[36]. Смолкла за окном канонада и винтовочные залпы. Ушли накануне пришедшие в госпиталь с разборками красноармейцы, уведя с собой выздоравливающих раненых.
Утром 28 сентября 1918 года произошёл переход Алапаевского завода под контроль правительственных войск. 27 сентября с севера и с северо-востока начали штурм города бойцы Николая Казагранди. С востока одновременно ударили 18-й Тобольский и 20-й Тюменский полки, с юго-запада к заводу подступал со своим сводным отрядом капитан Демишхан. Город был взят в полукольцо. Не получалось пока начать наступление лишь полковнику Смолину со своей колонной – с юга и с юго-востока. Задержка произошла на рубеже реки Реж. Отступающие красные взорвали железнодорожный мост, уничтожив при этом и другие средства переправы. Бойцов, конечно же, переправили. Но что касается материальной части, артиллерии и бронепоезда, то это было проблематично. А действовать без поддержки броневика Иннокентий Семёнович не хотел, чтобы не гробить попусту солдат своих немногочисленных полков.
Но уже в час пополудни ему поступил приказ с упрёком от командира 4-й дивизии Г.А. Вержбитского, который метал гром и молнии:
«Почему вы до сих пор задерживаете наступление?! Вы срываете операцию! Черкасов – последний, кому я спустил срыв операции под Нижней Синячихой! Я получил вашу телеграмму о взорванном мосте! Но заверяю вас, если вы не знаете, хотя обязаны знать как один из самых старших начальников на этом направлении: с юго-запада по городу наносит удары лёгкая батарея капитана Демишхана, с востока – тяжёлая полковника Бордзиловского. Этого для поддержки пехоты и конницы вполне хватит! Я немедленно приказываю атаковать город стрелками с вашего направления, ибо с утра атаковавшие город части по другим направлениям втянулись в затяжной бой».
И Смолин лично повёл полки в атаку. Но уже в девяти километрах от города, перед большой опушкой леса белые бойцы встретили упорное сопротивление. На другой стороне опушки находились постройки лесопилки, видимо, работавшей на заготовку дров для города. Там же были сложены поленницы. Красные, активно использовав эти сооружения в качестве оборонительных, проделали в поленницах амбразуры и открыли оттуда ураганный огонь по наступающим. Цепи приостановились, стараясь найти прикрытие за деревьями, которые в этом месте были очень редки.
«Вот была бы у меня сейчас хоть пушечка, разнёс бы к чёртовой матери всю эту крепость!» – думал Иннокентий Семёнович. – Ну что ж, попробуем обход!» И, подозвав адъютанта Домбровского, приказал ему с Иртышским полком зайти в тыл к обороняющимся. Но в это время на полной скорости со стороны города вылетел бронепоезд, который, очевидно, тоже стоял где-то неподалеку в засаде. Осыпав округу шрапнелью, он открыл ружейно-пулемётный огонь. Но то ли он быстро выпустил свой боезапас, то ли его вызвали на помощь на другой участок обороны города – бронепоезд так же быстро ушёл, как и появился, пустив в небо клубы дыма. К полковнику подбежал капитан Волович и доложил о потерях в Курганском полку: было убито 25 стрелков и 3 офицера, а раненых ещё не подсчитали!
– Приказываю полкам немедленно начать отход на исходную позицию! Домбровскому с Иртышским полком продолжить обходной манёвр!
«Пусть отдаёт меня под суд! Лучше уж я буду отвечать перед ним, но не перед матерями, отцами, жёнами, детьми… а на том свете и перед самими убитыми солдатами», – тихо сам себе сказал полковник.
А на северной окраине в это время шла ожесточённая схватка. Как под Нижней Синячихой, с той лишь только разницей, что тогда наступали бывшие белопартизаны, а теперь солдаты 16-го Ишимского полка, о чём приказ к Казагранди поступил двумя неделями раньше. А оборонялись красноармейцы всё того же 1-го Крестьянского коммунистического полка. Цепи белых шли в атаку, захлёбывались от ружейно-пулемётного огня, откатывались, залегали и снова поднимались. Установленные в городе орудия большевиков изрешетили гору Ялуниху, откуда атаковали стрелки Бордзиловского. Конная разведка штаб-ротмистра Крыжановского, зайдя с северо-запада, проделала рейд через центр города по тылам красных и вышла с северо-востока, пригнав при этом нескольких пленных красноармейцев. Штаб-ротмистр, подталкивая их, подошёл к командному пункту, где стояли Корнилий Цветков и Николай Казагранди.
– Что с этими делать? Может, спросите их о чём?
– Уже ни к чему. Пустая трата времени. Ты и так со своими конниками всё видел, а что там в голове у красных командиров, им вряд ли известно. Уведите!
Присутствовавший в штабе комендант прапорщик Киселёв с двумя бойцами из своей команды быстро толкнули пленных в сторону берёзовой рощи. Вскоре там раздалось несколько нестройных залпов. Командир белопартизан, поморщившись, обратился к Цветкову:
– Я же просил прапорщика не делать этого! Неоднократно просил! Хорошо он с нами с самого начала идёт, а будь кто другой на моём месте, ведь несдобровать ему за свои поступки. Свой же народ истребляем! Пускать в расход нужно только отъявленных большевиков, если местное население за это большинством проголосует. Или вот сейчас следственные комиссии образуются, они должны это решать!
– Только вот условия у нас сейчас не те, – вступился за коменданта Корнилий. – Передвижной тюрьмы у нас не имеется, куда прикажешь их девать? Извиниться и на все четыре стороны отпустить? Конвоировать в Монастырское, или в Синячиху? Так для этого целый взвод нужно с позиций снимать, а у меня людей и так не хватает!
– Все равно, Корнилий, это доблести в глазах местного населения нам не прибавит, – не согласился Казагранди.
– Мы воюем в равных условиях, наши тоже попадают к ним в плен, но ведь и они никаких праведных судов им не устраивают!
– Ладно, хватит! С этим закончили! Рассказывайте! – обратился Николай к Крыжановскому и к стоящим рядом с ним алапаевцам, поручикам Суворову и Путилину.
– Вот местные, они нас и провели с экскурсией по городу.
– Ну и как?
– Да кое-кого порубали по дороге, кое-что зажгли, пленных вот привели!
– Паники-то вы все равно среди них не посеяли. Дерутся отчаянно! Окраина наша, а дальше ни на шаг не можем продвинуться! А вы, значит, местные? – обратился Николай к офицерам.
Те утвердительно кивнули.
– Оставлю вас после занятия города здесь для восстановления порядка, ибо вы всё и всех знаете. Будьте к этому готовы! Это будет приказ! Без очищения тыла от красной нечисти нам с большевиками туго придётся.
– Я, пожалуй, пойду в цепи и сам возглавлю последнюю атаку! – сказал Корнилий.
Казагранди не придал тогда значения его словам. Но потом он долго будет вспоминать эту брошенную другом фразу об атаке, которая действительно окажется для него последней. К вечеру военные действия на северной окраине разгорелись с новой силой. Видимо, вдохновив бойцов своей мощной харизмой, Корнилий лично повёл их в бой…
Что касается южных окраин города, то Домбровский, совершив обход, наконец вышел в тыл красных, обороняющихся под прикрытием поленниц лесопилки. Но как видно, они, выполнив свою задачу и отбив атаку боевой колонны Смолина, сменили позицию и отошли к окраинам города. Слыша учащённую стрельбу с левого фланга, которая всё ближе приближалась к Алапаевску, капитан решил на свой страх и риск поддержать наступающих соседей – сводный отряд Демишхана. И повёл свой полк вперёд к редеющему сосняку и к показавшимся южным окраинам города. Сходу его бойцы, развернувшись в цепь, ворвались в рабочий посёлок Максимовку. Там схватка переросла в рукопашную. Тем временем Домбровский, услышав, что у соседей стрельба начала медленно затихать, послал к ним поручика Ильина.
Вскоре поручик вернулся и сообщил, что у Демишхана дела обстоят не очень хорошо. Сводники, наступая практически на плечах противника, заняли деревню Нейво-Алапаиху[37], вплотную подходившую к окраинам города. Но тут большевики неожиданно контратаковали. Сам капитан Демишхан получил тяжёлое ранение в грудь. Его заменил корнет Кавказов, и теперь отряд отступает к Нейво-Шайтанскому заводу. Произнеся последние слова об отряде Демишхана, Ильин хотел сказать что-то ещё, но вдруг неловко развернулся, сложился пополам и осел на землю. На животе у него стало быстро расползаться красное пятно… Домбровский, махнув рукой, дал приказ отходить.
На востоке ситуация развивалась также не в пользу тюменцев и тоболяков. Они никак не могли выйти из укрытий на склон горы. По нему, оставляя воронки, била красная артиллерия. Ей вторил курсирующий от вокзала до моста бронепоезд.
Уже темнело, когда командир пешей разведки с двумя бойцами подошёл к Казагранди.
– С северо-запада нависает большая колонна красных! Движутся в обход. Видимо, хотят ударить по правому флангу.
Тем временем бой по всему фронту стал затихать.
– Начальника пулемётной команды ко мне! Прикроем фланг пулемётами!
В это время на командный пункт вбежал адъютант Цветкова:
– Штабс-капитана убили!
– Кого убили?! – не понял Николай.
– Убит штабс-капитан, простите… капитан Цветков!
– Как убит?
– Прямо в лоб! Впереди цепи бежал! – захлёбывался в объяснениях адъютант.
– … вашу мать! – выругался не любивший сквернословий Казагранди. – Как же так?! Почему допустили такое?! Это у большевиков командиры впереди бегут, бахвалятся!
В этот момент он отчётливо понял, что уже не сможет сегодня воевать. Потеря друга медленно доходила до его сознания, разум противился страшной вести. И он знал, что теперь ему с этим жить… Николай отдал приказ об отступлении.
Медленно наступало хмурое осеннее утро. Не сомкнув глаз в эту ночь, он вышел во двор домика в деревне Ямовой, что стоит в нескольких километрах от Алапаевска. Набрав ведро ледяной колодезной воды, окатил себя с ног до головы.
«Кажется, полегчало. Что поделаешь – война. Сколько ещё народа похороним… Да и мне самому сколько ещё отмеряно…» – сказал сам себе капитан. В ворота постучали. И адъютант Новодворцев спросил разрешения войти.