Однако Роман зря думал насчёт контрразведки. Комендант Нижней Синячихи прапорщик 16-го Ишимского полка Иеремия Семёнович Киселёв[40] вообще ничего не стал сообщать в город. Он сам хотел захватить большевистского шпиона. Во главе нескольких конников из синячихинской самоохраны уже через час после сообщения лесника он мчался в Бучину. У околицы его встретил один из дружинников бучинской самоохраны.
– Где ваш командир?
– Так дома! Он нам велел проследить за домом Федорахиных – и всё.
– Чёрт знает что! Это вооружённый большевик, его нужно взять живым! А ваш командир дома сидит! Ну, докладывайте мне, чего вы там наследили.
– А ничего! Приехал их сын Ромка, он сейчас у белых в городе служит – и всё. Никакого большевика мы не видели!
Расспросив приметы приехавшего из города белого солдата, Киселев сейчас же приказал окружить дом Федорахиных, а сам направился к дому командира бучинской дружины. После того как тот выслушал в свой адрес всё, что о нём думает господин офицер, оба они незаметно подошли к дому Федорахиных. На улице было уже совсем темно, и поэтому незаметно подойти к дому было нетрудно. Тихо спросили у дружинника, притаившегося у ограды:
– Как тут?
– Пока ничего особенного. Ромка из бани вышел.
– Пора! Стучитесь.
Роман, соскучившись по бане, так напарился, что пришёл домой пошатываясь. На столе уже стояли пироги, манившие вкусными ароматами, отец семейства у самовара по кружкам разливал чай.
– Тятя, а что Федька Крюков делает! Он дома или нет?
– Тут мобилизацию объявили как раз на ваш возраст. Поди-ка уж в Верхотурье. Да ты давай присаживайся, за чаем и обскажу все новости!
Но как только Федорахин-младший сел за стол, в ставни и в ворота забарабанили. И, похоже, сразу несколько человек.
– Открывай, хозяин! Дружина с обыском!
– Спокойно, тятя! Выходим вместе! – бросил Роман, мгновенно накинув шинель поверх нательного белья и сунув ноги в подвернувшиеся солдатские ботинки.
Они двинулись к сеням. А на улице уже начали ломать ворота. Михаил Иванович непослушными руками пытался отодвинуть запор сенных дверей. Роман, схватившись руками за верхний косяк дверей и сильно раскачавшись, словно маятник, изо всех сил обеими ногами ударил по сенной стене из добротных сосновых досок. Сразу две плахи вылетели наружу, а вместе с ними в снег вывалился и Роман. Вскочив, он бросился бежать к задней изгороди огорода. Сзади из-за плетней в огород тотчас прыгнули дружинники, и закричали:
– Стой, стрелять будем!
Федорахин услышал и другой крик – видимо, их командира:
– Не стрелять! Он мне нужен живым!
Ещё два-три прыжка и изгородь, а там спасительный лес… Преследователи, в отличие от Романа одетые в тёплые полушубки и в валенки, бежать за ним в его темпе не могли. Вот уже и кусты крыжовника больно ударили по рукам голыми колючками, а за ними изгородь. Роман мгновенно перемахнул через неё, успев при этом обернуться и увидеть гнавшихся за ним. Тут же присел за изгородью и, прицелившись, выстрелил два раза в сторону погони. Преследователи сразу попадали в снег и, не слушая крики командиров, открыли беспорядочную стрельбу в сторону Романа.
Сначала пригнувшись, а затем и во весь рост, он кинулся наискосок к спасительному лесу. И только основательно углубившись в чащу, Федорахин перевёл дух. «Вот вам, вояки хреновы! Поди ещё и гнались-то те, кто со мной в Алапаевском полку в поход ходил…» Но победный кураж бывшего красноармейца, солдата Сибирской армии, а теперь беглеца и дезертира, быстро сник под тяжестью вопроса: «Что же делать дальше?» Идти наугад к линии фронта… несколько дней без припасов по враждебной территории? Но одежда была совсем не для зимнего похода. Роман начал чувствовать, как крепчает мороз. Ноги уже начали мёрзнуть в солдатских ботинках, чего не чувствовалось, пока бежал. А теперь они просто коченели! «В лесу теперь не заночуешь, да ещё после бани… Чёрт побери, угораздило же домой забрести!» – ругался про себя лихо ушедший от погони… Раздавшийся волчий вой усилил нерадостную перспективу. «Этого ещё не хватало!» И, повернувшись, ещё даже не решив, что делать и куда идти, Федорахин побрёл, ориентируясь по звёздам, к реке…
Судя по расстоянию, которое он пробежал от деревни, до реки было километра полтора, а может, и того меньше. Чтобы не мёрзнуть, он ускорил шаг и вскоре снова побежал. Вот и Нейва, уже скованная крепким льдом, который из-за снежного покрова уже не просматривался. Выйдя на лёд, Роман направился на противоположный берег, в сторону Верхнего яра. В отличие от Бучиной, расположенной на самом берегу, Яр лежал примерно в километре от реки. На реке мороз чувствовался ещё жестче, чем в лесу. Внезапно лёд под ногами прогнулся, и парень по грудь окунулся в полынью. Зимой рыбаки часто прорубали для себя такие лунки, которые к вечеру подёргивались тонким ледком. Слегка запорошённые снегом, они совсем не выделялись на фоне реки, тем более ночью…
С трудом выбравшись из обжигающе холодной реки, Роман побежал в деревню. А перед глазами уже прыгали красные, белые, синие мушки оторопи. Как во сне, он негнущимися пальцами стукнул в чьё-то знакомое окно. Затем кто-то открыл ему ворота и, осветив фонарём, ахнул. Не осознал Роман и того, кто это был и куда он попал. Не чувствовал и не видел он уже того, как его втащили в дом и разрезали на нем застывшую одежду. И холодной водой начали растирать его конечности и торс.
Тем временем дружинники во главе с Иеремией Киселёвым, потоптавшись у следов, ведущих в лес, решили до утра разойтись. А с утра, даст Бог, начать поиски в лесу. Прапорщик рвал и метал:
– Как можно расходиться, он же в лесу замёрзнуть может! В конце концов, его волки могут съесть!
Все захохотали.
– Сволочи! Большевика покрываете! Если утром не отыщем – я найду на вас управу! Я команду из полка свою вызову!
– Что, всех арестуешь и расстреляешь? – спросил кто-то из мужиков.
Благо в темноте комендант не мог разобрать, кто из сгрудившейся толпы ему дерзит.
– Мы в лесу от Федорахина пулю схлопотать не желаем! Если ты такой храбрый, так возьми фонарь да иди по следу! Может, и от мороза, и от волков спасёшь своего большевика!
– А может, и пулю схлопочешь! – добавил Гордей, записавшийся в дружину самоохраны, думая, что так для него будет лучше, зачтётся в оправдание того, что был мобилизован в красные. Сказал и тут же юркнул подальше вглубь толпы.
– Да, Федорахин не только бороться по праздникам, но и стрелять умеет, с ним только сын Бучинина и мог в сноровке сравниться. Он ведь выстрелил по нам так, несерьезно, только зубы показал! А захотел бы – половину из наших пометил бы! – добавил другой дружинник.
Иеремия плюнул с досады и, погрозив толпе мужиков нагайкой, отправился ночевать к командиру дружины. Напоследок крикнул приехавшим с ним синячихинцам:
– С дома Федорахина глаз не спускать! Встаньте к нему на постой! А завтра я мужика арестовываю! Повезём в город! Не дай Бог уйдёт, вы вместо него перед начальником гарнизона ответите!
«Придётся докладывать в город о своём промахе. Не доложишь – сообщат другие, найдутся доброжелатели», – подумал прапорщик.
Глава 6Кадровые перестановки
Но в это время в городе происходили другие события, благополучно отразившиеся на судьбе отца Романа Михаила Ивановича и заставившие прапорщика Киселёва вновь отправиться на фронт догонять свой Ишимский полк. Большевистское подполье было разгромлено, группы партизан, оставленные в алапаевских лесах, оказались почти полностью пленены, за исключением нескольких человек, в числе которых был чекист Говырин. Благополучно ушла за линию фронта лишь часть группы, базировавшейся под Нижней Синячихой. И теперь новые победители мстили побеждённым. Опять рекой лилась кровь порой совсем непричастных к большевизму жителей Алапаевского района и самого города. Причём чаще всего убивали и мстили своим соседям даже не органы контрразведки, не расстрельная команда Белоусова, а сами граждане, не так давно униженные и обиженные властью большевиков. Достаточно было того, что кто-то из соседей или даже из родственников принимал участие в каком-нибудь голосовании местных советов, направленном на отчуждение чьёй-нибудь собственности – за арест кого-либо из односельчан ему тут же это припоминалось. Именно в это время Федорахина-старшего и привезли в Алапаевск.
Начальнику гарнизона пришёл грозный приказ срочно отбыть на фронт, где завязывалось сражение, за Кушвинский узел. Начальник дивизии Г.А. Вержбицкий пригрозил полковнику Смолину военно-полевым судом, если тот не прибудет к своим частям. Комендантом города и района был назначен окружной начальник по охране порядка поручик Владимир Подуфалый, молодой 24-летний уроженец Подольской губернии. Ему Иннокентий Семёнович временно передал и дела начальника гарнизона, пока не назначен новый, и попросил лично контролировать расследование дела об убийстве великих князей Романовых. В помощь Подуфалому был оставлен летучий отряд, занимавшийся сбором брошенного и оставленного в ходе летне-осенних боёв оружия в районе, а также изъятием его у граждан. Отрядом по-прежнему командовал подпоручик Николай Вандзяк, приходившийся поручику земляком.
Немедленно приступивший к работе новый комендант и начальник гарнизона начал с приёма гражданских лиц. Сообщённые обывателями сведения о событиях в городе повергли молодого поручика в шок. Особенно его задела за живое жалоба крестьян деревни Путиловой, находящейся по Ирбитскому тракту между селом Останино и Нижней Синячихой. Ему рассказали о двух десятках добровольно сдавшихся красноармейцев, жителей Путиловой и Синячихи.
– Как я буду сейчас такую ораву детей кормить? – вопрошал пожилой крестьянин коменданта. – За что мне такое на старости?! Ведь сын-то совсем не хотел воевать! Его, как и других, насильно под ружьё большевики поставили! И при первой же возможности они домой вернулись, а комендант Синячихи Киселёв их всех заарестовал и на болото увёл! Вот Татаринов всё видел, как он перчаткой махнул, и солдаты по ним сердешным залп дали!