– Все военнопленные, господин поручик, почему-то возвращались домой, поэтому, их примеру последовал и я.
В дверь постучался и после разрешения заглянул Окулов.
– Вас срочно просит господин Суворов!
– Хорошо! Этого в камеру!
После того, как Черепанов был уведён, начальник контрразведки впустил к себе заведующего Алапаевской узкоколейной железной дорогой.
– Алексеич! Что происходит?! Зачем ты арестовал моего работника? Паровозов нет! Город замерзает! Завод стоит! Выпусти Черепанова! В конце концов, я могу за него поручиться! Бывший военнопленный, какое он может иметь отношение к твоему ведомству?
– Может, Александр Евграфович. К сожалению, может! И при всём моём желании помочь вам – не могу, пока не могу! Так как пока не уверен, что это не большевистский шпион.
– Не валяй дурака, Ваня! Отпусти мне механика!
– Я вам не Ваня, а ваше благородие, если на то пошло! Вносите залог и забирайте своего большевика! Это моё последнее слово.
Суворов, как ужаленный, выскочил из кабинета поручика Обухова. Но уже через полчаса Ивана вызвал к себе начальник гарнизона города.
– Вы что, поручик, хотите город без тепла оставить?! Не выйдет! На подводах много не навозишь! Тем более конский состав красные у населения позабирали, да и мы, грешные, к этому делу руки приложили! Какие у вас есть доказательства и доводы, что Черепанов – большевистский шпион?
Иван, войдя к Парфёнову, заметил в его кабинете, кроме Суворова, ещё одного субъекта в штатском.
– А я перед вами отчитываться не обязан, ваше высокоблагородие! Я подчиняюсь начальнику контрразведки полковнику Белоцерковскому, находящемуся в Екатеринбурге! Все вопросы к нему! А что касается подозреваемых и моих действий по отношению к ним, то ведь я и вас могу привлечь в качестве последних!
– Что?! Я этого так не оставлю! Вот, – указал подполковник на человека в штатском, – у меня сидит корреспондент газеты «Уральская жизнь», специально прибывший в Алапаевск узнать, как соблюдается законность, провозглашённая Верховным!
– Разрешите мне проверить документы этого корреспондента и задержать его до проверки насчёт его работы в столь известной газете!
– Это уж слишком, поручик! Советую вам не забываться! Я срочно свяжусь с Губернским центром по поводу вашего самоуправства! Можете быть свободным!
И кивком головы Парфёнов указал Ивану на дверь.
Только поручик Обухов пришёл к себе в кабинет, как к нему постучали, и знакомый голос спросил разрешения зайти. На пороге стоял Александр Закайдаков.
– Проходи, садись! Как раз кстати. Вот скажи, Саша, говор саксонских немцев очень отличается от силезских?
– Вообще-то говор каждой из земель резко отличается друг от друга. Разные диалекты, Ваня. А что?
– А поведение, привычки, национальные кухни, быт, культура, одежда, обиход и прочее?
– Это как бы… не совсем Европа, что ли… Но кое-что, конечно, можно выделить.
– Не в службу, а в дружбу, ты мог бы поприсутствовать при допросе одного типа?
– Надеюсь, после этого ты не зачислишь меня в свой штат, а то ведь я не готовил себя к службе в вашем ведомстве. Он что, большевик?
– Вовсе не обязательно. Большевики используют и эсеров, и меньшевиков, не довольных приходом к власти Колчака, да и просто беспартийно красных. Так вот, я думаю, используя твоё знание жизни в германском плену, думаю на чём-нибудь его поймать. Мне нужно за что-нибудь зацепиться. Если это действительно такой же, как ты, пленный, он пойдёт домой.
– Ладно, согласен.
– Вот и хорошо. Давай завтра приступим!
На столе неожиданно резко зазвенел телефон. Иван быстро поставил печать на документ Закайдакову, махнул рукой, давая понять, что на сегодня прощается, и взял трубку. На проводе был полковник Белоцерковский.
– Что там у вас произошло, поручик, с начальником гарнизона?
– Да ничего. Просто я исполняю свои обязанности, а его высокоблагородие изволило вмешаться в ход дознания, пришлось дать отпор.
– Вы это бросьте! Это окопный психопат, к тому же контуженный, он уже отправил депешу Верховному! Конечно же мы её перехватили, но, боюсь, что одной депешей может не закончиться. Вам надо, чтобы приехала комиссия разбираться?! Мне – нет! Да и вам тоже, поручик. На основании чего вы задержали этого рабочего, из-за которого разгорелся весь сыр-бор?
– Я уверен, что это большевистский шпион. Ну, не может наш простой мужик так литературно шпарить по-немецки! Все бывшие военнопленные говорят с нашим деревенским алапаевским акцентом, а этот же прямо шпарит как по-зазубренному. И карту Германии знает, а откуда простому унтеру так ориентироваться по карте иностранного государства?
– Тем не менее отпустите его, поручик, и установите наблюдение! Если наверняка появятся сведения, что он связан с большевиками, тогда и арестовывайте, как говорится, с поличным. Тем более, как мне известно, у вас там газетчик. А они могут развести такую вонь, что нам от попрёков союзников, что, мол, мы устроили диктатуру, будет тошно! Ведь Верховный провозгласил свободу слова, неприкосновенность личности и прочие демократические принципы.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! Разрешите тогда мне не позже завтрашнего дня прибыть к вам и подать рапорт о моем освобождении от этой должности и отправке на фронт.
– Я это сделаю, если вы завтра же мне представите замену! Свободны!
В тот же день поручик Обухов, забрав беременную Елену и распрощавшись с отцом и матерью, вместе со старшим унтер-офицером Алексеем Старцевым покинул Алапаевск. Старцев отправился в свой 16-й Ишимский полк, оперирующий на Вятском направлении, а Иван, отвезя Елену в Омск, явился к воинскому начальнику и попросил отправить его на южную часть фронта, где он гарантированно не встретился бы со своим братом. Вскоре он получил то, что хотел: предписание отправляться в 43-й Сибирский полк. А вместо поручика Обухова на место начальника Алапаевской контрразведки и председателя следственной комиссии был назначен раненный, но уже выздоравливающий прапорщик Евгений Таланкин, приходившийся свояком бывшему алапаевскому красному военкому. Так причудливо переплетались судьбы и тропы Гражданской войны.
Глава 11Партизанский отряд начинает действовать
Тем временем прибывший корреспондент «Уральской жизни», переговорив с подполковником Парфёновым о настроении в городе, о расследовании убийства великих князей, об обучении солдат в учебном батальоне, попросил разрешения побеседовать с арестованным рабочим, которого должны были освободить. Газетчик желал узнать, как с Черепановым обращались на допросах, да и вообще порасспросить, как ему жилось в плену.
Начальник гарнизона незамедлительно дал распоряжение принявшему дела у Обухова прапорщику Таланкину, освобождающему Черепанова, отвести для беседы корреспондента с задержанным отдельную комнату и заодно показать тюрьму, где содержатся арестованные, подозреваемые в большевизме.
Обладая чутьём Ивана Обухова, который наверняка нашел бы способ подслушать беседу газетчика с Черепановым, или имея в арсенале современные технические устройства прослушивания, можно было бы услышать следующий разговор:
Поздоровавшись, корреспондент произнёс:
– Давайте закурим! – И протянул папиросу Черепанову.
– Простите, я предпочитаю свои, заграничные. – И Герман, достав из кармана пачку германских сигарет, протянул своему собеседнику.
Таким образом, пароль для связного из центра был произнесён.
– Как вас содержали в тюрьме, мне уже понятно. Даже сигареты не отобрали! Поздравляю! И поскольку у нас мало времени, приступим к делу! Итак, по нашим сведениям, заслуживающим доверия, вскоре, минимум через полтора месяца, Колчак начинает своё весеннее крупномасштабное наступление. К фронту подвозят оружие и боеприпасы. Все учебные и запасные части начинают перебрасывать на запад. Уйдёт скоро батальон и из Алапаевска. Тут вам и карты в руки! Этот партизанский отряд, или коммуну, называйте, как хотите, мы не зря кое-чем снабжали. Пора вам вступать в командование этими людьми! Вы должны начать действовать так, чтобы колчаковскому тылу стало тошно! Чтоб больше ни одной запасной части они на фронт не перебрасывали, а, наоборот, снимали бы… В общем, задание самого товарища Дзержинского – взорвать белогвардейские тылы изнутри. Именно здесь в этой войне будет коваться победа.
– Хорошо, но мне надо для нашей же пользы отремонтировать здесь хотя бы два-три паровоза. И необходимо время, чтобы обуздать тот сброд, который собран в этом отряде – ведь он состоит на две третьих из колчаковских дезертиров.
– Форсируйте! Насчёт паровозов не очень-то старайтесь, они ведь могут быть использованы и против вас! Что касается сброда, то я верю, что вы справитесь. Комиссар Коробкин уже поработал, А насчёт дисциплины, то, как нам известно, у вас характера не занимать! В общем, выполняйте. Это приказ! А мне пора.
И «корреспондент» громко сказал, чтобы было слышно в коридоре:
– А как дела у других арестованных, как они содержатся?
– Это надо спрашивать у господина начальника, я сидел в одиночке!
И уже через пять минут Герман Ефимович Черепанов покинул грозное помещение на Синячихинской улице и направился домой.
В депо снова закипела работа, а уже спустя неделю-другую Алапаевск, как в старые добрые времена, огласили бодрящие и протяжные гудки паровозов. Сначала паровоз забегал по заводским линиям, перегоняя вагоны с чугуном и железом на станцию для погрузки в стоявшие там порожняки. Затем начал сновать маневровый паровоз у вокзала, пыхтя и расталкивая по путям вагоны, распределяя их по составам согласно назначению грузов. А ещё спустя некоторое время был подан порожняк на узкоколейку для отправки в тайгу за дровами. В городе даже заводские трубы задымили как-то по-особенному. Услышали отголоски этих гудков и в таёжном лагере. Однажды вечером как всегда внезапно появившийся комиссар Коробкин подозвал к себе Романа и сказал: