еньям он со своим семейством — рослой супругой и двумя сыновьями, долговязыми белобрысыми подростками, — выезжал в горное курортное местечко Чибулан. Здесь, у прохладного бассейна, под тенистыми фикусами, мы и познакомились.
— Я из Роттердама. Работаю в английской фирме, — сказал Морис, представляясь.
— Почему в английской?
— А почему голландец не может работать у англичан? Они ценят наш опыт, деловые контакты, знание Индонезии. И потом английские и голландские деловые круги имеют традиционные связи.
— Да, я знаю, что есть даже крупные монополистические компании со смешанным англо-голландским капиталом.
— «Юнилевер», например, возобновляющая свою деятельность в Индонезии… Или «Шелл», владеющая нефтяными источниками во всех уголках земного шара. Глава этой фирмы Детердинг — британским лорд голландского происхождения. Что нам было делать? Голландия была слишком мала и слаба для того, чтобы удерживать Индонезию или утвердиться на мировом рынке без помощи более сильного партнера Вот и приходилось кооперироваться с англичанами. У нас слишком мало сил и реальных возможностей, чтобы вернуть значительную часть прежних позиций в Индонезии. Поэтому наши компании, возвращаясь сюда, сотрудничают с американским, английским, западногерманским капиталом.
— Недаром же вас, голландцев, называют здесь эмиссарами мирового империалистического бизнеса.
Из дальнейшей беседы я узнал, что Морис работал в Индонезии еще в 50-е годы в какой-то голландской фирме, пока Сукарно не повел наступление на позиции иностранного капитала и не национализировал собственность голландских монополий.
— Что осталось от некогда обширной империи голландцев? Последние осколки в Америке, Суринам и Кюрасао, — с грустной усмешкой сказал он.
— Газеты пишут, что и эти колонии охвачены волнениями.
— Вы правы. Надо трезво смотреть на вещи и смириться с неумолимым ходом истории. Суринам и Кюрасао последуют примеру Индонезии. Пример слишком заразителен. Вопрос только времени, непродолжительного притом. В новых условиях благополучие высокоразвитых наций, например нашей Голландии, должно основываться на новых принципах.
— На каких? Поясните, пожалуйста.
— Не на обладании колониями, разумеется. Это не отвечает духу времени. Потерю колоний мы компенсируем инвестированием капитала в другие страны, нашим активным участием в экономическом развитии слаборазвитых стран. Надеюсь, никаких Америк я вам не открываю. Вы, советский корреспондент, назовете это неоколониализмом. Уступает, мол, старый классический колониализм свое место новому, более гибкому и расчетливому.
— А разве не так? Подобные оценки вы найдете и на страницах правой индонезийской печати. Разве наше участие в экономическом развитии той же Индонезии— это прежде всего не выкачка ее природных богатств?
— «Новый порядок» признал несостоятельность сукарновского тезиса «Стоять на собственных ногах», иначе говоря обходиться без иностранной помощи. Теперешние руководители были вынуждены обратиться к нам за помощью, призвать иностранных инвесторов к участию в развитии индонезийской экономики. Вот мы и откликнулись.
— Откликнулись, потому что вам это выгодно. Новые контракты — это нефть, олово, бокситы, никель, лес и многое другое.
— Не спорю, нам это выгодно. Кто же делает бизнес без выгоды? Вы, кажется, не одобряете такую форму экономического сотрудничества, как концессии. На вашем пропагандистском языке концессия — это синоним неоколониализма, грабежа. Так ведь?
— Корень зла вовсе не в концессиях, как таковых. Индонезия нуждается в иностранной помощи. И почему бы не привлечь иностранный капитал, если такое сотрудничество основано на равноправии, на взаимной выгоде, чуждо дискриминации. Это ни у кого не вызывает сомнения. Наша Советская страна на заре своего существования, столкнувшись с тяжелой разрухой, наследием двух войн, пыталась обращаться за помощью к высокоразвитым капиталистическим державам. Ленин даже допускал временное существование иностранных концессий в целях привлечения капитала. Отдельные примеры такого опыта у нас есть. Но в большинстве случаев мы не могли договориться с партнерами. Они не желали помогать нам бескорыстно, не навязывая нам своих условий, не вмешиваясь в наши внутренние дела.
— Эго другой случай. Тогда играла роль предубежденность Запада в вашей революции, системе.
— Если говорить точнее, откровенные классовые противоречия. Это главный, но далеко не единственный фактор. Если бы наша страна оставалась прежней царской Россией и ее система не вызывала бы раздражения в вашем мире, то и в этом случае мы не могли бы рассчитывать на искреннюю, бескорыстную помощь. Незачем помогать слаборазвитой стране становиться на путь экономической независимости, развивать индустрию. Таков закон империалистический конкуренции. Разве не так?
— Наверно, пример вашей России не во всех отношениях схож с примером Индонезии.
— Разумеется, не во всех. Давайте говорить об Индонезии. Десятки иностранных фирм уже получили согласие индонезийских властей на деятельность в этой стране. Десятки других фирм сделали заявки на концессии и ждут согласия.
— Они получат его.
— Это означает сотни миллионов инвестируемого капитала. Капитал этот будет вкладываться преимущественно в добычу полезных ископаемых, лесоразработки и рыболовство, иначе говоря, в эксплуатацию природных богатств. Некоторая доля падает на сферу обслуживания, банки, транспорт. Сфера промышленности охватывает лишь менее шестой части предполагаемых инвестиций. Согласитесь, это доля весьма скромная.
— Мы не уклоняемся от оказания помощи Индонезии в ее индустриализации. Вот примеры. «Филлипс» совместно с «Рэлином» расширяют фабрику электролампочек. Японцы строят бумажную фабрику в Банькоанги и готовы построить предприятие по выработке удобрений в Черибоне…
— Таких примеров вы приведете немного. Будет ли среди этих фабрик и заводов хоть один индустриальный гигант? В среднем на строительство одного из этих немногочисленных предприятий предполагается израсходовать один-два миллиона американских долларов или того меньше. Речь пойдет о малых, даже карликовых предприятиях, выпускающих товары широкого потребления и продовольственные товары, с десятками, даже не сотнями рабочих.
— Согласен, мы отдаем предпочтение тем отраслям, которые приносят наибольшие и к тому же гарантированные прибыли, скорейшую полезную отдачу.
— Вы действуете согласно нехитрому принципу: поменьше затратить, побольше положить в карман.
— В конечном итоге так поступает любой разумный бизнесмен, если он не хочет вылететь в трубу или прослыть чудаком-филантропом. Но вы предвзято судите о нашем сотрудничестве с индонезийцами. Да, нас интересуют природные богатства этой страны. Но разве это плохо, если на наших нефтяных промыслах, оловянных копях, лесоразработках найдет себе заработок какая-то часть индонезийского населения, если какая-то часть наших прибылей попадет и в индонезийский банк?
— Вот именно, какая-то. Вероятно, ничтожно малая.
— Лучше, чем ничего. А к сфере индустрии нам приходится относиться с известной опаской. Есть на то причины.
— Какие, если не секрет?
— Никакого секрета здесь нет. Вы и сами это знаете. Слишком памятны нам, людям делового мира, имеющим интересы в Индонезии, сукарновские эксперименты.
— Вы имеете в виду политику национализации?
— В основном да. Внезапно рухнуло все, что мы, голландцы, возводили здесь многими десятилетиями. Позиции голландского капитала были практически сведены на нет. Нашу судьбу разделили англичане, бельгийцы. «Старый порядок» замахнулся и на американцев.
— Это прошлое. «Новый порядок» отверг сукарновский лозунг «Стоять на собственных ногах» и провел частичную денационализацию. Фирмам, подобным вашей, открыт широкий доступ в Индонезию. И вам не грозит экспроприация.
— В ближайшее время, по-видимому, нет. Но что из того? Индонезия — страна неожиданных сюрпризов и загадок. Она подобно вулкану Мерапи. Сегодня вершина дремлет, окутанная облаками. А что произойдет с ней завтра — никто не знает. На протяжении трех веков мы, голландцы, владели Индонезией и не могли предугадать даже приблизительно всех будущих зизагов индонезийской истории.
— Верите, значит, в неприятное для вас завтра?
— Мы не прорицатели. Но почему не приготовиться к худшему? Местный националист никогда не будет восторге от того, что каучуковые насаждения на Суматре принадлежат не ему, а какому-то американскому «Гудьиру», что нефть выкачивает не он, а «Станвак» и «Калтекс». Национализм никогда не откажется и от намерения влиять на политический курс страны. Национализму при определенных условиях подвержены и военные. Человек в военном мундире — это еще ни и чем не говорит. Разве в мире нет примеров, что генералы и полковники, придя к власти, ссорились с иностранными компаниями и указывали им на дверь?
— Понятно, Морис. Ваши фирмы, наученные горьким опытом, не хотят рисковать, опасаясь, что широко раскрытые сейчас для иностранного капитала двери страны захлопнутся перед вашим носом.
— Вы не можете обойтись без резких формулировок…
— Дело не в формулировках, а в сущности, которую вы и не скрываете.
— Да, опасаясь досадных неожиданностей, мы не хотим слишком глубоко пускать корни в этой стране Если придется покинуть ее, пусть после нас останутся пустые карьеры оловянных рудников, пни лесосек да морские воды, которые перед тем бороздились нашими рыболовными траулерами.
Разговор с голландцем дает наглядное представление о политике иностранных монополий.
К чему она сводится, эта политика?
К нехитрой формуле: поменьше затратить, побольше урвать. Направить основные средства и усилия на выкачивание природных богатств, т. е. добычу нефти, олова, никеля, бокситов, заготовку ценных пород древесины, лов рыбы. Никаких серьезных затрат на развитие производительных сил в этой стране. Ведь вышеуказанные отрасли экономики требуют сравнительно небольших капиталовложений. Затраты скоро окупятся, и баснословные прибыли потекут в банковские сейфы Нью-Йорка, Токио, Лондона, Амстердама, Гамбурга. Вкладывай капитал в развитие индустрии лишь в самых крайн