– Видишь, Федя, а был бы ты шофером, сейчас можно было и на немецкой машинке покататься, – подмигнул товарищу Гришка, подобрав валяющийся в песке карабин.
– Мне бы трактор, – горестно вздохнул тот.
Ближе к утру, оставив курмышевцев контролировать дороги, десантники вернулись на базу, довольно обсуждая детали ночной операции. Сашка Полещук и Тимоха хвастались новенькими штык-ножами, снятыми с убитых гитлеровцев.
– Смотри, Ваня, – улыбался Тимоха, – теперь немца в немца буду втыкать. Забавно, да?
Отдохнув, после обеда Луценко вновь увел взвод под Глуск, в знакомые места.
Через день, правда, пришлось уйти поглубже в леса и затаиться на некоторое время. Отогнав партизан, охраняющих мост через Птичь, со стороны Глуска появилась 260-я пехотная дивизия вермахта. Быстро переправившись на другой берег, она двинулась к Оземле, а оттуда повернула на Паричи. Тысячи лошадей, машин, солдатских ног поднимали клубы пыли, двигаясь по захваченной земле.
Избегая окружения, Курмышев отвел свою группу к Рабкору. Южнее Паричей отступила и 232-я стрелковая дивизия, застрявшая в десятке километров от Бобруйска, где гитлеровцы, сумев организовать оборону, никак не давали красноармейцам переправиться через небольшую речушку, протекающую по широкому заболоченному лугу. Укрепившись в лесу на высотках, они мощным пулеметным огнем раз за разом срывали атаки наших солдат. И хотя советская артиллерия показала себя с лучшей стороны, разбить все огневые точки врага она не успела.
Откатившись на новые позиции, 232-я дивизия стремилась задержать фашистов и не пустить их не только в тыл Мозырскому укрепрайону, но и на Речицу, где в эти дни разворачивались тяжелые бои за днепровские плацдармы.
Десантникам также не удалось отдохнуть: пропустив немецкую армаду, они снова вернулись к поставленной перед ними задаче, устраивая засады и ловушки для зазевавшегося врага. Почти весь батальон сосредоточился в районе Глуска, где всё активнее действовали войска охраны тыла группы армий «Центр», добивая выходившие из окружения группы бойцов Красной армии.
Во время одной из засад новым фугасом от Лукича был взорван небольшой танк вместе с экипажем. В этом же бою Иван из своей верной винтовки застрелил унтер-офицера, начавшего было организовывать круговую оборону сразу после первого залпа сидевших в придорожных кустах десантников.
– Смолин, представление на медаль тебе напишу, – после боя Луценко похлопал Ивана по плечу.
– И на меня, товарищ младший лейтенант, – подал голос Сашка Полещук, – я второго унтера ухлопал.
– Хорошо! – улыбнулся взводный.
На следующий день не успели как следует ввязаться в новый бой, как к группе немцев прибыло подкрепление. И теперь уже десантники были вынуждены отступать, отстреливаясь от наседавшего противника и стараясь не угодить под минометные мины, которыми враги щедро забрасывали белорусский лес.
Зато вечером бойцы Луценко успели заложить взрывчатку на дороге рядом с деревней Жуковичи, по которой фашисты, гоняющиеся за ними, возвращались в гарнизон. Взрывом перевернуло идущий впереди танк. Были ли жертвы среди танкистов, выяснить не удалось, так как пехота залегла и открыла такой шквальный огонь, что десантникам пришлось ползком выбираться из-под него.
Уже стемнело, как по рации был получен приказ всем ротам немедленно явиться в запасной лагерь. Подняв подчиненных, Луценко повел их к Микуль-Городку, выслав впереди дозор, чтобы в темноте случайно не наткнуться на немцев. На место добрались только утром.
Оказалось, что накануне с Солопом связались из штаба 1-го воздушно-десантного корпуса.
– Командир корпуса генерал-майор Усенко добился перед командованием Юго-Западного фронта, чтобы десантников прекратили растаскивать по отдельным направлениям, – серьезным голосом отчеканил оперативный дежурный. – Сегодня утром сам товарищ Буденный дал распоряжение вывести все бригады корпуса из боев и сосредоточить восточнее Киева. Поэтому, Солоп, собирай своих бойцов, ноги в руки, и возвращайтесь в Борисполь. Советую поторопиться.
– А где Гудков? – спросил комбат, не привыкший разговаривать через голову начальника.
– На сегодняшний день в район севернее Овруча из окружения вышло только 33 человека вашей бригады. Ивана Потаповича среди них нет.
– Понял вас, приступаю к общему сбору! – Расстроенный капитан вернул трубку связисту.
Выполняя полученное указание, командир батальона приказал немедленно оповестить все группы, с которыми можно связаться по рации или при помощи посыльных.
– Ты слышал? – Тимоха толкнул Ивана в бок. – Кажись, домой возвращают.
– Не глухой, – ответил тот. – А чего такая срочность?
– Отставить разговоры! – зашипел на них Луценко. – Слушать, что комбат говорит!
После того как батальонная жизнь пришла в движение, готовясь к длительному маршу, Солоп связался с Курмышевым.
– Товарищ подполковник, мне поступил приказ возвращаться в свою бригаду. Сегодня снимаемся и выходим на Калинковичи. Там переправимся через Птичь и мимо Чернобыля к Борисполю. За пару дней дотопаем. Не со всеми группами получилось связаться, даже не знаю, где их искать. Просьба большая: как объявятся, передайте, чтобы догоняли.
– Это само собой. Жалко, Петя, что уходите, скоро здесь станет очень жарко, каждый штык будет на счету. Но держать не имею права. К тому же врага нужно бить везде, где он объявится. Спасибо за вашу помощь. Извини, некогда говорить, веду бой в Рабкоре, немцы давят со всех сторон. Пока держимся.
– Удачи вам, Леонтий Васильевич, передавайте Бумажкову мой привет. Надеюсь, после войны увидимся.
К ночи 22 июля, свернув лагерь, колонна десантников отправилась в далекий путь…
В этот же самый день в Москве были приговорены к смертной казни и спустя несколько часов расстреляны на полигоне НКВД в Бутово несколько высших командиров Западного фронта, допустивших трагедию Красной армии в Белоруссии. Среди них был недавний командир танковой бригады, а нынче командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Павлов Дмитрий Григорьевич, сделавший стремительную карьеру на фоне массовых предвоенных репрессий.
А уже через двое суток на запад, переправившись через Птичь, в конные рейды двинулись три кавалерийские дивизии только что созданной группы Городовикова, основной задачей которой был удар по тылам противника. Особое место отводилось Староваршавскому шоссе, до которого так и не смогли добраться десантники Солопа. Командовал операцией полковник Бацкалевич – командир самой укомплектованной 32-й кавалерийской дивизии. С этой дивизией Петр Тихонович сталкивался летом 1940 года в Бессарабии, когда воздушный десант выбросили в районе Болграда, чтобы не допустить мародерства со стороны отступающих румын и вывоза ими ценностей. Тогда свалившиеся буквально на голову советские бойцы вызвали огромную панику среди растерявшегося неприятеля. Вскоре на помощь десантникам, совершив скорый марш, пришли кавалеристы, окончательно закрепив приграничный город за Советским Союзом.
К сожалению, рейд в Белоруссии оказался не таким легким. Через несколько дней, понеся огромные потери, остатки кавалерийской группы с трудом вырвались обратно. Много конников навсегда осталось лежать в лесах под Глуском, Осиповичами и Старыми Дорогами.
Через два дня от начала марша батальон Солопа миновал украинский город Овруч, где находился штаб воздушно-десантного корпуса и самой 204-й бригады. Там удалось погрузить подчиненных в железнодорожный состав, идущий в сторону Борисполя. И вскоре уставшие, грязные от пыли, с соляными разводами на гимнастерках бойцы батальона вошли в родные казармы, встретившие их безрадостной тишиной. Кроме небольшой группы остававшихся здесь сослуживцев, охраняющих склады и другое имущество бригады, здесь находилось несколько штабных работников, которые сумели выйти из окружения, сохранив оружие. Измотанные и выдохшиеся, они не особо хотели говорить о случившемся.
Следующей ночью, после отбоя, Иван, договорившись с Тимохой, ушел в самоволку. Уж очень хотелось повидать Олеську, страсть как соскучился.
Прижимаясь к заборам и стенам домов, чтобы случайно не попасться на глаза патрулям, он вскоре добрался до знакомого дома. Волнуясь, постучал в окно.
Через минуту раздались шаркающие шаги, и, щелкнув замком, дверь открыл отец Олеси, невысокий лысоватый Станислав Борисович, который работал инженером на железной дороге. Увидев нежданного гостя, замер, не зная, что и сказать. Затем тряхнул головой:
– Вот уж кого не ожидал снова встретить. Зачем пришел?
– Здравствуйте! – смущенно поздоровался Иван. – Можно Олеську позвать? Днем не получилось вырваться, а скоро опять на фронт.
– Проходи, – хозяин кивнул, пропуская гостя, – нечего на улице торчать.
Проводив Ивана на кухню, Станислав Борисович направился будить дочку, и уже через несколько секунд выскочившая из комнаты заспанная растрепанная девушка бросилась на шею солдату, крепко обнимая его. Сквозь ночную сорочку парень почувствовал упругое стройное тело, такое нежное, пахнущее теплом и забытым уютом. Все заготовленные для встречи слова вдруг куда-то исчезли, затерялись во вспыхнувшей жаром голове, показались очень мелкими, неуместно глупыми в этой обстановке. Иван долго стоял, прижимая к себе девушку, блаженно улыбаясь и радуясь этому маленькому лучику счастья в кромешной тьме последних дней.
– Ну как там? – хрипловатый спокойный голос Станислава Борисовича вырвал Ивана из приятного забвения.
– Воюем помаленьку, – ответил тот, не отрывая взгляд от Олеси, – немец давит сильно. Но и мы не лыком шиты.
Хозяин чиркнул спичкой, зажег свечку, поставил на примус чайник.
– Сейчас водицы вскипячу, чаю попьете. И хлеб еще есть. Последние дни в магазинах хоть шаром покати, нет ни соли, ни спичек, ни муки. Даже никому не нужные галоши – и те разобрали.
– Паникеры воду мутят, – улыбнулся Иван, подмигнув девушке.
– Говорят, что Белую Церковь сдали, гитлеровцы вот-вот к Днепру выйдут, – Станислав Борисович на правах хозяина расставил кружки, нарезал хлеб.