– Вот что! – перебил мирную болтовню Таланкина комендант. – Не выполнишь нашу просьбу – отправишься туда, от чего мы тебя отмазали!
– Ну, хорошо! Я подумаю, как это сделать.
– Вот-вот подумай! Только недолго, больше суток мы ждать не можем! – окончательно взяв переговоры в свои руки, сказал Иванов.
И вот через сутки, когда оба офицера пришли в условленное место в трущобах Алапаевских рабочих бараков, им завязали глаза и, несколько раз поводив по кругу, помогли спуститься в какое-то подземелье. После того как повязки сняли, при свете тускло святившей лампы два незадачливых «Орфея» увидели человека с угрюмым, пожелтевшим от недостатка солнечного света лицом. Прапорщик Таланкин едва вспомнил по приметам, что это, должно быть, Мишарин, один из уцелевших подпольщиков с Боровского болота, так и не арестованный Обуховым. Видимо, он так и сидел в подземелье. Кроме него здесь были ещё два человека: в одном из них прапорщик узнал Коробкина, партизанского комиссара. А рядом с ним, видимо, командир Черепанов, – решил прапорщик.
После общего приветствия первым обратился к пришедшим офицерам Черепанов, явно стремясь взять инициативу в свои руки.
– Что, господа офицеры, знать, припекло, раз мира просить пришли?
– Припекло не припекло, а кровопролитие между земляками нам ни к чему, об этом и пришли договариваться.
– То есть как? Не хотите кровопролития – переходите к нам вместе с вашими подчинёнными, сдавайте город. Только не надо терять время на разъяснение нам верности присяге и прочее. Знаем мы эту верность!
Но тут, слегка толкнув Черепанова в бок, что не ускользнуло от глаз Евгения, вмешался Александр Коробкин:
– Хорошо, какие будут ваши условия перемирия или нейтралитета?
– Вы не вступаете в город, действуете где-нибудь за пределами нашего района. Если же вы появляетесь в нашем районе, то мы, конечно, будем обязаны реагировать. Вот и всё.
– А теперь послушай наши условия! – сказал Черепанов. – Вы немедленно выпускаете всех арестованных и не предпринимаете против нас никаких действий. И готовите город к сдаче наступающей Красной армии. – На последнем Герман сделал особое ударение.
– Мы не можем выполнить таких требований! Если мы это сделаем, тогда мы не власть и не офицеры, нас тут же упекут в окопы, а вместо нас пришлют других, вот и всё, – подытожил Виктор Иванов.
– Тогда, поручик, и нейтралитета нет, и мира тоже нет! – отрезал Черепанов.
Боясь, что переговоры окончатся ничем, быстро затараторил Таланкин:
– Ну, войдёте вы в город, ну, бежим мы из города – и что?! Нас отправят в окопы, как не справившихся со своими обязанностями. Но Алапаевска вам все равно не удержать, бросят против вас воинские части, следующие к фронту, прольётся кровь, но и это ещё не всё! Кто придёт на наше место? Снова хотите репрессий против ваших родственников? Ваши арестованные каждый день обеспечиваются обедами. Как известно, заболевший большевик Ветлугин переведён в больницу. С нашим уходом с ними ведь тоже могут расправиться!
– А как станут подходить к городу ваши, мы их выпустим, – хватаясь за последнюю нить, договорил за Таланкина Иванов.
– Хорошо, мы посовещаемся! Выведите их пока! – приказал комиссар.
Офицерам снова завязали глаза и молча вытолкнули из подземелья наверх.
– Ну, как мы их?! Здорово перетрусили господа офицеры! – При этом Герман чуть было не сказал «как я их»…
– Ты, Ефимыч, молодец, с места в карьер, взял быка за рога!
– А не начни я так, может, они на нас еще чем-нибудь давить начали, а так не до жиру!
И партизаны решили требовать освобождения и пропуска связных, ранее задержанных в Алапаевске. Через полчаса офицеров снова свели вниз. Теперь с ними говорил только Коробкин.
– Мы примем ваши условия, если вы немедленно выпустите троих человек. Это не алапаевцы, а приезжие из Самары. И снабдите их надёжными документами!
Таланкин понял, о ком идёт речь: это были задержанные им ещё в апреле, приехавшие из Поволжья подозрительные торговцы, следовавшие транзитом из Нижнего Тагила через Алапаевск в Ирбит. Председатель следственной комиссии сразу распознал в них связных, что было нетрудно, так как из Екатеринбурга на них были присланы все ориентиры. Евгений думал недолго. «А почему бы их не отпустить? Сведения, которыми они обладали, все равно давно уже устарели. Следствие по ним зашло в тупик, пусть убираются подобру-поздорову, а то, не дай Бог, ещё расстрелять когда-нибудь заставят».
И оба офицера согласились на то, чтобы арестованные волжане благополучно покинули Урал. Но тут, закашлявшись кровью, хрипло вставил свои требования до сих пор сохранявший молчание Мишарин:
– И вот ещё что: до остальных арестованных должны допускаться родственники с передачами и наши люди, в том числе и до больного Ветлугина.
– Хорошо, мы выполним и это ваше требование!
– Тогда по рукам, господа офицеры! – смягчившись, воскликнул командир алапаевских красных партизан.
Глава 17Последние бои на алапаевском фронте
Как гром среди ясного неба обрушились на алапаевцев события июля 1919 года. Части 2-й и 3-й армий красных в упорных боях нанесли поражение Сибирской армии Радолы Гайды и принудили белых к отступлению, которое вскоре превратилось в бегство. Седьмого июля большевики заняли Пермь. И хлынули через Алапаевск эшелоны с беженцами, ранеными солдатами и отступающими частями, стремясь кружным путём прорваться на станцию Богданович, на Транссиб. Алапаевцев охватила паника. Даже те, кто не имел никакого отношения к белым властям, стали собираться вслед за отступающими. И забились все дороги, идущие на восток от города, подводами с нехитрым скарбом, конными с притороченными к сёдлам узлами и просто пешими с котомками за плечами. А в Алапаевск пришли приказы об эвакуации завода, его инженерно-технического персонала и квалифицированных рабочих. Наряду с заводом должны были эвакуироваться и другие учреждения: женская гимназия, городское училище и ремесленная школа, а также семьи офицеров.
Комендант Виктор Иванов выполнил данное партизанским командирам обещание: в один из вечеров приказал охранникам и надзирателям отправиться домой для подготовки своих семей к эвакуации, самолично открыл камеры и посоветовал арестованным, пользуясь моментом, уносить ноги. Ведь в город с фронта начинают прибывать отступающие части, а узнав, что в тюрьме пребывают большевики, окопные психопаты могут и шлёпнуть под шумок. Прапорщика Евгения Таланкина к этому времени отозвали в полк. Что касалось поручика Иванова, то и он не стал испытывать судьбу. Не дожидаясь приказа явиться в свою часть и не передав никому городских дел, вскочил на подножку одного из проходящих эшелонов, с которым и отправился на восток.
18-го июля в Алапаевск вошли последние отступающие в арьергарде части 7-й Тобольской дивизии с уланским Петропавловским полком. Моральное состояние этого воинства оставляло желать лучшего. Как офицеры, так и солдаты были растеряны, напуганы и озлоблены. Причём их злоба была направлена на всё и на всех. На красных, наступающих им на пятки, на население, в лучшем случае остающееся нейтральным к отступающей армии, а самое главное – на своё высшее начальство, у которого пятки сверкали уже где-то под Тюменью. А им, подчинённым, приходилось самим спасать себя и рассчитывать, соответственно, тоже только на себя.
К этому времени Красная армия заняла как Екатеринбург, так и Нижний Тагил, ближайший на западе к Алапаевску город. А авангардные полки особой дивизии остановились на станции Сан-Донато[54], что примерно в ста километрах от города. В этот же день начальнику 7-й Тобольской дивизии пришло сообщение со станции Егоршино от командования Воткинской дивизии, которая вела тяжёлый упорный арьергардный бой за эту узловую станцию. Командир дивизии просил о срочной помощи, иначе красные, заняв станцию, отрежут Тобольскую дивизию и все отступающие с ней части от Транссиба. После короткого совещания было принято решение выслать вперёд бронепоезд, а с ним отправить и пехоту, посадив в товарные вагоны, чтобы нанести удар по наступающему противнику с фланга.
В это же самое время поступило сообщение с аналогичной просьбой от командования красных к Алапаевским партизанам, перебазировавшимся к этому времени ближе к Алапаевску и вставшим лагерем вблизи Верхней Алапаихи. Командир наступающей на Егоршино конной группы Томин просил во что бы то ни стало задержать хотя бы на сутки части белых, остановившиеся в Алапаевске. Пётр Мокин, командир взвода сапёров, и Роман Федорахин были вызваны в штабной шалаш. Как и в прошлый раз, в шалаше, склонившись над картой, сидели начальник штаба, комиссар и сам командир Черепанов.
– Ребята, кажется, наступает развязка! Красная армия сегодня с утра завязала бой за станцию Егоршино. По нашим сведениям белые из Алапаевска готовятся выступить туда на помощь своим. Естественно, у них только один путь – по железке. Так что сам Бог велел нам их задержать! Твои подрывники, Петя, пусть рвут вот здесь чугунку! – И Черепанов ткнул пальцем на карте в точку на 132-м разъезде. – Федорахин со своими орлами сидит в засаде, прикрывает вас и приковывает к себе противника, если конечно беляки проявят упрямство! А там подтянемся и мы со всем отрядом. Задача ясна?
– Яснее не бывает! – бросил Роман.
– Полчаса вам на сборы! А лучше, если соберётесь ещё быстрей!
Стремительно двигаясь верхом, группы партизан вышли уже через час. Оставив за пригорком коней с коноводами, Роман со своими бойцами расположился в густом кустарнике, тянувшемся вдоль железнодорожного полотна. Предполагалось, что после подрыва беляки попытаются восстановить железную дорогу и выйдут из вагонов. Вот тогда-то группа Федорахина и должна будет открыть по ним ружейно-пулемётный огонь, а потом, медленно отступая, дожидаться подхода всего отряда.
Не успели сапёры окончить свою работу, как со стороны Алапаевска уже показался лёгкий дымок. Командир как мог торопил своих бойцов. Наконец по команде подрывники бросились в стороны. То ли потому, что торопились, то ли ещё по какой-то причине, но взрыв неожиданно прогремел раньше, чем было задумано. Очевидно, с приближающегося паровоза прекрасно услышали взрыв и увидели рассеивающийся дым, разлетающиеся в стороны шпалы и искореженные рельсы. Бронепоезд остановился. Из головного вагона вышел какой-то человек в форме железнодорожника и медленно подошёл к месту взрыва. Роман и упавший рядом с ним Пётр Мокин ждали, что будет дальше. Железнодорожник постоял, посмотрел на воронку на месте взрыва, на разбросанные рельсы и шпалы и вернулся обратно в броневагон.