– Меня тоже приглашают в заместители к городскому голове. Заслуженные люди. Так что вакханалию в городе устраивать вам мы не позволим! Учти это, сынок!
И попрощавшись, вышел. Иван тотчас же переложил картотеку в свой портфель, мысленно благодаря отца. «Ладно, на досуге дома, подальше от посторонних глаз, ознакомлюсь. Вот только зачем он мне это сюда принёс? Не мог дома передать?!» Но тут же Иван вспомнил о больной матери. Не стал бы батя при ней так жёстко с ним разговаривать…
Вечером Ивана ждала дома новая весть. Как только он открыл дверь, мать, хлопотавшая на кухне, крикнула ему:
– Ленка на днях приезжает! Сам уговаривал! Даже с фронта не домой, а к ней в Омск проехал! Сам уговаривал, а забыл со своей войной! Готовиться будем и к встрече, и к свадьбе! А то не сегодня завтра умру, и невестки своей не увижу!
– Ну вот, давеча меня отец жизни учил, а сейчас ты! Ладно, встретим и поженимся, сделаю, как ты хочешь! Вот насчёт того, что ты её не видела, в этом правды нет. Ведь ты же с детства её знаешь, когда мы ещё в Омске жили. Я с ней ребятёнком играл. Сама мне рассказывала! И семью её знаешь…
– Так моей невесткой и твоей женой я ведь ее ещё не видела! Пора, сынок, пора! Вон друг твой Васька, как с армией в город вступил, так сразу и свадьбу сыграл с учительшей из гимназии, с Елизаветой.
– Ну, это Васька, а мне-то уж, маманя, как за ним угнаться!
В ограде заскрипели ворота – это возвращался отец.
– Батя как к этому отнёсся?
Тут Аполлинария Васильевна перешла на шепот:
– Да как отнёсся… Ты же знаешь, после ухода Ларьки с красными он сам не свой был оттого, что вы порознь и теперича друг в дружку стрелять будете! А потом, как ваши в город вступили, да направо и налево людей хлестать зачали, так старик словно белены объелся! Я говорила уж ему, старому, что его-то дело сторона, ты, дескать, своё отслужил. Так он как глянет – я думала, прибьёт, если ещё хоть слово скажу! Ты хоть, сынок, повинись для порядку, что без его ведома и без сватов сосватал, да разрешения спроси, чтоб жену в дом привести…
Наутро в контрразведке встретились старые друзья. Суворов положил перед Иваном фотографию с первомайского праздника, на которой была запечатлена группа городских большевиков.
– Вот они все, голубчики!
– Знать бы ещё, кто у них где…
– Разное говорят! Кто в лес подался своих дожидаться, а кто и в городе затаился, – вставил своё слово Василий Путилин.
– Если бы затаился! А то, может, момента дожидается, когда бы стрельнуть нам в спину или ножичком пырнуть… – добавил Матвей Абрамов.
– Этот уже никогда ничего не сделает, – ткнул пальцем Иван в фигуру Сычёва. – Этот тоже, да и этот уже к праотцам отправился! А здесь загадка: где вот эти? Чекисты! Они самые опасные. – И Иван указал на Говырина, Зырянова, и Швейцова.
В это время в дверь вошёл штабс-капитан Шмаков:
– Мне нужно по делу князей допросить бывшего народного судью Гасникова! Где он?
– Умер, наверное, – за всех ответил Алексей Суворов.
– А мне сдаётся, что его застрелили! Без допроса, без дознания и без суда!
– Может быть, он сам застрелился, господин штабс-капитан?! – продолжал куражиться подпоручик.
– Встать, господа офицеры, когда с вами старшие по чину разговаривают! Вы других в большевизме обвиняете, а сами действуете их же методами! Вынужден буду написать рапорт!
И, развернувшись, ушёл.
– Ты бы не зубоскалил с ним, Лёша! – бросил Обухов.
– Будет ещё меня учить каждая сволочь! Ведь ни для кого не секрет: когда мы воевали с красными, он у них служил. Когда мы город брали, он за свою бабу прятался! Иными словами, это просто дезертир красных!
– Я вот что, друзья, думаю: наряду с нашей работой по выявлению большевистских шпионов пропустим-ка мы через сито всех офицеров, да и вообще военнослужащих, прикомандированных к нашим службам. Ведь большевики, уходя из города, наверняка не только оставили своих в подполье, но и наши ряды могли нашпиговать своими разведчиками. Можно даже начать с меня!
– Узнаём потомственного сыщика! – И друзья рассмеялись.
И вот уже на следующий день поручик Обухов вызвал на допрос первого подозреваемого, запечатлённого на принесённой фотографии – Алексея Бескова. После того как Бесков вошёл в кабинет и присел, Иван, буравя его глазами, минут десять сидел молча, продолжая в упор рассматривать невысокого субъекта средних лет.
– Ну и как вы объясните? – подвигая фотографию к Бескову и указывая на его изображение, спросил Иван. – И почему вы после этого остались в городе?
– Так ведь я не отпираюсь, меня уже ваши допрашивали. Был я вместе с большевиками грешным делом. Но я рассорился с ними и искренне каюсь, готов даже помочь вам, рассказать о ком-нибудь, если надо…
– Рассорились, значит… А что так?
– Вначале за народ кричали, а затем этот же народ грабить начали, контрибуциями изводить, да хуже того – стрелять начали! Что я, с такой властью соглашусь?!
– Что ж, похвально. Вам знаком этот предмет? – И Обухов выставил на стол сияющий самовар с надписью «Семье Казанцевых на вечную память». – А вот этот? – И на столе блеснули часы на цепочке с позолотой, с гравировкой на крышке «Верному боевому товарищу, Ирбит, 1918 г.». – Могу продолжать! Есть ещё и подсвечники, и из посуды кое-что!
– Это не моё! Откуда вы взяли, что эти вещи имеют ко мне отношение?! – затараторил допрашиваемый.
– То, что это вещи не твои – это правда! А в остальном я тебе запираться ой как не советую! – После предъявления вещественных доказательств начальник контрразведки для ужесточения напора, не церемонясь, перешёл на ты. – Пригласите сюда господина Покрышкина!
Вошёл пожилой лысоватый мужчина во фраке.
– Давайте ещё двоих человек!
Через пару минут солдат Старцев ввёл ещё двоих горожан, которые расписались, как понятые.
– Расскажите, что вы знаете об этих вещах! – обратился Обухов к Покрышкину, указав на разложенные на столе вещи.
– В декабре месяце этот господин, тогда он был товарищ, принёс мне в лавку для реализации эти вещи. Когда я его спросил, где он их взял, то он рассмеялся и сказал: «У кого взял, у того их уже нет! У буржуев таких же, как ты, реквизировал. Если процент большой запросишь, то придётся и тебя немного попотрошить на нужды революции».
– Так, Старцев, теперь давай Белоусова из камеры!
Вскоре привели с гауптвахты осунувшегося и стремительно постаревшего за эти дни бывшего красного коменданта. Анархист, войдя в кабинет, уставился на Бескова.
– Подпишись вот здесь, что предупреждён о даче ложных показаний! – сказал Иван, указывая Белоусову на лежащий на столе лист бумаги. – А теперь: что можешь сказать об этом товарище, где вы вместе с ним бывали в декабре прошлого года? Что делали?
– В декабре мы участвовали вместе в походе против Ирбитского бунта.
– Вы видели эти вещи у Бескова?
– Их не только я видел, и другие видели, кто сейчас в комендантской команде и в караулке служит. Точнее, кто с большевиками не ушёл.
– Достаточно! Увести! Все остальные тоже свободны.
– Но, господин поручик, ведь тогда не только я брал! Все, кто на Ирбит ходили, брали чужое, и Белоусов тоже! – хватался за соломинку Бесков.
– Молчать! Я спрашиваю, у кого мне надо! Будет нужно – спрошу и у Белоусова. Так вот, в твою красиво изложенную чушь о размолвке с большевиками я конечно же не верю! Совсем уж нас за младенцев держите. И что касается твоей вины, то доказывать мне ничего не надо. Надеюсь, и без этого обвинения ты знаешь, что положено за мародёрство по законам военного времени? Завтра же весь состав следственной комиссии проголосует за твою изоляцию, и отправишься ты к праотцам. Но даю тебе шанс. Времени у нас мало. Посему вот тебе двое суток. Сдаёшь всё большевистское гнездо и тех, кто остался в городе. И соответственно тех, кто прячется по лесам! А то, что они никуда из окрестностей города не убежали, – это нам доподлинно известно, потому как гражданам города – повторяю, мирным гражданам города! – продолжают поступать угрозы с призывами к саботажу законной власти. И предупреждаю, что, если мы узнаем сами, и раньше, чем ты созреешь, – не обессудь… Старцев! Этого в камеру-одиночку!
После допроса Бескова поручик Обухов отправился в чайную. Именно там была назначена встреча с осведомителем, первым агентом из картотеки отца. Записку о встрече ему лично вручил сам Обухов-старший во время службы в храме Александра Невского.
Чайная гудела – народу набилось много. В основном это были парни, прибывшие из деревень для медицинского освидетельствования, чтобы пополнить ряды Сибирского полка. За столиком в углу сидел сутуловатый человек лет сорока невзрачного вида. К нему и подсел Иван, быстро сверяясь по памяти с описанием внешних данных агента по картотеке.
– Привет, Щербатый! – по-свойски, не привлекая внимания посетителей, бросил поручик.
Осведомитель, вздрогнув, взглянул на Ивана.
– Работал на отца, поработаешь и на меня! – тихо продолжил Иван.
Щербатый окинул его цепким недоверчивым взглядом.
– Не понимаю! Я хорошо знаю вашу семью и уважаю Алексея Сергеевича, – неторопливо начал он. – И тебя ещё мальчонкой помню. Но я работал не на отца, а прежде всего на безопасность и спокойствие империи!
– У нас мало времени. Давай обойдемся без словоблудия! Уничтожим врагов Родины в нашей округе – получишь куш, как и раньше, а то и поболе! Я готов завтра же, если дело пойдёт, дать тебе аванс! На охоту ходишь? Краснорожих не видел?
– Зачем далеко ходить? В сторожку у нас в Нейво-Алапаихе, что при угольном складе, три дня назад чекист Петька Старцев наведывался. Вышел оттуда с мешком. Неделю назад сам Флегонт наведался. Я в лес на охоту ходил и там возле речки Берёзовки что-то мне места подозрительными показались. Костра нигде нет, трубы нет, а дым неизвестно откуда идёт.
– Спасибо, сведения весьма ценные! Значит, у них интервал прихода в Алапаиху – три дня. Надо бы выследить эту гадину. Понял, Щербатый!