Уже весной земля, взяв на себя роль могильщика, затянет нанесенные раны, а поднявшаяся трава быстро скроет следы военного преступления. Сгоревшую технику утащат на металлолом, а погибшие солдаты, не найдя покоя, просто уйдут в небытие. И может быть через много-много лет щуп поисковика ударит о чью-то кость, глухим звуком передавшись живому человеку. И тогда зазвенят лопаты, расчищая старые окопы, чтобы наконец-то перенести найденные останки в братскую могилу. А если повезет найти уцелевший медальон, то на скромном обелиске появится чье-то имя.
– Полина, – позвал врача Степан, стоя возле обвалившегося бруствера, – смотри, сапоги нашел.
Присев на корточки, он снял обувь с убитого лейтенанта и принялся вытряхивать копошащихся внутри червей.
– Степа! – подошедшая девушка согнулась в рвотном порыве.
– Ну а что? – пожал плечами тот. – У тебя от сапог одно название, а эти еще послужат.
– Вот дурак, – сплюнул вылезший из блиндажа Василий, – с девушкой деликатнее надо. Почистил бы обувку да и отдал бы вечерком. И сразу тебе слава, почет и поцелуй в щеку.
– Как хотите, себе оставлю, вроде размерчик подойдет. – Степан присел и принялся разуваться. – Мои-то уже давно каши просят.
В начале ноября снегом уже было не удивить, он плотным покрывалом укрыл остывшую землю, предательски показывая следы отряда. Морозы, доходящие до двадцати градусов, сильные ветра и вьюги сильно замедлили продвижение. Теперь для ночного сна строили шалаши, в которые набивались как кильки в банку, прижимаясь друг к другу. Оберегающие лагерь часовые через несколько часов тормошили всех, заставляя тех, кто спал с краю, ложиться в середину, чтобы окончательно не замерзнуть. Иногда удавалось скоротать ночь в какой-нибудь удаленной от всех избушке лесника или на хуторе. Но однажды едва не угодили в ловушку, пришлось с боем отбиваться от немцев, вышедших к заброшенному дому в поисках партизан. После этого Гальченко предпочитал ночевать подальше от всяких строений. Несколько раз довелось отдохнуть в партизанских отрядах, встреченных на пути. Пожалуй, это были самые спокойные ночи за всё время перехода, когда можно было не вздрагивать от каждого шороха.
К постоянной ежесекундной опасности привыкли уже давно, но организм никак не хотел смириться с голодом, напоминая о себе урчанием пустых животов. Бывало, еды не могли раздобыть по несколько дней. Бойцы разрывали снег, пытаясь найти хоть немного замерзших ягод или какой-нибудь съедобный гриб. Чаще стали попадаться пустые деревни, жители которых прятались в лесах, опасаясь появившихся в этих местах карателей, убивающих всё живое ради куска хлеба от своего жестокого хозяина. Страшно было проходить мимо пустых умерших домов, смотрящих вслед отряду черными глазами оконных проемов. Странно, но очень редко попадались собаки, хотя обычно они есть у каждого сельского хозяина. При этом сильно расплодились кошки, охотясь за осмелевшими мышами.
Вот этих самых мурчащих пушистиков иногда употребляли в пищу, хорошенько обжаривая на костре.
– Поля, съешь кусочек, – упрашивал Гальченко врача, – считай, что это просто кусок мяса обычный. Ну, посмотри на себя: еще день-два – и совсем не встанешь! На мороженых ягодах ни сил, ни энергии не наживешь.
– Нет. – Полина закрывала рот руками, от одного запаха и вида убитой кошки ее начинало рвать. Было заметно, что командир, питавший к девушке нежные чувства, очень переживает, видя, как та угасает, не в силах преодолеть отвращение.
В один из дней, чрезвычайно взволнованный, он подбежал к девушке:
– Полюшка, недавно зайца подстрелил! Прямо как на заказ. Отошел в лес по нужде, смотрю, а он под елкой сидит, дремлет. Пойдем к костру, там ребята для тебя шашлык готовят.
Через минуту девушка с аппетитом уплетала горячее мясо.
– Ох, ничего вкуснее не ела! – улыбнулась она капитану, вытирая руки о полы шинели.
Тот обнял ее:
– Теперь пободрее будешь.
Час назад, закапывая кошачью шкуру в снег, Иван улыбался, слушая речь командира о маленькой лжи во имя большого спасения.
– Лучше портниха без юбки, чем сапожник без сапог, – подмигнул Гальченко напоследок, когда нес освежеванную тушку животного в лагерь. – Только смотри, десантник, держи язык за зубами.
Чем ближе к фронту, тем тревожнее становилось на душе у командира. Рыскающие в воздухе самолеты вполне могли заметить в голом лесу большую группу в темных шинелях, чтобы потом сообщить о ней наземным службам. И тогда вдогонку ринутся охотники, чтобы в азарте погони настичь, прижать к земле и добить ослабевшую добычу. Партизанское движение к этому времени набрало обороты, и немцы начали выделять для борьбы с лесными воинами достаточно большие мобильные силы, быстро реагирующие на появление в лесах вооруженных людей.
Но, как говорится, не буди лихо, пока оно тихо.
– Занять круговую оборону! – громкий голос Гальченко смешался с треском раздавшихся выстрелов.
Иван дернулся, вырывая себя из короткого сна. Машинально откатился в ближайшие кусты, возле которых лежал, и тут же передернул затвор. На мгновение замер, оценивая обстановку.
Под утро взвод немцев по следам вышел на лагерь отдыхающего в лесу отряда. Пользуясь сумерками, враги окружили красноармейцев, потихоньку подходя поближе. Однако полусонный часовой, заметив крадущиеся фигуры, успел поднять тревогу.
Большая часть оружия была сложенна в центре поляны, куда рванули бойцы, подставляя себя под пули противника. Иван, привыкший держать автомат рядом, оказался одним из немногих, кто выстрелами стал отгонять незваных гостей. Ведя огонь по засевшему за большой березой фашисту, он внезапно почувствовал сильный толчок в бок. Обернувшись, увидел испуганную Полину, которая, держа в руках маленький пистолет, указывала им в сторону. А там, буквально в трех метрах от Ивана, стоял огромный гитлеровец, в азарте поливающий свинцом мечущихся по лагерю людей. Солдат развернулся и тут же выпустил ему в грудь короткую очередь. Тело врага рухнуло на землю. Девушка схватила его оружие, помогая отбивать нападение. Вскоре послышались громкие команды, и гитлеровцы отступили, в этом бою они явно переоценили свои силы, рассчитывая легко справиться с красноармейцами, как это уже бывало не раз.
Собрав отряд, Гальченко быстрым маршем повел его дальше, пока к фашистам не подоспела помощь.
Почти через полтора месяца скитаний, поздно ночью, услышали еле доносящиеся звуки далекой канонады.
– Скоро линия фронта, – Гальченко улыбнулся уголками губ. Он прекрасно понимал, что впереди их ждал последний рывок, к которому отряд был не готов. Холод, голод, усталость, словно каменные жернова, продолжали перемалывать оставшиеся силы.
В середине дня, пробираясь по лесным дорогам, отряд вышел к небольшой деревне, уютно расположившейся на краю широкого поля. По сообщению дозорных, немцев в ней не было.
– Товарищ капитан-лейтенант, – обратился к Гальченко один из офицеров, – может, остановимся здесь, хоть переночуем в человеческих условиях? Больных много, кашляют, а нам скоро через передовую пробираться.
Зайдя в деревню, Гальченко приказал выставить посты на окраинах. Его бойцы прошлись по домам, собирая сельчан на небольшую площадь около бывшего сельсовета, над которым сейчас трепыхался флаг со свастикой.
После короткого митинга, где командир отряда запретил жителям покидать деревню, красноармейцы разошлись по избам, устраиваться на ночь. Сельчане пообещали поделиться продуктами и не оставить бойцов голодными, хотя у самих положение было не самое легкое. Об этом Гальченко узнал чуть позже, когда в дом, в котором он устроился, пришла группа крестьян. Сняв шапки, они принялись умолять красного командира избавить деревню от сельского старосты.
– Председателем колхоза до войны работал. – Худой бородатый мужчина с седой головой мял в руках заячий треух. – А как немцы пришли, в старосты подался. И при советской-то власти лютовал, заставлял план выполнять, а сейчас вообще три шкуры дерет. Земли-то у нас не шибко плодородные, много урожая не собрать. Так он последнее отнимает. Ты уж поспособствуй, мил человек, боимся, что до весны не протянем с такими поборами.
Выслушав ходоков, Гальченко вызвал двух автоматчиков, и вскоре найденный прячущимся в сарае староста был посажен под замок. Для Ивана Федоровича это не было таким уж необычным делом. По дороге иногда приходилось казнить людей, вступивших на коварную тропинку предательства. Для одних это был способ выжить, для других – поквитаться с властью, третьи просто хотели реализовать свои садистские потребности за счет оккупантов. Присутствие в отряде двух прокуроров из разбитых советских дивизий вносило в импровизированные суды элемент законности и правопорядка.
С рассветом, когда солнце поднялось над кронами покрытых инеем деревьев, Гальченко объявил деревенский сбор. Топчущиеся возле сельсовета жители, тихо перешептываясь, наблюдали, как один из красноармейцев перебросил веревку через толстую ветку старой березы и принялся готовить петлю. Рядом в неподвижном строю застыл отряд. В это время привели старосту, коротавшего ночь в холодном амбаре. Он шел медленно, затравленно глядя по сторонам и согревая дыханием окоченевшие руки.
– Так тебе и надо, – зашумела толпа, встречая арестованного, – будешь знать, ирод, как над народом издеваться. Гореть тебе в аду!
– Тихо! – поднял руку человек с петлицами прокурора, успокаивая присутствующих. Подождав, он громким поставленным голосом, чеканя каждое слово, принялся читать приговор, согласно которому староста, вступивший на путь сотрудничества с оккупационным режимом, приговаривался к смертной казни. Арестованному связали руки за спиной, заставили подняться на колодку и накинули петлю. В этот самый момент с жутким плачем из толпы вырвалась женщина, державшая на руках завернутого в одеяло младенца. С воем она бросилась на колени и, рыдая, принялась умолять Гальченко пощадить мужа. Тот постоял, не зная, что делать, окинул взглядом притихших крестьян, большинство из которых было в лаптях, несмотря на холод. Некоторые мелко крестились, бабы тихонько вытирали слезы, жалея человека, которого совсем недавно проклинали. Выдержав паузу, капитан махнул рукой, останавливая казнь. Взяв со старосты слово, что тот перестанет служить немцам, он отправил его домой. После этого вперед вышел комиссар отряда, который рассказал о гуманности советского народа и поклялся: если дойдут слухи, что староста не изменился, то он вернется и лично вздернет преступника.