– Дураки вы все тут! Сейчас многие из ваших солдат получают у нас в комитете справку о том, что они больше не воюют, и возвращаются по домам, к своим жёнам! А вы до сих пор облизываете своего офицера! Вот, смотрите: могу вам нашу листовку оставить. Здесь чёрным по белому написано: «Офицеры и добровольцы – по гробам, а солдаты – по домам!»
И Василий, внезапно распахнув дверь теплушки, запрыгнул в вагон.
– Дай-ка сюда! Я тоже прочитаю, что там написано!
И выхватил из рук у солдата листок бумаги, где химическим карандашом было нацарапано услышанное воззвание.
– Так вы предлагаете сдаться моим солдатам?! Тут написано, что все добровольцы – по гробам. А ведь солдаты Самарского батальона все сплошь добровольцы!
– А кто знает, что мы добровольцы? Скажем, что мобилизованные!
– Наверняка в вашей местности сохранились документы о вашей добровольности, да и свидетели!
– Кого вы слушаете! Это же старорежимец! Офицер! Он хочет, чтобы вы и дальше кровь за Колчака проливали! – взвизгнул незнакомец.
– Я не хочу, к вашему сведению, чтобы мои солдаты проливали кровь. Ни свою, когда они вернутся домой, ни чужую здесь и сейчас. Я только хочу, чтобы мы, выполнив или не выполнив данный нам приказ, на законном основании, с подлинными документами разошлись по домам, если война, как вы тут поёте, кончилась. И чтобы они… – Толмачёв махнул в сторону солдат, – спокойно жили. А твоя филькина грамота, написанная химическим карандашом, в которой нет ни печати, ни даже подписей… Впрочем, кто желает, может уйти прямо сейчас. Я не препятствую. Шаг вперёд, выходи!
Но никто из солдат не тронулся с места.
– Колотилин! Этого я арестовываю, давай его на станцию в контрразведку, она там ещё существует!
Буквально через несколько минут после того как Колотилин с двумя солдатами увёл арестованного, где-то неподалеку сухо треснул винтовочный выстрел. И ушедшие снова вернулись в вагон. Тотчас же к ним обратились взгляды присутствовавших при разговоре с арестованным гостем и самого Толмачёва.
– Он бежать задумал, когда мы за соседний состав зашли, пришлось стрельнуть, – как бы извиняясь, пояснил один из солдат, конвоировавший вместе с Колотилиным.
Василий оделся и пошёл на станцию, в комендатуру и находящийся там же отдел контрразведки. Здесь его встретили весьма сухо. Сидевший за столом капитан со шрамом на лице сказал:
– Вы, подпоручик, не могли не слышать о недавнем мятеже полковника Ивакина. Об отказе генерала Гривина выполнять приказ. Поймите, нам сейчас не до ваших солдат! Нам бы с офицерами-изменниками справиться! Лучший вариант, наверное, – отделаться от самых отъявленных бузотёров. Выдайте им справки об увольнении в отпуск, и пускай идут на все четыре стороны. Армия от этого только выиграет!
По совету капитана подпоручик зашёл к коменданту станции и, согласовав с ним вопрос о справках для солдат, вернулся в свою теплушку.
Теперь он снова обратился к солдатам, уже чувствуя себя вправе пообещать им официальный документ с печатью о том, что они на законном основании возвращаются домой в отпуск. В отличие от первого предложения, на сей раз человек пятнадцать с радостью согласились и, не дожидаясь изготовления обещанных справок, как только составили списки, засобирались домой. А вечером, едва Василий раздал всем отпускникам бумаги, подкреплённые подписью и печатью коменданта станции Новониколаевск, солдаты, даже не согласившись остаться ночевать, ушли кто куда.
– Эх, вашбродь! – простонал Колотилин, когда они, оставшись вдвоём, пошли проверить посты у своего состава. – Ушли-то ведь самые спокойные, самые служаки, кто готов был сражаться, если надо, до конца, и те, кто о присяге думал! Дождались, чтобы их на законном основании отпустили – и всё! А остались-то как раз отпетые большевики и им сочувствующие. Те, кто в город постоянно ходили, те, кто связь с городскими рабочими поддерживали! Ох, что сейчас будет…
– Пулемёт держи при себе! И спи меньше! Слушай, о чём говорят, чтобы нам вовремя пресечь, если что! – распорядился Василий.
– Пулемёт возьму, а говорить при мне они давно уже перестали! Я всё через тех солдат узнавал, которых вы отпустили!
– Да-а, дела… – вздохнул Толмачёв.
На следующий день, ближе к вечеру, подпоручик обратил внимание на множество сновавших тут и там железнодорожных рабочих. Они интенсивно сбивали с колёс вагонов и рельсов лёд, подсыпали песок, носили уголь.
– Что происходит? – поинтересовался у них Василий.
– Приказ от начальника станции, ваше благородие! К отправке готовим ваши эшелоны! А то застоялись! Поди ваше-то начальство уже далеко уехало, поди уже под самым Иркутском чешет! – улыбаясь, говорил один из рабочих.
Толмачёв, сделав знак Колотилину, шепнул ему, чтобы он не отходил от пулемёта. Сам же отправился к начальнику станции, но не нашёл ни коменданта, ни начальника. Пустовал и кабинет, где ещё вчера сидели контрразведчики. Обеспокоенный, он вернулся в вагон. «Что-то не так! Дождаться сумерек и самому уносить ноги? Вот только куда… Вся армия, похоже, ушла от Новониколаевска», – горестно размышлял Василий.
Зимние сумерки не заставили себя ждать. Стоявший на посту возле дверей вагона солдат, постучавшись и спросив разрешения, вошёл в вагон.
– Тут, вашбродь, вас требуют.
Кивнув Колотилину, надев шинель и нащупав в кармане рукоять пистолета, подпоручик вышел из вагона. Сразу же ему в грудь упёрся штык.
– Ну что, ваше благородие, сейчас за нашего Степана кровь тебе пускать будем! Всё, отвоевались! В городе теперича наша власть.
Василию хватило секундного взгляда, чтобы увидеть вокруг вагона множество теперь уже вооружённых давешних железнодорожников. Из вагона ударил пулемёт. И солдат, упиравший штык Василию в грудь, стал заваливаться, получив изрядную порцию свинца. Это стрелял из пулемёта Колотилин. Но уже в следующую секунду подпоручик услышал крик своего солдата, переходящий в хрип. В полуобороте он успел заметить, как несколько солдат его команды вонзили сразу несколько штыков в спину Колотилина…
Медлить было нельзя. Воспользовавшись некоторым замешательством рабочих, после неожиданной для них стрельбы, он нырнул под свой вагон, затем под вагон соседнего состава, за колёса, потом так же за следующий. Вдогонку ему загремели выстрелы, но было уже поздно. Василий уже свернул за станционные постройки. И перед ним встал вопрос: куда дальше? Недолго думая, он снял погоны, засунул их за гимнастёрку и отправился на восток.
Глава 5Путь на Голгофу
– Никак заблудились? Зарвались большевички, а? – с ухмылкой на лице спросил стоявший в середине редкой цепочки белогвардеец с погонами фельдфебеля.
– Я командир эскадрона кавалерийского полка 30-й дивизии! Мы добровольно сдаёмся, и, если вы нас не пустите в расход, готовы воевать с большевиками вместе с вами! – отчеканил Федорахин.
– Красный командир! Поди ж ты! – продолжал ухмыляться фельдфебель. – А комиссара среди вас случайно нет? А то мы страсть любим их брата на небеса отправлять! – вторя командиру заставы, усмехался кто-то из солдат.
– Никифор, ты что, не видишь, что они нам шарики тут вкручивают! Мы от них бежим, а они нам сдаются? С чего бы это?! Ловушка это. Нас, видимо, прощупывают! – И сказавший это унтер-офицер, стоявший навскидку с карабином, матерно выругался. – Заплутали, видать. Вон какая мокрота с неба посыпала…
– У нас есть срочное сообщение для вашего командования! А посему немедля ведите нас к вашим командирам! – требовательно попросил Роман.
– А у меня письмо имеется от вашего командира конной разведки! – И Крюков протянул переданную ему денщиком записку от спасённого им офицера.
– Ангелы будут ваши бумаги читать! Нашим офицерам сейчас не до ваших сообщений! Вон по Иртышу сало плывёт! Они думают, как на тот берег переправиться! Вот и нам тут некогда с вами! – И с этими словами унтер-офицер, взяв ручной пулемёт у одного из солдат, навёл его на бывших красноармейцев.
– Погоди, Тиша! Может, и правда, сказать что важное хотят, может, и нам польза?
Фельдфебель отвёл ствол пулемёта в сторону.
– Да что, Тиша-то! Кончать их надо, Никифор! Тьфу на их сообщения! Их ведь сейчас в штабе, в тепле допрашивать будут! Кормить! Чаю, а то и кофу дадут! А мы в окопах мёрзнуть будем, да вшей кормить! – не унимался, зло ругаясь, унтер-офицер.
– Зеленин, Прохоров, и ты, Семён! Проводите их командира до штаба! А вы – спешиться и сдать всё оружие! – распорядился командир белой заставы.
– Ребята, стрельните его при попытке к бегству! – предложил всё тот же унтер-офицер Тихон.
– Смотрите! Если что, то нас давно уже ждут ваши командиры! У нас всё было условлено! Так что пеняйте на себя! – крикнул Фёдор Крюков.
Неизвестно, что сыграло судьбоносную роль. Может, в планах конвоировавших Романа белогвардейцев вовсе не было расстрела при попытке к бегству… В небольшой деревеньке на берегу Иртыша, в одной из крестьянских изб Романа допрашивал молодой полковник. Похоже, на эту ступень военной иерархии его вынесли непредсказуемые виражи этой войны.
– Вот вы говорите, что вас должны были сегодня расстрелять? А ежели мы вас расстреляем сегодня, прямо сейчас? Почему мы должны верить в то, что вы не случайно напоролись на нашу заставу? А ежели и того хуже: вас к нам специально заслали ваши чекисты для окончательного разложения наших солдат путём вашей пропаганды? Мы это тоже уже проходили.
– Да, конечно, разница небольшая, расстреляли бы меня большевики или вы сейчас расстреляете. Но вы-то убьете меня как врага, я с вами воевал! А смерть от тех, за кого воевал… знаете ли, лично мне не предпочтительна. А, во-вторых, переходя к вам, я всё же верил в то, что у меня будет шанс остаться живым! А у большевиков-то я уже приговорён, – спокойно, с непритворным безразличием к своей дальнейшей судьбе ответил Федорахин.
– Что же с вами делать? – потерев висок, задумчиво проговорил офицер. – Кто из командиров согласится сейчас взять вас в свою часть? Свои рты чем-то кормить надо! Оставить вас отдельной группой? Но чем вы кормиться будете? Грабить население? Тогда точно расстреляем, законы военного времени ведь никто не отменял! Это ведь у вас про нас всё говорят, что мы грабители да насильники…