в Мадурский пролив. Здесь, в одной из деревушек, живет семья героя следующего рассказа — Харсоно.
Судьба Харсоно
Дед Харсоно хотя и не был зажиточным, но и бедняком его никто не считал. Он никогда не ходил на поклон к старосте-лураху или китайцу-лавочнику, чтобы взять в долг до нового урожая под высокие проценты мешок риса. У деда было около гектара хорошей поливной земли, пара буйволов, участок с деревьями папаи. Разве этого недостаточно в плодородной долине Брантас для скромной жизни крестьянской семьи?
Об этом рассказывал отец. Деда Харсоно почти не помнил. Тяжелый крестьянский труд рано состарил и сгорбил его. И никто из односельчан уже не сумеет указать дедовскую могилу на старом мусульманском кладбище, поросшем белыми магнолиями. Простые люди ставят над прахом своих близких лишь небольшие вертикальные дощечки. Поди разберись теперь, чья эта дощечка, почерневшая и подгнившая от времени, затерялась в зарослях.
Когда дед стал больным и немощным, сыновья решили делиться. Всех братьев было шестеро. Только самые младшие, Анвар и Ридван, еще не были женаты. Они считали себя образованными, так как после войны с голландцами пытались продолжать учебу в ближайшем городке, в средней школе первой ступени. Но дальше второго класса дело не пошло. Пришлось помогать по хозяйству.
Старшие братья сговорились между собой, чтобы исключить Анвара и Ридвана из дележа отцовского наследства.
— Вы же грамотеи, гордость семьи. На что вам деревня? Найдете хорошее место в городе, — говорил отец Харсоно, самый рассудительный и хитрый из братьев.
После долгих препирательств было решено, что Анвар попытается поступить на службу в полиция Быть может, парню посчастливится дослужиться когда нибудь до сержанта. Лурах вызвался написать рекомендательное письмо к дальнему родственнику, жившему в городе и женатому на двоюродной сестре полицейского начальника. За эту услугу пришлось сделать лураху щедрое подношение. Ридвану братья выделили небольшую сумму денег, чтобы он смог обосноваться в Сурабае и открыть собственную торговлю.
Отец Харсоно получил по разделу четверть гектара саваха и несколько деревьев папаи, поставил рядом с отцовской хижиной, доставшейся старшему из братьев, новую, поменьше. Такую же примерно долю получили три других брата. Буйволов пришлось продать. Вырученные деньги ушли на подарок лураху, на обзаведение Ридвана, на похороны деда.
Харсоно был свидетелем частых семейных споров отца с дядьями. Споры были нудными, долгими, тяжелыми. Братья постоянно жаловались на нужду, выплескивали взаимные обиды, попрекали друг друга.
— Твоя земля лучше моей. А каждый из нас получил четверть гектара. Где же справедливость?
— Делили по жребию. Не надо было продавать буйволов.
— Анвар парень с головой. Достиг бы своего и без этого письма кровососа-лураха.
— Что мы знаем об Анваре?
Действительно, о его судьбе братья ничего не знали. Быть может, он и сумел стать полицейским или проявить себя на каком-нибудь другом поприще, а может быть, не достиг ничего. Зато Ридван иногда наведывался в деревню. Он гостил по очереди у каждого из братьев, наедался рисовой похлебки и печеных бананов, как будто выдерживал до этого длительную голодовку в знак протеста против вопиющей несправедливости судьбы, не уготовившей ему стезю преуспевающего бизнесмена. Братья роптали на прожорливого Ридвана, но терпели и даже посылали гостинцы для племянников. Брат все-таки. Этому и вовсе не сладко живется.
Ридван был бойким на язык, прытким малым, но всего лишь рыночным лоточником. Торговал всякой мелочью: метелками, циновками, спичками, пуговицами. Женился на девушке, работавшей за гроши прислугой у мелкого чиновника. Дети рождались каждый год.