«Вот те раз! Жил и не знал, что столько храбрых бойцов дерется совсем не за советскую власть! А за что же они воюют? – так думал Роман, пока выезжали за околицу. – Ладно, расстреляют – так уж белые, всё же враги, с которыми воевал. А нет – так ещё посмотрим, чья возьмёт. Уж я за дядю-то с вами расквитаюсь по полной. И свои грехи, глядишь, перед друзьями детства заглажу», – вспомнил он про Митьку, которого, может быть, встретит.
– Но ты давай рассказывай, как и когда надумал к белым подаваться! Ведь они сейчас отступают! Раньше надо было, когда тебя осенью восемнадцатого мобилизовывали, а ты только сейчас созрел, когда у красных их кровушки пролил, извини меня, не на один напёрсток…
– Дело было так: помнишь, мы разъездом выезжали вперёд? Так вот, зашли мы тогда в тыл белякам. Смотрю: телега в грязи увязла, в телеге баба молодая с ребёнком сидит, а телегу из грязи вытащить пытается офицер в погонах штабс-капитана! Всё, думаю, в плен офицерика приведу. Скомандовал бойцам идти дальше, а сам к офицеру! Увидели они меня – баба побледнела, чуть кондратий её не хватил, но смотрю, дал он ей по щеке, а потом обрубил постромки, её с ребёнком верхом посадил и хлестнул коня вожжами. Конь так и рванул с бабой и с его ребёнком вперёд, только его и видели. А сам выхватил шашку из ножен и пошёл на меня. А у меня карабин! Целюсь в него спокойно, а он идёт, понимаешь, на меня! Сблизились мы почти на пять шагов. Я крикнул ему, мол, ведь застрелю тебя сейчас. А он спокойно так говорит: «Стреляй, красная гнида, главное я сделал, у меня жена и ребёнок ушли!» Спрыгнул я тут с коня. Затмение на меня нашло, что ли… За что мы воюем с такими людьми?! Он себя не жалеет, свою жену спасает! На, говорю, держи коня и догоняй своих, пока никто не видит! Он чуть шашку из рук не выронил! Подал я ему повод – он бросил шашку в ножны, вскочил на коня, и крикнул: «Василий Путилин меня звать! Начальник конной разведки 16-го Ишимского полка. Если попадёшься или к нам задумаешь перейти, мою фамилию называй, рядом буду – всегда помогу. Тебя-то хоть как зовут?» Я ему назвался, сказал, что первый дивизион, вторая сотня 30-й дивизии. Зачем крикнул – сам не знаю. На свою голову… Потом уж спохватился: а вдруг энтот офицер в плен попадёт на моём коне?..
Меня спрашивают потом ребята: где конь? Убили, говорю, коня. Офицерик застрелил, а сам удрал на своём коне вместе с бабой. Только не прошло и суток, как приезжает какой-то красноармеец и меня спрашивает. Подхожу я к нему, а он на моём коне гарцует. Вот, говорит, тебе их благородие коня возвращает. Спрыгнул он с коня, отдал мне повод, попрощался и ушёл, куда – не знаю. Меня спрашивают, что да как, да кто таков, твоего коня привёл, ты же сказал, убили?! Но я отбрехался: мол, думал, что убили, а вот боец соседнего полка в степи его живёхонького поймал, и хозяина нашёл. Вижу – не верят, смеются, догадываются, может быть… Не на шутку я испугался! И, видимо, до полкового комиссара с особистом дошло. Вон, видишь парня в очках?! Его-то и начали спрашивать, где, мол, и как живёт ваш взводный, с кем дружит, куда ходит, а кто к нему приезжал да на его коне… Этот парень, слава Богу, своим оказался, да мне всё передал. Ещё его поощрить пообещались, если он что про меня вражеского узнает. Вот так все и произошло… А сегодня меня с должности взводного сняли. Ну а все эти ребята, – махнул Фёдор в сторону едущих впереди бойцов, – давно вокруг меня собрались, доверяли мне! А уж после эпизода с конём вовсе открылись, что случая ждут уйти. И тут с тобой приключение! Вот все разом и решили развод советской власти устроить…
…Ехали то на рысях, то переводя коней в галоп – всю ночь. Сначала сыпал лёгкий осенний снежок, засыпая следы беглецов. Но ближе к утру снег прекратился, небо очистилось и засветилось мириадами звёзд. Уже под самый рассвет несколько фигур перегородили им дорогу, наставив ручной пулемёт «льюис».
– Стоять! Руки! Оружие на землю!
Вначале красноармейцы, теперь уже бывшие, схватились за свои карабины, но увидев погоны, выполнили команду.
Глава 4Офицеры
После того как Иван прибыл с женой в Омск и поселился в доме своей бабушки, прошёл месяц. Надо было на что-то решаться. Вот-вот могли мобилизовать как офицера, и кто знает – мог он попасть и в ту часть, которая сражалась с подразделением красных, где воевал его брат Иллариошка. По слухам Иван знал, что тот уже прошёл у большевиков курсы младшего комсостава и командует пулемётным расчётом. Деньги, изъятые Иваном у алапаевских взяточников из следственной комиссии, уже заканчивались. «А у Елены уже округлился живот – наверное, летом уже наследник появится… или наследница, – размышлял поручик. Эх, жаль, что время не то… Но что поделаешь, мы над ним не властны». И в один из мартовских дней Иван сам явился к воинскому начальнику по Омскому военному округу. Рассказав о себе, посетовал на то, что у него жена в положении, и попросил хотя бы до лета послужить в какой-нибудь учебной части поближе к Омску.
– В последнее время, поручик, что-то мне часто стали попадаться офицеры, которые как огня боятся передовой. А ведь мы начали крупнейшую фронтовую операцию! И красные бегут!
– Простите, господин полковник! Но у меня в документах указано, что, кроме германской, я уже повоевал с большевиками, и ранение имею в руку с повреждением кости, не такое уж лёгкое! – с горечью сказал Обухов.
«Напомнить бы ему ещё, что я вообще добровольцем ушёл на германскую, по здоровью меня во второй разряд записали».
Но полковник ответил:
– Да не кипятитесь вы, поручик! Я всё вижу, не слепой. Просто поставьте себя на моё место. Фронт требует! Тыл требует! Штаб Верховного требует! Все чего-то хотят! Только на фронт люди перестали хотеть идти! Ладно, направляю вас в 43-й полк, но учтите, очевидно, ему придётся драться с бандитами и дезертирами, окопавшимися у нас здесь в тайге и в степи, так что это тоже не сахар! Хлебнёте ещё!
Но Иван с благодарностью взял предписание и, отдав честь, отправился к месту дислокации полка, при этом не забыв занести Елене купленный у спекулянтов подарок – кофточку её любимого вишнёвого цвета. И обрадовать её сообщением, что служить будет рядом с Омском.
Явившись к командиру полка, он сразу был представлен офицерскому собранию полка и вступил в должность командира роты. Как-то раз, неожиданно появившись перед отдыхающими вечером солдатами, Обухов услышал брань не только в адрес офицеров полка, но бойцы на чём свет стоит клеймили и генералов, и Верховного, и большевиков – похоже, им было ненавистно всё, что связано с этой непонятной войной.
– Вот пригнали нас сюда, когда дома дел невпроворот, и сиди тут! – ругался один.
– Ты погоди, Митрий! Скоро пахать надо, а там, глядишь, и сев подойдёт! А я ни сном, ни духом: ни плуг не подготовил, ни сеялку не подремонтировал! – вторил ему второй.
– А им что? Сидят там с барынями в ставке, кофу и какаву попивают, спектакля смотрят! А мы тут гний! – отплевываясь, ругался третий.
Появление Обухова в неурочный час, когда солдаты предоставлены самим себе, было для них неожиданностью. Ведь, как правило, после занятий офицеры тоже занимались своими делами. Кому было некуда идти, играли в карты, а то и, уединившись, попивали самогон, приобретённый у местных крестьян. Увидев Ивана, все замолчали на полуслове. При этом от поручика не ускользнуло, что взгляды некоторых солдат скользнули так, словно искали поддержки у офицера – особенно у одного из невзрачных солдат, на вид лет сорока. «А что им ещё говорить о нас? – подумал Иван. – Оторвали их от семей, от их крестьянских дел, а войне-то конца краю не видно. Да и офицеры хороши! Сами какой пример подают! Ведь по сути дела открыто показывают, что им тоже ничего не надо, лишь бы время убить. Разве с такими командирами одержать победу?» – горестно усмехнувшись про себя, заключил Обухов.
– Как фамилия, боец? – обратился он к солдату, явно пользующемуся авторитетом у сослуживцев.
– Митрофанов, ваше благородие! – ответил последний.
– Зайдёшь сегодня ко мне, я квартирую вон в той избе! – Иван показал рукой.
После ужина к нему явился Митрофанов.
– Проходи, солдат, садись, чай будем пить!
Гость несколько опешил, видимо, ожидая разноса или, того хуже, допроса офицера об услышанном им разговоре среди солдат, а его пригласили к столу, да ещё сам офицер. Уж не подвох ли это какой? …Иван разлил по кружкам чай, поставив одну перед Митрофановым, положил рядом кусок пирога.
– Вот что я решил, Митрофанов: назначаю тебя своим вестовым! Понятно?
– Слушаюсь, ваш бродь!
– Далее, – продолжил поручик, отхлёбывая чай. – Я не знаю в данной обстановке, что там у вас в роте: комитет или даже совдеп намечается! Ты мне скажи вот что, не бойся: солдаты моей роты не хотят идти воевать с большевиками?
– По правде говоря, не хотят! Ведь мужик только с германской пришёл, не успел своё порушенное, запущенное за войну хозяйство наладить, а его опять на войну забирают! Понятно было бы с германцем али японцем! А то против своих! Большевики, большевики… А где они, кто они?! Мы тут ни одного не видели! Они в городах может народ мутят, а мы тут при чём? А мужики обозлены на власть, ведь уж не молодые наши-то, всем поди уж если не пятый десяток, так далеко за тридцать, их от семей, от полевых работ оторвали! Да и воевать против кого отправляют?! Добро бы на фронт, а то с партизанами, в коих свои же мужики могут оказаться! Вот! Уж не обессудьте, вашбродь, всю правду вам высказал. А комитета нету… из тех, какие на фронте были!
– Спасибо, Митрофанов, за прямоту! С большевиками, брат, воевать надо. Ведь это они всю кашу заварили, что в России сейчас происходит. Придут сюда – у тебя же землю всю отберут и между неимущими разделят. Пока они просто до вас не дошли, и вы не знаете, что это за враг. Вопрос только, как с ними воевать. Я пока и сам не знаю…
Иван замолчал, ненадолго задумавшись. Действительно, как воевать и с кем? Будучи руководителем контрразведки, он достаточно повидал красных. Но и своим знал цену. Ведь кто командует в тылу и на фронте? Сволочь на сволочи сидит и сволочью погоняет…