ловками, призванными оглушить, ошеломить читателя. Еще бы! Коммунизм угрожает миру, коммунизм — насилие над личностью. Советы угнетают мусульман, мыслящие интеллекты преследуются в России, история СССР — история агрессивной политики, русская шпионская сеть опутала земной шар и прочая, и прочая. И конечно же, коммунизм интерпретировался как скопище всех смертных грехов, а политика Советского государства объявлялась архинедемократической.
Поистине глумление над здравым смыслом и кощунство пределов не имеют. И авторы сих опусов не сдерживали себя никакими рамками морально-этических, журналистских или научных норм. Если опусы противоречили элементарным фактам, тем хуже для фактов. Каждый раз, очутившись в одном из больших книжных магазинов Джакарты перед полками с подобной литературой, я испытывал гадливое ощущение прикосновения к чему-то липкому, смрадному. Яркие глянцевые суперобложки из добротной меловой бумаги лишь усиливали это чувство.
Рядом с шеренгами наукообразных фолиантов пестрело бульварное чтиво. С кричаще-пестрых обложек смотрели на меня техасские ковбои, гангстеры и детективы с кольтами, монстры из потустороннего мира, оголенные красотки. Культ силы и сверхчеловека, патологические кошмары культивировались явно с неиндонезийским размахом.
Зарубежным борзописцам подражали и свои, доморощенные, также поставляющие воинствующий антикоммунизм на местный книжный рынок.
И вот здесь, перед стеллажами и прилавком с книгами, я увидел этого джентльмена, моложавого, упитанного и самодовольного, с рыжей шерстью на огромных цепких лапах. Он с неподдельным восторгом взирал на товар, вызывавший у меня чувство гадливости.
Я присмотрелся к джентльмену и нашел нехитрое равнение. Этот человек с рыжей шерстью неожиданно сошел с книжной обложки и по какому-то необъяснимому волшебству вырос до нормальных человеческих размеров, приобрел человеческое подобие.
— Хэлло, сэр! Любуетесь? — рявкнул он по-английски, заметив меня.
— Любуюсь, как видите.
— Откуда вы?
— Беланда, Амстердам, — ответил за меня парень-продавец и лукаво подмигнул мне за спиной джентльмена. Этот славный малый, склонный к шуткам, был моим давнишним знакомым. Он подбирал для меня нужные книги и сам иногда просил советские журналы или марки. Я понял, что продавец хотел разыграть самодовольного посетителя, и не стал оспаривать, что и голландец из Амстердама.
— Я сразу догадался, что вы не англосакс. У вас скверное английское произношение. Но черт с ним, с произношением. Голландцы — хорошие ребята…
Джентльмен раскатисто заржал, выражая, очевидно, свое удовлетворение, что перед ним добропорядочный голландец, а не какой-нибудь сомнительного свойства поляк или русский.
— Заполняем идеологический вакуум пищей духовной. Каково? — воскликнул он, простирая волосатую лапищу к этой самой «пище духовной».
— Гениально, — поддакнул я.
— Я тоже так думаю. После 30 сентября и ухода с политической арены Сукарно наш свободный мир оказывает «новому порядку» помощь, руководствуясь высокой гуманностью. В разумных пределах, конечно. Разве не гуманный долг помочь этим кретинам очистить свои мозговые извилины от яда коммунизма и заполнить их пищей иной?
— Заполнение идеологического вакуума! Отлнчо сказано и предельно откровенно. Спасибо, сэр. Вы подсказали мне заголовок к репортажу.
— Зачем же репортажи? Стоит ли называть все вещи своими именами?
— А почему бы и не назвать? Мой приятель, которого вы недвусмысленно отнесли к категории кретинов, пошутил. У него врожденное чувство юмора. Я вовсе не из Амстердама, а из Москвы.
— О! Из Москвы?!
Джентльмен вновь раскатисто заржал, на этот раз с напускным восторгом.
— Я вас обрадую. Мы не забываем и ваших писателей. Как его… У русских такие трудные имена. Толстоевский…
— Может быть, Достоевский?
— Правильно. Я хотел сказать Достоевский. И этот другой, как его, с большой бородой… Лео Толстой. Его романы в одной маленькой покет-бук. Популярное переложение для местного читателя. Увлекательная книжка, скажу я вам. Одна обложка чего стоит!
Джентльмен вытащил из груды пестрых книжек одну и протянул мне. Я счел кощунством брать в руки препарированного и изуродованного Льва Толстого с голой девкой на обложке, которая, по идее издателя, могла быть Анной Карениной.
Мы не попрощались. Я так и не узнал, кто был этот человек с волосатыми хваткими лапищами — американец или англичанин, сотрудник пропагандистского центра или кто-то еще. Вновь я подумал, что передо мной был некто, как бы сошедший с пестрых обложек комиксов. Но, приобретя человеческое подобие, он так и не стал конкретным живым образом, а остался какой-то обобщенной схемой, слишком банальной и, я бы сказал, даже примитивной, словно персонаж посредственного детективного фильма или повести. Но, может быть, в этом и была жизненная типичность образа, собирательного образа гангстера империалистической пропагандистской машины, усердно заполнявшей индонезийский вакуум всей этой пестрой стряпней?
Подобные джентльмены из разных стран пытаются в сложных политических условиях, переживаемых Индонезией, воздействовать на эту страну, оказать влияние на ее политику, на развитие ее духовной жизни, еще больше раздуть антикоммунистическую истерию, вызвать в определенных кругах предубежденность против Советского государства.
После многолетнего перерыва американцы вновь открыли в Джакарте свой пропагандистский центр ЮСИС с филиалами в некоторых крупных городах страны. Джакартский центр разместился в старом голландском здании на площади Мердека невдалеке от президентского дворца. Здесь, в приемной, можно ознакомиться с выставкой, рассказывающей о полетах американских космонавтов, получить иллюстрированный журнал или буклет. Вымуштрованная секретарша расспросит, кто вы такой, каков ваш род занятий, и предложит вам заполнить анкетку. Сотрудники ЮСИС тщательно изучают контингент посетителей. Тот, кто предcтавляет для американцев интерес, будь то видный чиновник, журналист, партийный активист, профсоюзный деятель, бизнесмен, может рассчитывать на особое внимание. Его пригласят на кинопросмотр, ему пришлют объемистую посылку с книгами определенной пропагандистской направленности, кто-либо из сотрудников ЮСИС постарается завязать с ним дружеский контакт. Не удастся ли таким образом воспитать своего человека, проводника американского влияния?
В Джакарте ни для кого не секрет, что деятельность пропагандистских органов США самым тесным призом связана с органами разведки. Имя главы ЮСИС можно встретить в справочнике «Кто есть кто», изданном в Берлине, среди видных сотрудников Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов. Распространение огромной массы книг, журналов, буклетов, пресс-бюллетеней, демонстрация фильмов, лекции, выставки, встречи, библиотеки, курсы филиппинского языка — вся эта разносторонняя деятельность джакартского центра и его филиалов подчинена двум важным ведомствам бюрократической машины США — службам разведки и пропаганды.
Среди других посольств империалистических государств наибольшей активностью отличается, пожалуй, посольство Федеративной Республики Германии, возглавляемое бывшим нацистским дипломатом Баслером. Кстати, этот седовласый благообразный человек с внешностью провинциального профессора зарекомендовал себя делами, отнюдь не благовидными в годы второй мировой войны на временно оккупированной гитлеровцами советской территории. В ту пору он был видным сотрудником военно-пропагандистской службы оккупантов. По-видимому, этот прошлый опыт посла наложил свой отпечаток на пропагандистскую деятельность западногерманского посольства. Кроме официального посольского информационного отдела западные немцы открыли в Индонезии так называемый институт Гёте, также занимающийся разнообразными формами пропаганды.
Однажды я посетил крупнейшую в индонезийской столице библиотеку. Помещалась она в здании музея. Сотрудники разрешили мне самому порыться на стеллажах. В поисках нужной мне монографии я неоднократно наталкивался на западногерманские издания. Особенно много книг попадалось по истории второй мировой войны. Все они грубо искажали историческую истину, восхваляли битых гитлеровских вояк, всячески пытались преуменьшить подвиг советского парода и в конечном итоге искали прямое или косвенное оправдание разбойничьей агрессии Гитлера против Советского государства. Я был удивлен, увидев здесь и книги на русском языке, в частности «научные труды» Мюнхенского института по изучению России. Институт этот известен как один из активнейших антисоветских шпионско-пропагандистских центров Западной Европы. Его, с позволения сказать, «научная» продукция суть не что иное, как злобные клеветнические измышления о Советской стране. Среди авторов книг и сборников статей мелькнули какие-то имена из эмигрантского отребья.
— Эти издания присылает нам западногерманское посольство, — пояснил библиотекарь.
— Но ведь они на русском языке. Доступен ли он вашим читателям? — спросил я.
— А почему бы и нет? Немало молодых индонезийцев учились в вашей стране, посещали курсы русского языка при советском Доме культуры. Кое-кто пытался изучать русский самостоятельно. Посетите нередко спрашивают книги о Советском Союзе.
Значит, западногерманские пропагандисты спекулируют на возрастающем интересе в Индонезии к русскому языку, к Советской стране. Авось кто-нибудь и прочет и эту продукцию мюнхенского института.
Невольно вспоминаю еще одно событие. Крайние реакционные силы пытались использовать ввод войск стран Варшавского пакта в Чехословакию в августе 1968 года для раздувания антикоммунистической и антисоветской истерии, замышляли провокационные выявления против представителей СССР. Они надеялись, что легко возбудимая молодежь устремится к советскому посольству и учинит там погром. В нагнетании страстей не последняя роль принадлежала западным пропагандистским центрам. Но планы реакционеров и их зарубежных друзей в целом не удались. Лишь небольшая кучка