Наверное, разорвавшаяся бомба произвела бы меньшее действие. Нагайка выпала из рук коменданта. Чтобы не упасть, он схватился за косяк дверного проёма.
– Под арест на два месяца! – приказал Смолин двоим подошедшим солдатам. – А о твоём пребывании в должности красного коменданта мы ещё поговорим! И решим, что перевесит: служба в красных или участие в подпольной организации.
Повернувшись к прапорщику, полковник добавил:
– Всех незаконно задержанных немедленно освободить! А по всем безобразиям будет проведено следствие, пока я здесь начальник гарнизона.
Иннокентий Семёнович резко повернулся и вышел из комендатуры, направившись в свою резиденцию, расположенную в бывшем волостном правлении. В коридоре у входа его дожидался немолодой седовласый военный в офицерской форме, но без погон. Всмотревшись, Смолин тотчас же узнал своего командира Шаповалова – однополчанина по японской войне.
– Виктор Владимирович! Вы-то здесь какими судьбами?
– После ранения бризантным демобилизовали вчистую. Немного подучился, и вот по гражданской службе был направлен в этот город земским начальником.
– Как я рад нашей встрече, господин подполковник! Ну, рассказывайте, как дела!
– Дела… Вы, Иннокентий, наверное, сами понимаете… Слава Богу, что пережили всю эту большевистскую вакханалию. Интеллигенция до сих пор по домам прячется. Ваших ждали, сейчас и их боятся. В город вступили, в основном, солдаты-крестьяне, а у них все: городские, интеллигенты, большевики, эсеры или кто другой – демагоги, из-за которых у них вся жизнь пошла наперекосяк.
– Простите меня, Виктор Владимирович, но я сейчас совершенно не располагаю временем! Можно вас попросить об одном одолжении? Ведь вы и сами за то, чтобы быстрей наладить жизнь в городе… – И начальник гарнизона на одном дыхании попросил: – Пожалуйста, на некоторое время займите должность коменданта города! А там пришлют из Екатеринбурга. И приступите по возможности сейчас же. Должно быть объявлено, что город с сего дня на военном положении. А также о комендантском часе, о подтверждении действующего с начала германской войны сухого закона, то есть о запрете на изготовление и продажу самогона. А граждане пусть приступают к своим обязанностям, никого и ничего не боятся. Мы не допустим в городе разгула анархии, а все беспорядки будут прекращены в одночасье. И если у вас позволит здоровье взять на себя такую работу, надо немедленно сформировать или вернуть старую гражданскую власть в городе.
В это время в волостное правление зашёл прапорщик. И отрекомендовался, отдав честь:
– Прапорщик Ляховский прибыл по вашему приказанию!
Иннокентий Семёнович, пожав ему руку, сказал:
– Не будем терять времени! Идёмте! Где тут у них контрразведка?
– На улице Синячихинской, в доме купца Шишкина.
– По дороге поговорим!
Тем временем за столом в гостиной дома Шишкина сидели четверо: Василий Путилин, Алексей Суворов, Матвей Абрамов и только что приехавший с Кушвинского фронта поручик Иван Обухов с рукой на перевязи. Компания внимала рассказам Обухова о том, как его ранили в бою у горы Гребешки:
– Никто не ожидал того, как эта сволочь зайдет нам в тыл. Представились нашим как пополнение, а дальше всё превратилось в один кошмар! Там меня и задело.
Тут вмешался в разговор поручик Абрамов, сын торговца, в прошлом ветерана русско-японской войны и георгиевского кавалера.
– А вы знаете, господа, что контрразведкой боевой колонны полковника Смолина арестован наш учитель Плескачевский?! За службу в Красной армии!
– Надо срочно выручать, а то шлёпнут – и поминай! Там ведь особо разбираться не будут! А он ведь у истоков стоял нашей антибольшевистской организации, – напомнил Василий.
В это время дверь распахнулась, и на пороге появился полковник Смолин вместе с прапорщиком Ляховским. Офицеры мгновенно вскочили и вытянулись, отдавая честь.
– Значит, мстите! – резко спросил полковник. – Почему по всему городу хватаются граждане и без суда и следствия превращаются в трупы? Что за порки населения? Немедленно прекратить! – продолжал Иннокентий Семёнович, не давая опомниться. – Для суда и расследования большевистских преступлений согласно указу правительства должна быть создана военно-следственная комиссия! Вот она и будет решать вопрос о наказании виновных.
– Разрешите! – выбрав момент, спросил Алексей Суворов.
На кивок полковника он коротко доложил об обстановке в городе, о том, что большевикам мстят местные жители, отлавливают их и чинят расправу. А они, офицеры, уже приняли ряд мер для розыска и изоляции, некоторых большевиков. В частности, арестованы оставшиеся товарищи: Смирнов, убивший своего же красноармейца, и Сычёв – за разрыв кабеля связи на железнодорожной станции. Указав на Ивана Обухова, Суворов спросил:
– Я назначен капитаном Казагранди начальником Алапаевской контрразведки. А нельзя ли вместо меня назначить поручика Обухова, а я готов работать его заместителем!
– Хорошо, пусть будет так! – разрешил Смолин.
– И разрешите ещё вопрос, господин полковник! Контрразведкой вашей колонны задержан наш учитель, офицер, прапорщик Плескачевский. Он задержан как красный командир, а он был у нас руководителем подпольной антибольшевистской организации, пока его насильно не мобилизовали большевики.
– Хорошо, я разберусь! – пообещал начальник гарнизона. – Продолжайте заниматься очисткой города, только в тесном сотрудничестве с милицией. Их начальнику я уже дал указания.
И он кивнул на стоявшего рядом прапорщика Ляховского:
– Вот новый следователь по уголовным и политическим преступлениям, совершённым большевиками! Следственная комиссия должна быть сформирована до конца дня!
С этими словами Иннокентий Семёнович развернулся и вышел. Подходя к своей резиденции, на одном из столбов он увидел приклеенную бумагу с крупно написанным текстом о военном положении в городе. «Отлично! Виктор Владимирович уже приступил к работе. Вот что значит старая гвардия!»
У себя в приёмной, кроме Шаповалова, Иннокентий увидел ещё несколько человек из гражданских. Шаповалов встал ему навстречу:
– Вот, знакомьтесь: назначаю следственную комиссию и собрал то, что осталось от земства.
– Виктор Владимирович, меня беспокоит ещё один вопрос: надо как можно быстрей пополнить наши ряды. Можно, конечно, объявить мобилизацию, но я бы хотел, прежде всего, укомплектовать свои ряды добровольцами!
– Хорошо, по окрестным волостям я отправлю нарочных! Что касается города, то тут я подходил бы осторожней. Завод, работающий на оборону, нельзя оставить без рабочих рук!
– Все карты вам в руки, Виктор Владимирович. Пишите нарочным обращение от моего имени.
Тут Смолин вспомнил об арестованном прапорщике и приказал Домбровскому привести арестованного лично к нему. Вскоре адъютант вернулся, ведя с собой немолодого интеллигентного человека в очках. Вошедший представился:
– Бывший прапорщик Плескачевский, по профессии учитель.
– Знаете ли вы, учитель по профессии, что бывших офицеров не бывает? Офицер всегда офицер. Так вот, если вы об этом помнили бы, то не оказались бы там, откуда мы вас вытащили! Ещё немного – и пошли бы в расход.
– Но я мирный человек, и хотел бы продолжить заниматься, тем, к чему призван – учить детей! – попытался возразить Владимир Аполлинарьевич.
– Не время сейчас, прапорщик, нам заниматься тем, чем хотим! Тем более что с вас ещё не снято пятно службы у красных в командирской должности. Так что немедленно отправляйтесь на фронт! Домбровский, определите прапорщика в 7-ю роту 13-го Омского полка, там у нас большие потери.
Сказав это, полковник Смолин дал понять, что разговор окончен. После ухода адъютанта с прапорщиком Плескачевским в кабинет, неожиданно постучав, робко вошла миловидная женщина и представилась доктором заводского госпиталя, превращённым большевиками в военный.
– Господин полковник! В госпитале остались раненные красноармейцы, есть тяжёлые, но многие специально притворились тяжёлыми, чтобы не отступать с большевиками! Я думаю, что они могут встать в строй нашей армии, освободившей город. Требуется только оградить наше учреждение от карающих органов, которые туда зачастили!
– Спасибо, Ксения Михайловна! Завтра же я этим займусь, сам посмотрю на этих раненых, поговорю с ними. А что касается контрразведки и милиции, то, если они не совершали преступлений против граждан города, их не тронут. А сейчас время уже позднее разрешите вас проводить.
Так в делах и заботах заканчивался первый день Иннокентия Семёновича Смолина, проведённый в городе.
Глава 3Служба в бело-зелёных
А несколькими днями раньше в коридорах госпиталя послышался топот армейских сапог. Вскоре, распахнув двери палаты, на пороге появились Белоусов и Алексей Старцев по кличке Алёха Лешачиха с погонами старшего унтер-офицера.
– Большевики, комиссары, красные, добровольцы есть среди вас? Лучше сознаться сразу! – грозно добавил бывший красный комендант и главный анархист алапаевцев Николай Белоусов. Но тут появилась врач Дубровина и, ответив непрошеным гостям, что здесь нет ни большевиков, ни комиссаров, а лежат лишь раненые, попросила бывшего товарища удалиться, угрожая при этом написать командующему.
Через неделю Роман уже свободно передвигался по коридорам госпиталя и пытался выходить на улицу. Правда, из-за испортившейся погоды и начавшихся дождей вперемежку со снегом его туда не тянуло. Вскоре на территории госпиталя снова появились военные. Высокий полковник со своим адъютантом и с алапаевским офицером Суворовым. Позже Федорахин узнал, что это были начальник гарнизона полковник Смолин с поручиком Домбровским. Не обращая внимания на раненых, они молча переговорили с Дубровиной и так же неожиданно ушли, как и появились. Но на следующий день всех, кто мог стоять на ногах и самостоятельно передвигаться, выстроили, и начальник гарнизона, которого накануне видел Роман, торжественно поздравил раненых красноармейцев с переходом города под контроль правительственных войск. Смолин заявил, что новая власть не собирается преследовать бывших рядовых бойцов большевистской армии, не совершавших преступлений против своего народа. Но вместе с тем последние должны загладить свою вину, добровольно вступив в ряды народной армии и добросовестно выполнив свой солдатский долг в ее рядах. Далее последовала команда: