Что Роман знал об этом солдате? Только то, что он родом из Томска, до гражданской войны был студентом Томского университета. Вместе с младшим братом записался добровольцем в отряд полковника Урбанковского. Весной 1919-го оба брата попали в плен к красным. Когда воевали в его эскадроне с белыми, Роман Березняковых как-то не замечал. Ничем не выделялись. И вот сейчас, опять перебежав вместе с ним, оказались у белых. Видимо, ждали момента.
– Вот как надо жить! Война войной, а любовь любовью… – вслух обронил Роман.
– Если бы я с такой женщиной был, никогда бы с вами не пошёл дальше! – ответил ему стоявший рядом Погосян.
Наконец, влюблённые оторвались друг от друга. Поезд уже был готов к отправке, раздался протяжный гудок паровоза. Березняков помог своей подруге подняться на подножку – и снова они стояли друг против друга, Березняков на перроне, а она в тамбуре. Вагоны медленно поплыли в сторону Енисея, в нескончаемую обледенелую неизвестность, в сон о далекой несбыточной весне… Ещё раз помахав девушке рукой, солдат обернулся к вокзалу и увидел смотревших на него товарищей.
– Это кто? Твоя невеста? – спросил Погосян.
– Да, в Томске рядом жили! Хотел по окончании университета жениться! – ответил Березняков.
– Почему не остался? – спросил Роман.
– Да как останешься?! Брат-то у меня младший с вами! Я как-никак за него отвечаю. Отца нет, мать тоже где-то в эвакуации, говорят, во Владивостоке. Да и кто нашего брата в польский или чешский эшелон пустит… – ответил боец.
– Оно и верно. Но вон Погосян у нас остаётся, – сказал до сих пор молчавший Книжник.
– Да ты что, Погосян?! Придут красные – тебя расстреляют! Ты ж в карателях служил! За партизанами гонялся, прежде чем на фронт попасть! – взбудоражился Березняков, удивлённый новостью.
– Не расстреляют, я счастливый! Да и в карателях я был номинально. Просто отец хотел, чтобы я дома служил! Вот и договорился с начальником гарнизона, чтобы меня в местную команду взяли по борьбе с партизанами. А потом вы плохо воевать стали, и нас туда вместе с красильниковцами перебросили. Я ведь и сейчас думал, что дальше Красноярска не отступим, опять дома воевать буду. Так бы никуда от вас не ушёл, да отец запрещает: кто, мол, меня в лавке заменит? А что насчёт расстрела, так не посмеют: мы ведь подданные Армении, а не России. С иностранцами-то они пока считаются, а я слышал, что Армения пока отдельная страна, – ответил всем одним махом Погосян.
– Ладно, ребята! Пора идти! Ведь нас до вечера отпустили.
Погосян проводил всех до окраины города, напоследок снял с себя полушубок и протянул Роману со словами:
– Бери, командир. Наши все уже оделись, а на тебя смотреть холодно! А мне давай свою шинель! Я все равно уже дома.
Федорахин согласился.
Их бивак был рядом с дорогой, ведущей на Красноярск. Поэтому уже через час солдаты подошли к своему лагерю. Навстречу их небольшой группе попадались офицеры, поодиночке и группами бредущие к городу. «Если из нашей колонны, то мы ведь чуть свет уходим. Куда они идут, на ночь глядя?» Вскоре всё разъяснилось. На дороге возле бивака их встретил комбат Кряжев. Куря табак, перемешанный с какой-то крошкой, он уныло, как показалось Роману, смотрел на очередную партию военных, отправляющихся туда, откуда возвращался Федорахин со своими бойцами. Увидев их, Семен Тимофеевич обрадовался:
– Вон, господа офицеры на милость большевикам идут сдаваться!
– Не боятся? – спросил новоиспеченный старший унтер-офицер Федорахин.
– А чего им бояться, если из города красные парламентёры приходили и всем сдавшимся не только сохранить жизнь обещали, но и должность в Красной армии дать! – ответил Кряжев.
– Брехня! – буркнул появившийся из-за кустов Коломиец, тут же забравший ношу с продуктами у Романа.
– Подожди! Поделиться надо с комбатом! Не одни! – одёрнул его Федорахин.
– Да чего там! Берите, ребята, всё и делите между собой как хотите! Ведь ни я, ни мои подчинённые никогда с вами ничем не делились…
– А разрешите, ваше благородие, спросить всё же начистоту при бойцах? – обратился Федорахин.
– Спрашивай!
– Вот если… офицеры боевых частей идут сдаваться. Что же вам-то, командовавшему почти всю войну запасниками, не сдаться? Ведь к вам снисхождения у большевиков было бы побольше…
– А оттого, старший унтер-офицер, что солдаты мои хоть и запасники, дезертировали пока не все, и я уверен: те, что остались, уже не сдадутся! А мы, мобилизовавшие их, заставившие взяться за оружие, иногда даже силой, кинем их и пойдём сдаваться?! А как потом с этим жить? Нет, унтер, уж лучше пулю в лоб, чем раньше своих подчинённых отправиться… вон, за этими! – И Семён Тимофеевич с пренебрежением махнул в сторону очередной партии идущих сдаваться в Красноярск…
Наутро батальон в общей колонне, снова обойдя с севера мятежный город, устремился на восток. Как бойцы Федорахина ни старались распределять полученные от Погосяна продукты только среди своих, все равно это плохо получалось. На каждом привале к их костру подходили голодные солдаты, и не поделиться с ними совесть не позволяла. Как-то по пути следования Федорахина вызвал комбат.
– Тут в стороне, в верстах в пяти деревенька неприметная имеется. Не сходить ли вам со взводом в разведку, старший унтер-офицер! Я на вас полагаюсь больше, чем на других! Посмотрите, есть ли там партизаны, да и насчёт провианта узнайте! А мы вас будем ждать до вечера!
Роман, ответив по форме, отправился выполнять. Углубившись по небольшой просеке в тайгу на пять вёрст к указанному командиром месту, взвод Романа ничего не нашёл – ни малейших признаков человеческого жилья. То ли карта у штабс-капитана была не верна, то ли разведчики сбились с прямого пути, но так или иначе пришлось возвращаться ни с чем. Но обратный путь тоже оказался весьма нелёгким: из-за стелющейся позёмки старые следы оказались заметены. К тому же при поиске деревни свернули ещё на одну, еле заметную просеку. Покрутились туда-сюда, и ничего с поиском обратной дороги не вышло. Все обратили свои взгляды на небо, но оно было покрыто серым мраком. Вечерело. Ночь ещё не наступила, и рассчитывать на ориентировку по звёздам не приходилось. И хотя почти все бойцы взвода были в мирное время заядлыми охотниками и рыбаками – словом, крестьянами, знавшими лес как свои пять пальцев – тем не менее, они вскоре поняли, что заблудились. Роман решил не рисковать по сумеркам и распорядился делать привал и ночевать в тайге. А ночью, сориентировавшись по звёздам, двинуться на восток. После того как развели костёр и поставили на него котелки, наполненные снегом, расслабили подпруги своих коней и выпрягли из саней лошадь, взятую на случай транспортировки провианта. Дали ей пожухлого сена. Федорахин, отозвав Фёдора Крюкова, углубился с ним в чащу.
– Что будем делать, командир?
– Ночью, думаю, всё ж таки небо прозвездится, а там, как я помню по карте Кряжева, верстах в двадцати железка должна быть. Глядишь, и колонна туда подойдёт! Командиры, если я понял по направлению, движутся именно туда…
Роман не успел договорить. Где-то у костра прозвучала короткая пулемётная очередь. Федорахин и Крюков быстро, но крадучись двинулись обратно. Когда подошли к костру, то увидели… троих незнакомцев с красными бантами на шапках. Но что они делали?! Сыпали махорку бойцам Романа, которые крутили самокрутки, закуривали и усаживались вокруг огня. Тут же на снегу лежали два дробовика и трёхлинейка. Но всякая враждебность отсутствовала. Выйдя к костру, Роман спросил:
– Кто тут кого в плен взял?
– А без пол-литры не разберёшь! Може, вины нас! А може, и мы! – усмехаясь, ответил хохол Шевчук.
А дело было так. Бойцы красного партизана Кравченко, ходившие в разведку на железную дорогу, вернувшись, не нашли на месте дислокации своего отряда. На дереве прочли записку, что, в связи с переходом гарнизона Красноярска на сторону партизан, отряд уходит в город наводить революционный порядок. Разведчики, местные жители, хорошо знающие тайгу, не стали устраивать ночлега, а решили догнать своих, ибо знали, что уж наверняка в городе будут делить трофеи сдавшихся белогвардейцев. И наткнулись на костёр белых разведчиков, беспечно не выставивших караул!
Увидев сидящих людей в полушубках и с кокардами на шапках, наставив на них оружие, вышли из-за деревьев и скомандовали поднять руки. Но в санях под рогожей возле пулемёта в полудрёме лежал Книжник. Он недомогал, видимо, заболевал. Солдат, услышав команду незнакомых голосов поднять руки, выглянул и моментально сообразил в чём дело. Он схватил лежавший рядом с ним рядом «льюис» и с криком: «Ну-ка, мужики, бросайте свои пукалки!» – дал короткую очередь над головами партизан. Тем ничего не оставалось, как выполнить приказ Книжника…
Первый вопрос, который им задали белые бойцы:
– Табак есть?!
После утвердительного ответа бойцы Федорахина стали расстегивать полушубки в поисках бумаги. Но партизаны в отблесках костра разглядели под распахиваемыми полушубками солдатские погоны.
– Так вы рядовые, что ли?
– А тебе кого надо? Непременно генералов? – засмеялся Коломиец.
– А нам всё комиссары говорили, что одно офицерьё на восток топает!
– Врали! – всё так же беззлобно смеясь, ответил Фарид Валинуров.
– Раз так, угощайтесь, вот у нас и курительная бумага имеется! Мы ведь тоже в германскую солдатами воевали! – проговорил чернявый партизан, протягивая кисет и бумагу. Как раз в это время появились Фёдор и Роман.
– Куда идёте-то? – спросил партизан со шрамом на щеке.
– Вестимо, на восток! – мрачновато-вразнобой ответили сразу несколько человек.
– Да я не про то! Что вы в Китай идёте или ещё дальше, про это мы знаем. А вот вы-то, если не офицеры, чего бежите!
– А оттого и бежим, что не офицеры! Если что, в Красной армии командовать не пригодны. Большевикам напакостили будь здоров! Посему с нами будет разговор короткий. Нам с ними не жить! – ответил за всех Коломиец.