т умирающих на передовой солдат, пытаясь «взобраться на елку и не поцарапать шишку», то есть сохранить звания, должности, продпайки, привилегии и, конечно, жизнь, немецкая армия продолжала с запада наседать на ослабевшие советские войска, а с востока – укреплять линию окружения, готовясь сдержать предполагаемый прорыв.
В конце концов, в условиях постоянно скачущей радиосвязи, Кирпонос добился получения шифровки об отводе 37-й армии, сражающейся западнее города. Ссылаясь на нее, командующий тут же приказал всем подчиненным войскам осуществить отход, выйти за пределы кольца окружения и закрепиться на новых рубежах. Но это решение запоздало. За короткое время вермахт сумел создать второе кольцо окружения, подойдя вплотную к Борисполю с востока. Потеряв управление, поддавшись панике и неразберихе, понесшие к этому времени большие потери армии стали рассыпаться, превращаясь из некогда единого кулака в слабые разрозненные пальчики, не способные драться. А ведь предстоял глубокий марш с боями по территории, которую контролировали немцы. Находящейся в этот момент западнее всех 37-й армии до новой линии фронта было 250 километров. И это по прямой! Между тем на востоке уже вовсю гремели бои. Обескровленные, попавшие в окружение советские 5-я, 21-я, 26-я, а также части 38-й, 40-й армий и тыловые подразделения Юго-Западного фронта пытались вырваться, продолжая терять людей и технику.
В ночь на 19 сентября защитники Киева перешли на левый берег Днепра. Последним город покидал второй сводный отряд моряков Пинской военной флотилии, воевавший в сухопутном строю на окраинах города. За ними отходили подразделения НКВД, которые отвечали за взрыв мостов через реку.
Сосредоточившись в Борисполе, отдельные части стали готовиться к прорыву. Город был наполнен тысячами машин, колоннами солдат, огнями пожарищ, воем пикирующих вражеских самолетов.
Утром городок снова бомбили, на этот раз очень сильно. После того как бомбардировщики улетели, Иван не выдержал и рванул к Олесе, не став разыскивать Женьку, чтобы заполучить заветный пропуск. Борисполь еще дымился кострами десятков сожженных машин и разрушенных домов, возле которых бродили выжившие люди. Но жизнь даже в таких жутких условиях продолжалась. Где-то сжигали документы, где-то готовили кашу, грели воду в котелках, чтобы заварить концентраты горохового супа. Из разрозненных групп красноармейцев и одиночек формировали сводные отряды, которые должны были пробивать дорогу многочисленным тыловым обозам. При этом одни командиры выступали за прорыв единым кулаком, другие – за просачивание поодиночке. Хаос, паника, непонимание происходящего витали в воздухе зловещими птицами. Северо-западнее гремел бой, это держались арьергарды, прикрывая отход фронта. Восточнее, в сторону прорыва, ушел отряд моряков, чтобы выбить немцев из села Иванькив и обеспечить остававшимся выход к городу Березань, до которого было сорок километров. И над всем этим высоко в небе висел немецкий самолет-разведчик, передавая данные о советских войсках. Добежав до знакомого дома, Иван облегченно вздохнул, увидев его целым и невредимым, даже почти все оконные стекла уцелели. Вскочив на крыльцо, он забарабанил в дверь. Вскоре показался хозяин, из-за плеча которого выглядывала и сама девушка.
– Опять ты? – недобрым голосом спросил Станислав Борисович, рассматривая перебинтованную голову солдата.
– Папа, пусти! – попросила дочка, намереваясь протиснуться мимо отца, но тот рукой толкнул ее обратно в дом.
– Никуда не пойдешь!
Затем хозяин повернулся к Ивану:
– Не надо сюда больше приходить. И так все соседи шушукаются. Со дня на день немцы появятся, лишние разговоры ни к чему будут. Ты-то сегодня уйдешь, а нам здесь оставаться. Так что, это, давай иди в часть. Ну, и поправляйся скорее.
– Может, всё-таки с нами на восток? – умоляюще взглянул на него Иван. Но мужчина был непреклонен.
– Нет! Не пошли тогда, теперь уж точно поздно. Не переживай, справимся.
– Папа, дай выйти! – Олеся сделала очередную попытку протиснуться, но Станислав Борисович не пустил дочь, молча закрыв дверь перед опешившим Иваном.
Постояв немного, тот вздохнул и пошел обратно, заметив через окно заплаканное лицо девушки.
По пути в часть он мысленно продолжал разговор с отцом Олеськи, пытаясь отыскать железный аргумент, который помог бы ему переубедить упрямого мужчину.
– Ты знаешь, кто это?! – возбужденный Женька Чумаков тряс вернувшегося Ивана за рукав, показывая на невысокого человека в форме политрука, наблюдавшего за парой немецких истребителей, с громким ревом крутившихся на небольшой высоте.
– Нет, – вздохнул тот, погруженный в свои мысли.
– Сам Аркадий Гайдар! Как ты мог не узнать?! У тебя, случайно, нет с собой его книги? Я хочу автограф взять!
Иван отрицательно покачал головой, и Женька, оставив его, подбежал к политруку и принялся о чем-то расспрашивать, восторженно глядя на известного писателя.
Вернувшись в казарму, Иван нашел зампотыла, готовившего выход остатков бригады и вывоз материальных средств. Большую часть имущества оставляли на месте, так как грузовиков было очень мало, а сжигать, чтобы не досталось врагу, команда не поступала.
– Смолин, подойди к полковнику, который около пропускного пункта крутится. – Зампотылу некогда было заниматься «лишними» солдатами. – Есть приказ всех, кто может ходить и не задействован в эвакуационных работах, направлять на формирование новых подразделений. Дуй туда, пока не поздно. В этой обстановке черт ногу сломит.
– Есть, – Иван приложил руку к пилотке. Обсуждать приказ или напрашиваться на то, чтобы остаться в хозчасти, он не стал.
– Даст бог, свидимся, – кивнул Чумакову на прощанье. Тот, выпросив себе место в кузове, перетаскивал в грузовик архив боевых листков бригады и пишущую машинку.
– Сегодня ночью санитарный поезд пойдет на прорыв, – доверительно ответил Женя, перевязывая стопку бумаг, – если немцы не разобрали рельсы, то есть шанс проскочить. Вряд ли они будут лупить по вагонам с красными крестами. Попробуй туда попасть, авось вылезешь. Мне отказали, но ты ж раненый, могут взять.
Иван кивнул, зная, что совесть не позволит вылезать на плечах тех, кому тяжелее.
Позже, через много лет после войны, рабочие, которые строили около Борисполя трубопровод, наткнулись на большую братскую могилу. Как показало расследование, останки принадлежали раненым и врачам того самого поезда. Не сумев прорваться, они были пленены и вскоре расстреляны фашистами.
В ночь на 20 сентября немцы, обойдя удерживаемое отрядом моряков село Иванькив, от которого до Борисполя было меньше трех километров, заняли все господствующие высоты, расположив на них артиллерию и пулеметные точки.
Поэтому утром еще один отряд Пинской военной флотилии был брошен в бой. Ухали винтовки, длинными очередями строчили пулеметы, рвались мины. На древнем скифском кургане, который в народе называли «Язвина могила», держала оборону немецкая мотопехота. С высоты хорошо просматривались окрестности, что позволяло врагу контролировать дороги, ведущие на восток. Расстреливая плотным огнем наступающие цепи, которые отлично выделялись на фоне нескошенного поля, немцы не давали наступающим подойти близко к окопам. Понеся большие потери, моряки были вынуждены залечь.
Командование армии тут же запланировало вторую атаку, выделив для этого несколько сборных рот, в одну из которых и был зачислен Иван.
– Выбирай, – кивнул ему накануне моложавый интендант, указывая рукой на ящики новых, в смазке, винтовок Мосина.
– А СВТ есть? Или автомат?
– Шутишь? – рассмеялся красноармеец, выдававший оружие. – Такое добро на дороге не валяется. Бери винтовку и штык. Патронов полные карманы набивай, всё равно девать некуда.
Тщательно подготовив оружие к бою, вычистив его от лишней смазки и проверив, как работают механизмы, Иван не спеша готовился к встрече с врагом. Страха у него, насмотревшегося за последние месяцы столько всего, что некоторым и за всю жизнь не увидеть, не было. Скорее присутствовало легкое волнение, которое, по опыту, должно было исчезнуть после команды «в атаку».
Не успело солнце объявить о середине дня, как новые роты маршем двинулись в сторону Иванькива на помощь морякам, всё еще ведущим бой. Проходя по Борисполю, Иван мысленно прощался со своей частью, с городом, с Олесей и ее родителями. На душе было очень грустно, из головы не выходил образ плачущей девушки. Сердце солдата рвалось, предчувствуя беду, горечь окончательной, как ему казалось, разлуки. Невозможность предвидеть будущее, закрытое темной тучей, делала чувства острее, причиняя дополнительную душевную боль. Вскоре город остался позади. Иван обернулся, бросил последний взгляд на еле виднеющиеся крыши, тяжело вздохнул и пошел дальше, сапогами взбивая серую дорожную пыль.
После войны бориспольцы рассказывали, что на пепелище одного из домов часто приходил безумный старик, которого мужики называли «Борисычем» и иногда наливали водки. Выпив, тот начинал плакать, вспоминая былую жизнь. Летом 42-го года он попытался защитить свою дочь, которую отправляли в Германию на работы. Жена к этому времени умерла от тифа, так как не было лекарств, и девочка оставалась единственным близким человеком. Когда полицаи принесли повестку, Станислав порвал ее, а ребенка спрятал в подвале дома, надеясь, что про нее скоро забудут. Может, так бы и произошло, но кто-то из соседей донес в полицию. Оцепившие дом каратели, среди которых были бывшие подчиненные инженера-путейца, вытащили хозяина на улицу и на его глазах выжгли подвал огнеметом. Слушая крик сгорающей заживо девушки, изверги смеялись, удерживая вырывающегося отца…
Глава 13
Развернувшись в цепь, собранные накануне роты, не имея ни минуты на слаживание действий, даже не успев узнать своих командиров, двинулись в атаку на немецкие пулеметы. То тут, то там в траве среди воронок валялись убитые тела в черных бушлатах. Иван обратил внимание, что их было очень много.