По мере приближения к немецким позициям огонь со стороны врага нарастал. Вскоре цепи залегли, медленно, ползком пробираясь вперед, через какое-то время выйдя на линию залегших здесь матросов. Кое-как совместными усилиями в яростной схватке, ценой больших потерь удалось захватить первый холмик, повернув находящуюся там артиллерийскую батарею против бывших хозяев. Затем выдавили фашистов с Язвиной могилы.
Бой продолжался до позднего вечера, и лишь с темнотой роты отошли обратно, остановившись на южной окраине Борисполя. Там с удивлением узнали, что, пока дрались с немцами, колонны штаба 37-й армии и большинство других частей обошли Иванькив южнее и двинулись в сторону Березани. Командиры оставшихся подразделений собрались и снова стали спорить о том, что делать дальше и какими путями выходить из окружения. Не достигнув компромисса, решили действовать по своему разумению. Одни считали, что нужно разбиваться на мелкие группы, другие, наоборот, собрались пробиваться на восток в составе больших отрядов.
Командир роты, в которой оказался Иван, построил своих подчиненных, приказал пробиваться на восток самостоятельно и первым, показывая пример, взяв с собой ординарца, исчез в темноте. Оставшиеся без командования солдаты какое-то время бесцельно толкались, растерявшись от произошедшего и не понимая, как вести себя дальше. В один момент рухнул привычный уклад армейской жизни, построенный на подчинении, отсутствии собственной инициативы, когда всё существование рядового красноармейца направлено на соблюдение распорядка дня и выполнение приказаний старшего по званию.
Но не только они оказались сейчас в таком положении. Весь Юго-Западный фронт, который на начало сентября насчитывал почти 760 тысяч человек, рухнул в одночасье, потеряв управление. Утром 21 сентября в урочище Шумейково, попав под удар 3-й танковой дивизии группы Гудериана, была уничтожена большая часть его командования. Вместе с генерал-полковником Кирпоносом в последнем бою погибли сотни офицеров штаба. В эти же самые дни огромная, еще недавно грозная сила, почти в 50 полнокровных дивизий, вдруг исчезла, превратившись в хаотически плывущую неорганизованную массу. Создаваемые наспех сборные роты рассыпались после первого же боя либо через несколько часов марша, когда над головой начинали кружить немецкие самолеты. «Спасайся кто может» – этот убийственный лозунг паникеров окончательно взял верх над многими умами.
Да, еще гремели бои, шли в атаку роты и батальоны, направляемые теми, кто держался и продолжал выполнять свой долг, кто понимал, что спастись можно, только объединив усилия, волю, дисциплину и стремление каждого бойца. К сожалению, таких героев оказалось немного.
Когда первые эмоции схлынули, Иван порасспрашивал моряков и узнал, что те будут пробиваться, держась поближе к Днепру – там проще спрятаться в тростниках, да и основные силы немцев будут севернее, где проходит большинство дорог. Вняв этой логике, он забросил винтовку на плечо и пошел в сторону сереющего на востоке неба, принимая немного южнее. Нужно было уйти как можно дальше, пока не наступил рассвет. Ясно, что утром немцы придут сюда добивать и брать в плен тех, кто остался. К тому же выстрелы слышались уже на самой окраине Борисполя, а значит, арьергард 37-й армии тоже отходит. Вначале было желание вернуться к Олеське, чтобы отсидеться хотя бы несколько дней, пока обстановка не прояснится, но Иван здраво рассудил, что, во-первых, его не примет Станислав Борисович, а во-вторых, как он будет смотреть в глаза девушке, ведь та может посчитать его трусом.
Вся дорога от Борисполя была заставлена брошенными автомобилями. Некоторые были разграблены, другие стояли забитые всяким добром, третьи горели, освещая скорбный путь отступающих бойцов. Те, небольшими группами и поодиночке, предоставленные сами себе, понурив головы, медленно брели вперед к неизвестному будущему.
Через неделю Иван добрался до большого села Оржица, пройдя почти две сотни километров. Шел в основном по ночам, обходя села и городки, днем отсиживался в рощах или тростниковых зарослях, прислушиваясь к звукам выстрелов и частым облавам. Иногда, замаскировавшись, наблюдал огромные колонны пленных красноармейцев, медленно ползущие на запад под охраной всего нескольких немецких солдат. Ему было непонятно, почему люди не пытаются бежать, перебив эту слабенькую охрану, а покорно идут на верную гибель.
Очень хотелось нормальной еды, но выходить к людям Иван боялся, опасаясь предательства. Мало ли на кого нарвешься – один хлебом угостит, а другой немцев позовет. Прячась от всех, в утренние часы выходил к бескрайним полям, чтобы сорвать перезревшую кукурузу или насобирать колосков. И во время днёвки, забившись куда-нибудь поглубже, разводил небольшой костер, используя сухие ветки, чтобы не создавать дым.
Однажды, задремав, едва не угодил в плен, когда немцы, подъехав на автомобилях, окружили и начали прочесывать небольшую рощу, разыскивая прятавшихся советских бойцов. Проснувшись от прозвучавшего невдалеке выстрела, Иван, захватив винтовку, спрятался в старой разрытой лисиной норе, на которую обратил внимание, когда ходил в овраг за водой. После того как немцы уехали, увозя с собой несколько пойманных красноармейцев, он выбрался и, отряхиваясь от песка, мысленно поблагодарил командира взвода Луценко, который заставлял десантников вырабатывать привычку в любой ситуации примечать возможное укрытие и часто проводил с ними занятия по маскировке.
К концу сентября бои в районе окружения практически закончились. В районах Прилук, Пирятина, Лубен, Оржицы была уничтожена большая часть Юго-Западного фронта. Прикрывавшая общий отход 37-я армия, разделенная на несколько частей, полностью пала в районе Барышевки, под Березанью, не отойдя даже трех десятков километров от Борисполя. Пробиться на восток удалось совсем немногим. Командующий армией генерал Власов вместе со штабной поварихой вышел из окружения только через месяц.
Празднующие успех немцы отчитались, что только в плен попало более 600 тысяч солдат и офицеров противника, захвачено несколько тысяч орудий и минометов, десятки тысяч винтовок и пулеметов, 84 танка.
Для Красной армии это была настоящая катастрофа, не имевшая аналогов за весь период войны. Юго-Западный фронт пришлось создавать заново, в спешке перебрасывая сюда новые части со всей страны.
Между тем, окончательно обезопасив себя от фланговой угрозы, танковая армия Гудериана повернула на север, готовясь к дальнейшему беспрепятственному наступлению на Москву. Оставалось только разделаться с собранными к этому времени под Вязьмой советскими войсками.
Возле Оржицы всё было изрыто воронками, было видно, что здесь шли серьезные бои. Черные застывшие танки, опрокинутые раздавленные орудия всё еще находились на полях. Смрадный запах сотен разлагающихся тел, гарь пожарищ витали в воздухе, дополняя мрачную картину смерти. На огромном поле возле села стояли сотни брошенных машин, возле которых сновали советские военнопленные, собирающие для немцев огромные трофеи. Лежа на днёвке в зарослях подсолнечника, Иван целый день наблюдал за ними. Как и тех, идущих на запад, этих пленных почти никто не охранял. И тем не менее попытки сбежать или обезоружить охранников не было. Люди спокойно бродили среди грузовиков, а к вечеру по команде построились в колонну и пошли в расположенный недалеко лагерь.
Поздно ночью, добравшись до реки, Иван из тростника смастерил небольшой плотик, обвязав стебли ремнем. Затем разделся догола, сложил сверху одежду, оружие и вошел в обжигающую осеннюю воду, едва не наступив на покойника, мертвое лицо которого белело возле сломанного камыша. На другом берегу быстро оделся, стуча зубами от холода. После этого пошел по дамбе, но вскоре едва не напоролся на вражеский пост, стоящий около деревянного моста. Пришлось спускаться и обходить его по самому краю пойменного болота. В результате, вымокнув и едва не потеряв винтовку, солдат через час выбрался на сушу. Продвигаясь вперед и стараясь держаться около воды, он только с рассветом понял, что ходит по кругу, оказавшись на большом острове. Времени, чтобы незамеченным переправиться на дальний берег, в сторону небольшого села, не было, и Иван решил дождаться следующей ночи, а пока, как обычно, спрятаться, мало ли что здесь будет происходить днем.
– Стой! Кто идет? – неожиданно совсем рядом раздался голос. Иван вздрогнул, испугавшись, затем рывком нырнул в заросли, срывая с плеча винтовку.
– Ванька, ты дурак, что ли? – Перед изумленным воином показалась невысокая полноватая фигура Сашки Полещука.
– Ты? Откуда??? – Удивлению не было предела. Произошедшее казалось невероятным, чтобы вот здесь, в проклятом и забытом богом месте, среди болот встретить боевого товарища, с которым еще недавно воевали бок о бок.
Обнявшись, друзья отошли в камыши, где у Сашки была подготовлена яма, в которой он прятался от немецких облав.
– Днем из села немцы приезжают, на лугу в копнах сена шерудят штыками. Это как ловушка. Туда ночевать наши солдатики приходят, вот гансы их и вылавливают. Я обычно под утро хожу, предупреждаю. Да народ особо не слушает. Уставшие, замерзшие, голодные – им бы хоть вздремнуть немного. Вот и попадаются. А сюда фрицы не доходят, не царское дело по камышам прыгать. Мало ли, можно и пулю схлопотать.
Расспросив Ивана о последних днях, Сашка поведал свою историю. После боев под Черниговым, когда остатки батальона вначале отступили к Нежину, а затем продолжили отходить на Прилуки и Пирятин, он отстал от подразделения. Дальше шел один, как многие тысячи таких же бедолаг.
– Никого из наших не осталось, – тяжело вздохнул Полещук. – Солоп погиб, большая часть офицеров тоже. Куда и с кем идти, непонятно. Прибились к какой-то стрелковой роте 21-й армии. На следующий день во время марша налетели немецкие самолеты, устроили кровавый дождь. Меня малость оглушило, когда оклемался, вокруг уже никого не было, только мертвые. Пошел на Прилуки, там настоящий ад творится, войск наших немерено, переправы немцами захвачены, пробиться не получается. Пришлось обходить. В Лубнах тоже фашисты, думал, ближе к Днепру подойду и вдоль берега просочусь. Так сюда и дотопал. А здесь в такую же заваруху попал, как и под Прилуками. К тому же болота кругом, скорее утонешь, чем пере