– Я всё расскажу, что спросите, господин поручик!
– Говори, с кого сколько брал за освобождение! К примеру, с Коробкина сколько взял?
– Полторы тысячи.
– Ого! – поручик подвинул к нему перо с чернильницей. – Пиши! Всех, с кого сколько.
Затем, резко встав и подойдя вплотную к Кусакину, сказал:
– Половину на стол, быстро!
– Так ведь идти за деньгами надо! Не ношу с собой!
– Пойдём! И учти, попробуешь донести начальнику гарнизона, наш мясник из тебя бешбармак сделает. Да и остальные твои подельники не простят, что ты их сдал! И ещё слушай меня: будешь кого отпускать, естественно, за деньги – будешь делиться, по-другому с вами нельзя. И боюсь я, что и Гражданскую войну с такими, как ты, не выиграть! Всё понял?!
Парикмахер кивнул в знак согласия и, тяжело вздохнув, пошёл с Иваном к своим спрятанным сокровищам.
«Поражаешься иной раз человеческой тупой жадности… Ведь нет у него ни детей, ни немощных родителей, ни других иждивенцев, да и дело какое ему вряд ли открыть, а все равно хапает и хапает, а каким путём – да не всё ли равно», – горько усмехнувшись, подумал Иван. Себя он, конечно, отделял от таких людей, считая, что он – совсем иной случай: и воевал, и ранение имеет, и жена у него уже в интересном положении. И он, подспудно ожидая вознаграждения или просто благодарности от таких обывателей, как этот толстяк Кусакин, честно служил Отечеству. Что же теперь… жизнь заставляет тоже урвать свой кусок. Не для себя – для своей семьи.
Тем временем ступивший на платформу Алапаевского железнодорожного вокзала Герман Черепанов, неуловимо обративший на себя внимание начальника контрразведки, не торопясь двинулся в сторону Майоршино[42]. Его удивило, что никто не проверил у него документы, и на перроне среди встречающих он не заметил ни одного милиционера, и даже ни одного человека в военной форме. Но про себя твёрдо решил, что из переодетых контрразведчиков наверняка кто-нибудь был. И если на него обратили внимание, чем-то выделив из толпы, то наверняка сначала будут следить, выведывая все его связи. Проходя мимо дома Суворовых, он нарочито приостановился и закурил. Затем заглянул в расположенный неподалеку магазин, торгующий фурнитурой. Зашёл даже на небольшую узкоколейную станцию, спросил у копающихся в маневровом паровозике рабочих о заработках, заглянул в контору депо. Поздоровался с одним из оставшихся по брони чиновником Андреем Трофимовичем Тихоновым, который занимал сразу две должности – счетовода и бухгалтера. Поинтересовался у него, нужны ли работники. Узнал, что дела в депо идут из ряда вон плохо вследствие мобилизации в Колчаковскую армию работников и отправки на фронт большинства исправных паровозов. Чиновник, конечно, поинтересовался, не пойдёт ли Герман к ним на работу. Но Черепанов уклончиво ответил, что сперва ему надо бы оглядеться и поузнавать, где больше платят.
– Может, на завод схожу, а может, и к частникам подамся. Слышал, у вас мастерскую по ремонту граммофонов открыли, так я там, в Германии, и энтого ремесла понабрался, так что уж ты, Трофимыч, пока подожди меня к вам приписывать!
И с этими словами он, распрощавшись, наконец-то перешагнул порог родного дома. Не передать, как обрадовались домашние – мать и жена Аграфена! Но вот семилетний мальчишка, испуганно посмотрев на вошедшего дядю, забился в угол.
– Да ты что, Тиша, ведь это же твой тятя! – всплеснула руками Аграфена.
И Герман схватил своего отпрыска на руки и высоко подбросил.
– Ого, какой вымахал! Когда меня призвали, ты во-от такой был! – Он показал рукой. – Три вершка от пола.
А вечером, неожиданно для хозяев, к ним пожаловал сам начальник узкоколейки Александр Евграфович Суворов.
– Никак Герман Ефимов сын? Вот те раз! Откуда в наши родные края?
– Александр Евграфыч! – чуть напустив на себя важность и с достоинством поклонившись, небрежно проговорил Черепанов. – Мы из германского плена возвращаемся.
– Настрадались-то, наверное?
– Да как сказать… Кормили не скажу что плохо, работёнка там была мне по душе… Даже, можно сказать, прибыльная: машины чинил для штабов германских армий. Ценили, даже платили! Но все равно на родину потянуло, как примирение вышло!
– Да, у тебя и батюшка был такой же работящий, в технике разбирался! Дорогу-то ведь мы с ним вместе строили! Уж как он нас выручал, когда паровоз посреди тайги сломается! Жаль только, зелёный змий сгубил мужика! А ты-то что, работать собираешься? Или как?
– Да вот, осмотрюсь! На завод схожу, узнаю, как там, что, куда руки требуются, вот тогда и решу.
– Послушай, Ефимыч! У нас паровозы стоят! Всё, что хоть как-то работало, на фронт угнали, а здесь один хлам остался. Всё стоит, скоро город без дров замёрзнет. Одними подводами не навозишься. Да и заводу топливо нужно. Давай-ка к нам устраивайся! У нас и бронь от армии получишь как железнодорожный работник. А то не сегодня, так завтра на войну с большевиками отправят, мобилизуют и всё! Тебе это надо? Ведь, поди навоевался!
– Дело говоришь, Евграфыч! У меня энта война вон где! – полоснул Черепанов себе пальцем по горлу.
– Решено! Давай завтра же в депо! А я тебе двойной оклад положу как подъёмные!
Они распрощались, довольные друг другом. Уже на следующий день Герман Ефимович был на работе. А ещё через три дня по заводским линиям забегал паровоз, перевозя грузы из одного цеха в другой, толкая вагоны, гружённые железом, на станцию. В обеденные перерывы Черепанов в окружении рабочих рассказывал им о жизни в германском плену и о новых технических достижениях Европы. Многие из здешних работяг продолжали жить своим крестьянским хозяйством и живо интересовались передовыми чудо-машинами, которые без устали косили, жали и пахали. Поэтому вряд ли у кого могли вызвать подозрения перекуры Германа с отдельными работниками. Так в один из дней, подойдя к слесарю Петрищеву, копавшемуся у колёсной пары стоявшей на рельсах дрезины, он негромко спросил:
– Перекурим, Прокофьич!
Слесарь, выпрямившись, ответил:
– Давай! Оно и правда, пора бы передохнуть!
Протягивая пачку немецких сигарет, Герман бросил:
– Угощайтесь! Заграничные!
– Да нет, предпочитаю нашу махорочку.
Пароль был произнесен. Черепанов щёлкнул кремнем зажигалки, поднёс огонёк к скрученной цигарке слесаря и, таким образом приблизившись к его лицу, услышал.
– За вами ведётся постоянная слежка! Наш деповский охранник, свой человек, постоянно видит кого-нибудь из контрразведки близ депо.
– Связь с кем-нибудь из солдат гарнизона города имеется?
– Да. Запасаем рождественские подарки для леса!
– На днях будет курьер с дальнейшими указаниями! Сколько в депо наших?
– Да, почитай, больше, чем половине, доверять можно. Но на сто процентов – не более третьей части.
В тот же вечер на выходе из депо перед «бывшим военнопленным» выросли две фигуры, и замелькали удостоверения контрразведки. В тот же вечер он оказался в кабинете грозного учреждения перед поручиком Обуховым. Иван в упор, пронзительно посмотрел в глаза Черепанова. Этого взгляда не выдерживал ни один из арестованных большевиков. Но на этот раз задержанный не смутился, не отвёл глаза, а спокойно выдержал психологическую атаку, даже усмехнулся. «Большевики научились готовить шпионов», – отметил про себя Иван.
Сразу же после задержания у Черепанова мелькнула мысль: «В чём он ошибся? Неужели провокация с Петрищевым? Или, может, подслушали?» Но тут же отверг эту мысль и решил сначала узнать, в чём дело, а потом уже принимать решение.
– Ну-с, рассказывай!
– Слушай, господин поручик! Я коров с тобой не пас. И я тебе не подчинённый, я сейчас гражданский человек!
Обухов, ухмыльнувшись, откинулся назад.
– Это ты сейчас такой смелый! Посмотрим, как ты дальше запоёшь! В общем, ты знаешь, что меня интересует! А сказки о германском плене можешь своим работягам в депо рассказывать! Подумай до завтра. Окулов, этого в камеру!
Не прощаясь с арестованным и дав распоряжение Старцеву арестовать ещё нескольких человек из депо, Иван отправился домой. «Посмотрим, кто кого!» Его брал спортивный азарт. «Либо я тебя выведу на чистую воду, либо ты оставишь меня в дураках».
На следующее утро, придя на службу, Иван приказал сварить кофе и сразу вызвал на допрос Черепанова. Тот никаких новых оснований для подозрений не дал. Перед Обуховым предстал всё тот же невозмутимый и «не догадывающийся» о причинах своего ареста человек. Вызвав Окулова, поручик приказал принести кофе с бутербродами. Удивлённый Герман Ефимович, в свою очередь, спросил: «Что, контрразведка сменила кнут на пряник?»
– Лучше беседовать с сытым, чем с голодным и злым! С адекватным человеком всегда лучше договориться! Не так ли?
– Совершенно верно, – парировал Черепанов.
Иван наблюдал, как подозреваемый медленно, даже можно сказать, аристократично, пережёвывает пищу, понемногу отпивая кофе. После окончания молчаливого застолья Иван задал Черепанову несколько вопросов по-немецки, на что так же получил и соответствующие ответы. Попросил показать на географической карте место своего пребывания в плену.
– Вы что, изучали в плену карту? – спросил он подозреваемого.
– Нет. Во-первых, меня уже спрашивали, где я находился в Германии, красные чекисты, а во-вторых, как унтер-офицер, да и по своей специальности иногда бывая в штабе армии, я тоже иногда знакомился с топографией.
– Вот, если бы я оказался в руках красных чекистов, меня тоже угощали бы кофе с бутербродами? – всё так же продолжая наблюдать за задержанным, спросил Иван.
– Откуда у вас, поручик, такой пессимизм? Вы что, не верите в нашу и вашу победу? Да и, простите, как же вы, находясь здесь, в глубоком тылу, окажетесь в застенках ВЧК?
– Вы не хотите быть со мной откровенным, но позвольте мне быть откровенным с вами. Тем более что в отличие от порядков на территории, контролируемой большевиками, я здесь могу высказывать вслух своё мнение. Хотя не спорю, может быть, и напрасно. Так вот: ещё два-три месяца назад, когда мы только освободили эти территории от большевиков, мы с ребятами думали, что всё закончилось. Стоит только очистить от этой нечисти Родину, и наступит нормальная жизнь. Всё вернётся на круги своя, восстановятся закон и справедливость. Как же мы ошибались! Всё оказалось не так просто. Кто-то воюет, кто-то на этом наживается, кто-то плачет от наступившей беды, кто-то танцует на крови, продолжая набивать свой кошель! А армия, которая, как нам казалось, к Новому году должна была бы стоять, как минимум, у стен белокаменной, топчется на месте. Взяли Пермь – сдали Уфу! Ладно, хватит лирики. Теперь расскажите вы, с какой целью пожаловали к нам в тыл народной армии? Про плен, про тоску по семье я уже слышал.