– Смотрите, – Тимофей внезапно поднял руку, – звезда упала! Загадывайте желание.
На некоторое время наступила полная тишина, нарушаемая громким храпом, раздававшимся неподалеку, да отголосками непрекращающейся канонады – вечным спутником близкой войны.
– Ваня, ты что загадал? – тихо спросил Тимоха, поежившись от ночной прохлады.
– Нельзя говорить, – Гришка лениво приоткрыл глаза, – а то не сбудется.
Иван пожал плечами.
– Хочу вернуться домой живым, Олеську хочу с родителями познакомить, сватов заслать, папе с мамой помочь урожай собрать и дров к зиме заготовить. Ну и чтобы война эта проклятая издохла вместе с теми, кто ее начал.
– Многого просишь от одной звезды, – рассмеялся Тимофей. – А я загадал, чтобы получилось родителей отыскать. Неправильно это – одному расти, не должно быть сирот на земле.
– Ну ты загнул, – хмыкнул Сашка, – после войны их столько будет, на тысячу детских домов наберется.
– Вот я и говорю, неправильно это.
– Сашок, а у тебя какое желание? – рассматривая бескрайний и яркий Млечный Путь, спросил Иван.
– У меня всё проще, – ответил Полещук, – хочу, чтобы старшина банку тушенки и пару сухарей выдал.
Утром, после короткого, но очень мощного артобстрела, наполнившего поле воронками от разрывов, немцы перешли в атаку. Серозеленая цепь вражеских солдат медленно приближалась, яростно обстреливая обороняющихся из автоматов и минометов. Десантники отвечали, заставив гитлеровцев залечь и двигаться перебежками.
Иван старался экономить патроны, тщательно целясь в очередного противника.
«Кто его знает, раздадут сегодня боекомплект или нет?» – думал он, перезаряжая винтовку.
Вдруг что-то маленькое, сильное и очень горячее ударило в голову, сделав в приподнятой каске неровное отверстие. Осколок, прочертив борозду, оставил после себя открытую рану со свисающей по краям рваной кожей. Тут же, не заставив ждать, пришла дикая острая боль, словно миллионы невидимых иголок воткнули вместо волос. Следом накатила жаркая волна, которая свежей кровью стала застилать глаза. Иван, не в силах сопротивляться ей, сполз на дно ячейки, срывая каску и размазывая кровь по лицу. Неосознанно пошарил рукой в поисках бинта, но карман гимнастерки был пуст. Заветный рулон Иван совсем недавно отдал санинструктору, вытаскивающему корчившегося Тимоху, которому вражеские осколки разворотили шею. Машинально Иван стащил с себя гимнастерку, скомкал и прикрыл рану на голове, удерживая ее двумя руками. Адская боль не отпускала.
Вокруг продолжало грохотать, рвались мины, швыряя в бойца горсти песка, травы и камней. Рядом кто-то методично стрелял из винтовки, чуть поодаль короткими очередями продолжал огрызаться пулемет. Остававшиеся в живых десантники сдерживали наступающие пехотные цепи, не давая врагу ударить во фланг соседям.
В какой момент появился санинструктор, Иван не видел. Только мощные руки вдруг схватили его под мышки, вытаскивая из окопа.
– Держись, Ванька, лежи и не вставай, сейчас ружье подам, – раздалось сверху, где копошился человек. Через некоторое время в руку Ивана привычно легло знакомое цевье винтовки.
– Не отпускай и ногами помогай, если можешь, – прохрипел тот же голос, и, подхватив плащ-палатку с лежащим на ней раненым, санитар привычно ползком направился в сторону тыла. Вокруг, громко воя на подлете, продолжали рваться мины, тонко свистели пули, сокрушаясь о не найденной жертве. Привстать – это верная смерть, вот и приходилось двигаться, как можно плотнее прижимаясь к земле.
В иссеченной осколками роще, куда притаскивали раненых, находился импровизированный лазарет. Здесь оказывали первичную помощь, быстро обрабатывали раны, обматывали бинтом, стараясь остановить кровь. И отсюда же живых на носилках уносили в машину, чтобы везти дальше, в госпиталь, а мертвых укладывали друг около друга, им-то уже спешить некуда.
Фельдшер, повозившись с очередным бедолагой, подошел к перебинтованному Ивану, сидевшему прислонившись к березе.
– Смолин, поедешь в госпиталь. Рана не тяжелая, но нечем обработать, всё закончилось. Пока тащили, много грязи попало. Я хоть и вымыл там всё, но может сепсис возникнуть. Всё равно сейчас толку от тебя мало.
Когда полуторка заполнилась, один из санитаров забрался в кузов, постучал по кабине, и автомобиль, урча бензиновым мотором, медленно двинулся в путь, подпрыгивая на бесконечных ухабах, добавляя страданий покалеченным людям.
К вечеру добрались до Киева, попав в оборудованную под госпиталь районную больницу. Здесь раненых отсортировали: одних увезли в операционную, других на перевязку, третьих, кому не посчастливилось доехать живыми, в морг.
В душной операционной Ивану промыли и обработали голову, затем отвели в палату, забитую ранеными всех мастей, устроив на видавшем виды матрасе прямо на полу.
– Повезло тебе, – сказала пожилая медсестра на прощанье, – пару сантиметров ниже – и всё, к вечеру лежал бы в братской могиле.
После 14 сентября 1-й воздушно-десантный корпус и его 204-я бригада перестали упоминаться в боевых документах фронта…
Глава 12
Ситуация на юге с каждым днем становилась всё критичнее. Несмотря на просьбу командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника Кирпоноса Михаила Петровича оставить Киев и отвести войска, чтобы избежать окружения, Ставка продолжала, словно мантру, твердить о необходимости удержать столицу Украины любой ценой. Даже после того как вечером 14 сентября в районе Лохвицы танки Гудериана соединились с коллегами из армии Клейста, форсировавшей к этому времени Днепр около Кременчуга, создав пока еще непрочное кольцо, штаб фронта получал грозные приказы не сдавать город.
Через разрывы в немецкой линии всё еще пытались эвакуировать на восток заводское оборудование, архивы и прочее военное и гражданское имущество. Поезда уже не ходили, а вот на дорогах творился хаос. Тысячи забитых грузами машин, повозок смешивались со стадами скота, идущими рядом солдатами, беженцами с детьми и прочим людом. Сверху, в чистом голубом небе, надо всем этим летали самолеты со свастикой на фюзеляжах, периодически подвергая бомбежке или пулеметному обстрелу бесконечную колонну. Убитых не хоронили, брошенные тела так и валялись на обочине возле разбитых телег и грузовиков, куда их стаскивали товарищи по несчастью.
Долго лежать в госпитале Ивану не пришлось. Уже на следующее утро в палате появился моложавый лейтенант госбезопасности, который приказал срочно выделить десяток легкораненых бойцов для оказания помощи в эвакуации республиканского управления НКВД.
Так Иван оказался в команде, которая помогала загружать архив в грузовики.
– И смотрите, чтобы всё вынесли, до последней бумажки, – грозно сказал лейтенант, нахмурив брови. – Помните, что любой оставленный документ – это повод оклеветать нашу страну и ее руководство. Поэтому вашу нерасторопность буду расценивать как попытку оказать помощь врагу, со всеми вытекающими для вас последствиями.
Почти весь день раненые таскали стопки тяжелых папок, складывая их в кузов. В одну из таких ходок лопнула тесемка и по полу коридора разлетелась часть переносимой Иваном картотеки. Бросившись поднимать, солдат замер как вкопанный, упершись взглядом в надпись «расстрелян» внизу каждого из сотен листков. Появившийся внезапно часовой отвесил ему сильный подзатыльник, приводя в себя.
– Быстро, сука, поднял! И моли бога, чтобы старший не увидел.
Задыхаясь от боли, чувствуя, как начинает от крови намокать бинт, Иван тем не менее смог собрать и заново связать все документы. Когда дотащил стопку до грузовика, лейтенант госбезопасности остановил его:
– Боец, у тебя рана кровит. Иди в тенек, передохни чутка.
– Есть, – козырнул Иван и, шатаясь, медленно побрел к стоящему возле стенки тополю. Очень сильно болела растревоженная голова, да и сердце из-за увиденного трепыхалось так сильно, словно стремилось сбежать подальше от этого страшного места, средоточия людского горя.
После того как всё было погружено, лейтенант подошел к Ивану.
– Ты ж десантник? Из Борисполя?
Дождавшись положительного ответа, кивнул, указывая на кузов автомобиля:
– Забирайся, мы сейчас выезжаем. Довезем прямо в часть. Заодно покажешь, как легче добраться до взлетной полосы.
Вскоре солдат вместе с тремя чекистами, пристроившись между стопок загруженных бумаг, трясся по разбитым, запруженным баррикадами улицам, медленно продвигаясь к мосту через реку. Приподнявшись, пассажиры грузовика смотрели на город, пострадавший от бомбежек и обстрелов.
– О, Баямака! – помахал Ивану рукой невысокий русоголовый солдат, идущий в пешем строю.
Тот от неожиданности вздрогнул, словно услышал нечто давно забытое, из той, прошлой жизни. Затем улыбнулся и помахал в ответ.
– Отставить разговоры! Не нарушать строй! Раз! Раз! Раз-два-три! – командовал пехотинцами младший лейтенант в мятой, с полуоторванным козырьком фуражке и серых от пыли сапогах.
Проехав мимо солдатской колонны, грузовик свернул на более спокойную улицу.
– Как он тебя назвал? Бумака? – хохотнул один из чекистов, перекрикивая шум двигателя.
– Нет. – Иван всё еще продолжал улыбаться, ощущая приятное тепло от мимолетной встречи с родной душой. – Баямака! Меня так в деревне дразнят.
– Странное прозвище.
– Когда совсем маленький был, мамка с собой в поле брала. Она с бригадой пшеницу жнет, а я рядом топаю. Говорить-то почти не умел, а хотелось. Так и ходил между жнецами и пальцем тыкал: «бая – мака», то есть «большое – маленькое». Других слов еще не умел произносить. А в деревне прозвище быстро прилипает.
– Так это односельчанин твой был? – чекист усмехнулся и зевнул, прикрыв рот кулаком.
– Да, Прохор Лаптев, мы в школе вместе учились. И призывались в один день.
Несмотря на частые бомбежки, мост через Днепр проехали без происшествий, а вот дальше пришлось толкаться в бесконечной пробке. Водитель, приоткрыв дверь, высунулся наружу и громко матерился, требуя уступить дорогу, но его крики слабо действовали на других участников, которые либо ругались в ответ, либо делали вид, что не замечают чекистскую фуражку с малиновым околышком. Очень часто над дорогой пролетали немецкие самолеты, пуская длинную очередь из пулеметов на огромную колонну или сбрасывая бомбы. Невдалеке грохотала такая привычная для последних дней канонада. Кое-как процарапавшись, только под вечер прибыли в Борисполь.