т, молодежные волнения некоторое время продолжались.
Что такое современное студенческое движение Индонезии? Чьи интересы выражают камисты? Что заставило их выходить на демонстрации с социальными лозунгами?
Вновь я в гостях у знакомого чиновника-пенсионера. Собралась вся его семья, в том числе и сыновья-студенты. В младшем, Ахаде, слишком порывистом и горячем, учившемся на втором курсе факультета публицистики, было еще много мальчишеского. Средний, Халим, и старший, Хашим, оба экономисты, напоминали отца степенностью, рассудительностью. Наша беседа коснулась студенческого движения, демонстраций.
— Старые политики превратились в корыстных дельцов и забыли революционные традиции, — пылко воскликнул Ахад. — Теперь мы, студенческая молодежь, становимся главной силой, которая смело борется со злом и несправедливостью.
— Видели борца за справедливость? — иронически заметил хозяин.
— Не смейся, отец. Разве какая-нибудь другая газета, кроме нашей, камистской, критикует так резко нарушителей закона? Разве кто-нибудь другой осмеливается открыто бросить правду в лицо большим бапакам и даже зеленорубашечникам? Вот, убедитесь сами.
Ахад протянул мне номер камистской газеты с мелким подслеповатым шрифтом. Редакционная статья была обведена красным карандашом. Я уже читал ее. Статья была исключительно резкой по тону. Она критиковала представителей военных властей, злоупотреблявших своим положением. Поводом к этому выявлению послужил арест в Банджармасине (Южный Калимантан) группы журналистов из местного молодежного еженедельника по распоряжению военного командования. Военным не понравилась какая-то публикация в этом издании. Камистская газета назвала инициаторов ареста мафией. Позже представился другой повод для столь же резких выступлений. В Джокьеварте военные арестовали по какой-то неясной причине двух студентов технического факультета университета «Гаджа Мада». Эту инициативу проявили даже не представители местного гарнизонного штаба, а курсанты академии, не имевшие ровно никаких полномочий арестовывать и допрашивать студентов. Это событие всколыхнуло весь огромный университет. Начались бурные демонстрации протеста. Камистская газета из номера в номер публиковала резкие статьи, выражая свою солидарность с демонстрантами, и требуя наказания нарушителей законности. Армейские газеты сдержанно огрызнулись на камистов. Никаких репрессивных мер против камистской газеты власти не прияли.
Ахад принялся с азартом убеждать меня в смелости и принципиальности своей газеты. Халим прервал красноречие брата и сказал рассудительно:
— Брат слишком горяч по молодости. Все гораздо сложнее. Пусть Хашим объяснит вам, что такое КАМИ.
— Туан, вероятно, намерен спросить нас, какие мы, камисты, правые или левые, розовые или зеленые, реакционные или прогрессивные, — начал Хашим. — И я вам определенно не отвечу. Мы, камисты, люди очень разные. Есть такая детская игра — калейдоскоп. Вы встряхиваете коробочку с зеркальными стенками. В ней цветные шарики — желтые, голубые, зеленые. Шарики не сливаются в однородную массу, а образуют разноцветную мозаику. Вы можете любоваться ею через стеклышко. Не понравилась мозаика, потрясите коробочку, и перед вами новый узор, опять разноцветный. Вот и мы, камисты, такая же волшебная коробочка. Трясут и перетряхивают ее разные политические лидеры, большие бапаки, желая подчинить нас своему влиянию, сделать нас… Как это ты, сестра, любишь говорить?
— Панурговым стадом, — подсказала Индра.
— Вот именно. Но мы остаемся разноцветной, пестрой, неоднородной мозаикой.
— Брат любит все объяснять слишком заумно, вмешался Халим. — Быть бы ему поэтом, а не экономистом. Я объясню вам проще. В Индонезии много студенческих организаций. Каждая из десяти политических партий имеет свою. И все они объединены в общеиндонезийскую организацию КАМИ. Может быть она единой, если каждая партия тянет ее в свою сторону?
Объяснение было убедительным, но, вероятно, далеко не полным. КАМИ возникла наряду с другими так называемыми организациями единства действий несколько лет назад. Их созданию способствовал стоящие сейчас во главе страны политические силы, желавшие получить в свое распоряжение ударный кулак для наступления против левых и умеренных. Особо важная роль здесь отводилась молодежи. И вот теперь камисты, участвовавшие в погромах коммунистических и других левых организаций, выступают в роли защитников народа, требуют от правительства серьезных социальных мер. Как одно сочетается с другим?
На мой вопрос ответил сам хозяин:
— Очень просто. После мрачных лет расправ и насилия наступило некоторое отрезвление. Мыслящие молодые люди понимают, что погромы и расправы — это слишком сомнительный моральный капитал даже в наше время. Как же в таком случае завоевать симпатии народа? Ведь многие молодежные лидеры спят и видят себя будущими парламентариями, партийными руководителями и министрами. Вот и появились лозунги: «Народ хочет риса!», «Долой взяточников!» Народ встретил их сочувственно.
— Мы шли с этими лозунгами, искренне желая народу добра, — с обидой бросил Ахад.
— И мы, и многие из наших товарищей, — поддержал брата Халим. — Но отец говорит не о нас, рядовых камистах, а о наших лидерах. Семья одного такого парня владеет рисовыми мельницами и наживается на продовольственных затруднениях. Какое ей дело до того, что народ голодает. Вот и получается, что одни относятся к борьбе серьезно, другие видят в ней хитрую политическую игру.
— Дело не только в этом, — добавил старший брат. — Отец правильно сказал — наступает отрезвление. Многие камисты не удовлетворяются ролью безумных неодушевленных кожаных ваянгов[10], которых приводит в движение даланг, дергая их за костяные рычажки. Молодежь стремится играть более самостоятельную и активную роль в жизни страны. На наших митингах постоянно раздаются голоса, что молодое поколение должно внести свой вклад в решение неотложных национальных задач, требовать от правительства серьезных социальных преобразований, без которых страна придет к катастрофе. Что это за преобразования — мы сами не всегда представляем. Но нам ясно одно — стране нужны перемены.
Обобщая все то, что говорили мне друзья и знакомые о современном студенческом движении Индонезии, я пришел к выводу, что движение это чрезвычайно сложно и неоднородно. Дать исчерпывающую и простую оценку ему подчас бывает трудно. Здесь можно обнаружить и стремление определенных политических сил использовать организации студентов в своих интересах или отвлечь их от опасных для общественных устоев целей. Иногда можно увидеть и проявление личной амбиции, стремление нажить себе моральный капитал в надежде стать впоследствии крупным политическим деятелем. Но при всем том нельзя не заметить и искренних порывов молодежи, продиктованных раздумьями о будущем своей страны, своего народа.
С дипломом на родину
Начинаю свой рабочий день с просмотра утренней прессы. Разворачиваю воскресный выпуск армейской газеты «Ангкатан Берсенджата». Почти весь номер заполнен развлекательным чтивом, идет продолжение иллюстрированных приключений Тарзана. Но вот попадается интересная заметка. По официальным данным ООН, только в Соединенные Штаты Америки эмигрировало из Индонезии 6000 дипломированных специалистов, в том числе 680 лиц технических профессий.
Вооружаюсь ножницами и режу номер. Приключения Тарзана попадают в корзину, а заинтересовавшая меня заметка — в папку-досье, озаглавленную «Утечка мозгов». Здесь уже накопилось несколько выреезок.
Вот сообщение телеграфного агентства Антара. Многие индонезийские студенты, обучающиеся в зарубежных странах, стремятся всеми правдами и неправдами не возвратиться на родину. Отчасти к этому и толкает тяжелое материальное положение интеллигенции в Индонезии, а отчасти затруднения с распределением специалистов, угроза безработицы в своей стране. В сообщении речь идет не о выпускниках высших учебных заведений социалистических стран, где число студентов-индонезийцев в последние годы резко сократилось. Речь идет о тех, кто учится в Японии, Австралии, США, западноевропейских странах. Массовое невозвращенчество студенческой молодежи вызывает глубокое беспокойство властей. Посол Индонезии в Японии, где подобное явление приняло особенно внушительные масштабы, провел беседу с индонезийскими студентами и взывал к их патриотизму и сознательности. Молодые индонезийцы, не желающие возвращаться на родину, женятся на девушках-японках и стремятся остаться в Японии «по семейным обстоятельствам». Посол убеждал молодежь, что индонезийские девушки ничуть не уступают японским по красоте, изяществу, грации. Читатели обменивались шутками по поводу сообщения Антары. Но горькие это были шутки.
По признанию печати, страна испытывает недостаток дипломированных инженеров, агрономов, врачей, учителей. Почему же возникает проблема с распределением молодых специалистов?
С этим вопросом я пришел к компетентному чиновнику министерства культуры и просвещения.
— Строителей, нефтяников, судостроителей мы стараемся пристроить, — ответил чиновник, желая смягчить картину. — Но посудите сами, приезжает специалист по строительству гидроэлектростанций, обучавшийся в Амстердаме или Сиднее… Единственная более или менее крупная гидроэлектростанция строится с помощью японцев на реке Риам Канан на юге Калимантана. Японцы составляют основной инженерно-технический персонал на этой стройке.
— Это частный пример.
— Один из многих примеров. Возьмем другую специальность. Приезжает парень с дипломом инженера-текстильщика. Мы могли бы рекомендовать его на какое-нибудь предприятие. Но на крохотной фабричке с кустарным оборудованием никаких технологических проблем не возникает. Директор управляется с помощью мастера-самоучки. Брать на работу дипломированного инженера невыгодно. Чтобы использовать всех этих гидроэнергетиков, текстильщиков и прочих, нужно построить современные электростанции и фабрики. Пока нам это не под силу.