Уже вечером, в сумерках, разобрав пулемёты и разбросав их детали по болоту, уничтожив боеприпасы и подпортив продукты, группа разошлась в разные стороны по известным каждому подпольщику болотным тропам. Говырин же, отойдя немного от лагеря, вернулся обратно, вспомнив, что остались неуничтоженными несколько документов. Вернувшись, он быстро соорудил костёр и сжег все бумаги. Выходить ему пришлось уже ночью. Тем не менее из болота он выбрался, но заблудился в лесу. И только под утро, сориентировавшись, нашёл дорогу.
Проходя мимо лесной сторожки, Говырин разглядел возле неё людей, в одном из которых узнал одного из братьев Абрамовых, Петра, подпольщика и председателя городского совета. «Надо же, устроили привал не ко времени! – пронеслось в голове Николая Павловича. – Дурьи головы! Надо бы побыстрей отсюда выбираться». И не подходя к своим соратникам, он быстро направился в лес.
Чутьё спасло его от опасности! Уже через считаные минуты опушка вокруг сторожки была окружена людьми подпоручика Вандзяка. И все, кто зашел сюда передохнуть, были арестованы. В городе, куда зашли попрощаться со своими семьями Зырянов и Серебряков-младший, оба были схвачены. Алексей застрелился…
Бывший слесарь-разметчик Иван Старцев беспечно, ни от кого не таясь, остался жить дома. Конечно, такую дерзость ему простить не могли. И вскоре его тоже ждала тюрьма. Арестовали и вышедшую из леса фельдшера Веру Шляпину. Из восемнадцати подпольщиков поймали почти всех, потому как захваченные в сторожке молчать не стали. Они указали на тех, кто был с ними в конспирации, и кто куда отправился после провала явки. Белым не удалось задержать только братьев Говыриных и Соловьёва.
Тем временем Роман Федорахин без особых проблем выбрался из города и шел лесом, следуя в нескольких сотнях метров от дороги. Выпавший снег доходил до щиколоток и особо не мешал скорости движения. Часа через два он вышел к сторожке лесника, указанной Рудаковым. На стук вышел пожилой, но крепкий человек. На произнесённый Романом пароль он ответил отзывом.
– Предупредить, значит, послали? Поздновато. Ушли они.
– Как ушли? Куда?!
– А разошлись кто куда! Кто домой вернулся, а кто и до красных за линию фронта подался. Нашли их, перестрелка была, вот после неё они и разошлись.
– Может, пройдём до их базы!
– Засаду там могли оставить! Ведь те, кто в Синячиху вернулся, уже все арестованы. Да и боюсь, что за моей избушкой тоже присматривают. Так что можешь и ты отсюда не выбраться.
– А как же ты?
– Право, не знаю… наверное, сотрудничать буду. Так что давай парень, иди, если сможешь! Мне бы задержать тебя, да силов не хватит!
– Ладно, отец, давай выживай! А мне и правда надо подумать, что делать дальше… То, что я у красных раньше воевал, простили! А сейчас я у белых дезертир, да ещё шёл большевиков предупредить!
И, хлопнув лесника по плечу, Роман нырнул в лесную чащу.
Уже начало смеркаться. Сквозь шум деревьев слышался стук дятла. Но сквозь эту лесную звукопись Федорахин различил характерный хруст, свойственный только человеческому шагу. Ему, деревенскому жителю с неискаженным природным чутьем, это было нетрудно. «Меня-то, в отличие от городских, так просто не возьмёшь!» И, осторожно передвигаясь от одной ели к другой, он стал медленно заходить преследователям со спины. Вскоре в сгущающихся тяжелых сумерках Роман различил две фигуры. Подкравшись ещё ближе, он увидел двух мужиков, вооружённых охотничьими ружьями. Оба стояли, рассматривая его повернувший в сторону след. Видимо, догадались о его маневрах…
Осмотревшись вокруг и ещё раз прислушавшись, он убедился, что вблизи, кроме этих двоих, никого нет. Тогда Роман выхватил оба пистолета и, направив на них, громко скомандовал:
– Ружья на землю! Поднять руки и отойти на пять шагов! Дёрнитесь или опустите лапы – окажитесь на небесах!
Подойдя к незнакомцам, Федорахин охлопал их по карманам полушубков для верности и даже одной рукой обшарил, ничего не найдя. Не опуская одну руку с наганом, он отопнул ружья подальше. Затем, рассматривая мужиков в упор, спросил:
– Кто такие? Зачем шли за мной? Хотя ваши рожи я видел! Не помню где. Вы из Синячихи?
– Да, из Синячихи. Из дружины самоохраны, – ответили мужики.
– Ну и самоохраняйтесь! Зачем за мной-то шли?
– Мы наблюдали за сторожкой. Офицером было приказано: кто зайдёт к леснику – взять под наблюдение и проследить.
– Ещё кто-нибудь за мной пошёл, кроме вас?
– Нет! Ещё трое за лесником остались наблюдать.
– Ладно… Некогда мне с вами возиться! Патроны мне все высыпали да побыстрей!
Роман вытряхнул заряды ружей и на всякий случай слегка повредил спусковой механизм. Затем вернул оружие мужикам:
– Охотники небось… и семьи у вас имеются. Жрать по ходу дела этой зимой будет нечего. Так вот и кормитесь вашими ружьями да помните мою доброту! За мной больше не ходите. Скажете, что, мол, в сумерках потеряли, и всё. Не дай Бог ещё услышу, что вы за мной топаете! Больше вас ваши семьи живыми не увидят!
И сплюнув, он пошёл на северо-восток.
Глава 5Полынья
А лесник в своей сторожке не находил себе места и перемалывал тревожную думу: «Незавидное у меня положение: сыны в Красной армии, зятья тоже. Обо мне тоже известно, что я с подпольщиками знался, раз уж следят… Надо спасать свою шкуру, она одна. А парень этот… пусть выкручивается. Умный – уйдёт! Если дурак – туда и дорога».
Настало время действовать. Накинув полушубок и сунув ноги в валенки, сторож отправился в Нижнюю Синячиху. Зайдя в село, он спросил у женщины, несшей ведро, где дома коменданта и старосты. Постучавшись к последнему, он после разрешения, робко переступая, вошёл в дом:
– Степаныч… тут такое дело. Помоги! Большевики под страхом смерти заставили продукты для них заготавливать. Да и доносится, что в селе творится…
– А ты, Антип, знаешь, где сейчас энти большевики? Если там есть наши, то семьи-то их тоже у нас живут. Показать их сможешь?!
– Так большевики третьего дня после перестрелки ушли. Куда – не знаю.
– Интересно, Антип, у тебя получается: когда они тут были, ты молчал! А теперь, когда они ушли, ты пришёл! Если сейчас пойдём к коменданту в милицию, что я скажу, чем тебя оправдать? Ведь получается, из-за тебя бандитов упустили!
– Так я боялся! Они мне смертью грозили! Ну, связной ко мне из города приходил, парень из Бучиной. Сейчас он туда пошёл. Потом ведь… я их семьи готов показать!
– За связного спасибо! Хоть этим попробую тебя оправдать! А семьи ты бы и так показал, никуда бы не делся! Скорей всего, раз помог хоть одного красного поймать, будешь жить. Но порку перед сельчанами все равно тебе устроим обязательно.
– Вот спасибо, отец родной, порите! А я уж тебе отработаю… Зимой зайцами, а, может, и лося завалю – всё твоё будет!
И оба направились в комендатуру. Сразу же после сообщения лесника о связном из города, в Бучину отправились несколько конных. По прямому проводу была предупреждена бучинская дружина самоохраны.
Тем временем туда же, в свою родную деревню, стремился Роман Федорахин, за которым здесь началась охота. Где бегом, а где и крадучись, преодолевая кое-где снег, уже доходивший до колен, в сгустившейся темноте он добрался до знакомых с рождения и теперь занесенных снегом изб и проулков. Прикрепив к шапке бело-зелёную ленту, подтянув ремень и не прячась, он направился к своему дому. После стука в окно ему открыла мать. Всплеснула руками, в глазах блеснула влага:
– Живой… А мы о тебе всякого понаслышались, будто и расстреливали тебя в Голубковском, и в белых ты служил. Проходи, проходи, Ромка! Баня у нас готова – как знали! Там отец сейчас парится.
Не успел Роман ступить за порог, как у него на шее повисли сестра Лидия и младший брат Мишка.
– Ты за кого воюешь, братка?! – кричал радостный младший брат.
Мать сейчас же отогнала всех от гостя. Не дала Лиде сказать ни слова, хотя той жгуче не терпелось сообщить старшему брату новость о том, что его соперник, муж Вассы Гошка, убит под Верхотурьем. Четвёртого дня как отпели и похоронили… Но заплакала самая младшая сестричка, спавшая в зыбке Танюшка, и надо было её качать, а эта обязанность, когда мать была занята, конечно же ложилась на старшую сестру. А Мишку немедля посадили за уроки. Младший брат в этом году ходил во второй класс деревенской двухклассной школы…
Вскоре появился распаренный Михаил Иванович.
– Ну, что, в городе, я слышал, служишь? У белых?
– Нет, батя, уже не служу. Со вчерашнего бросил это дело!
– Дезертировал, значит! Что думаешь делать дальше?
– Побуду у вас до завтра, а потом двину к своим, то бишь к красным, через линию фронта. Долее мне здесь оставаться нельзя. Скорей всего, что завтра уже начнут здесь искать.
– А может, к старосте с повинной поутру пойдём! Многие ваши явились – и ничего! Вон Гордей пришёл – и живёт как жил!
– Твой Гордей, тятя, за весь наш поход стрелял, наверное, только по воронам, и то если стрелял.
– А, знаешь, кто у нас сейчас староста? Бучинин! Он очень за своих стоит, никого из комбедовцев в обиду не дал. Ссоры между своими страсть как не хочет. А Митьку со двора прогнал, когда он хаты тех, кто в красных, сжечь хотел…
– Со двора прогнал… А это, батя, он просто боится! Знает, что все равно наша с дядей возьмёт! Нет, к Бучинину я не пойду! Ты сам говорил, что Федорахины шапок ни перед кем не ломали.
– Я говорил, зря не ломали! – поправил отец. – Ладно… Значит, решил, что за Василием пойдёшь? Завтра чуть забрезжит, давай. Я тоже за тебя отвечать не хочу. А сейчас давай, пока баня не остыла, попарься, да ещё раз подумай, на что нам Васькина правда! А мать пироги уже настряпала, слышишь запах? Так что после бани решим, как тебе завтра идти…
Уже идя в баню, Роман подумал, что зря он заявился в открытую. Ведь его завтра здесь не будет, а с отца спросят. Понятно, что свои его приняли за белого, а что будет, когда сюда контрразведка из города нагрянет?..