Прибыв в Веретейку, окоченевшие бойцы Гринева высадились, и машины тут же уехали обратно, чтобы днем не стать добычей вражеских истребителей. В этот раз, вместо теплых деревенских изб, бойцам 204-й бригады пришлось ночевать в землянках, которые были отрыты тыловыми частями армии. Самодельные печки, изготовленные из бочек, нещадно коптили, но это было единственное тепло и единственная возможность обогреться. Набившись внутрь так плотно, что пришлось спать сидя, десантники не роптали. Что ж поделать? Война и комфорт совместимы только в тылу, а здесь, вблизи границы жизни и смерти, приходится довольствоваться тем, что есть.
Следующим днем бригада двумя походными колоннами двинулась в сторону линии фронта. Шли молча, тяжело нагруженные, лыжи несли на плече, так как оказалось, что не все хорошо умеют на них ходить. От этого батальоны очень сильно растягиваются и замедляют движение. Кроме сухого пайка, выданного на трое суток, каждый тащил с собой двойной запас патронов.
– Как хорошо, что я обычный стрелок, – покачал головой Илья, наблюдая, как пыхтят минометчики, толкая по снегу волокуши с тяжелыми минометами и ящиками мин. Рядом хрипели, то и дело вытирая пот со лба, противотанкисты со своими неповоротливыми ружьями.
По пути прошли через пару сгоревших деревень, встретивших десантников запахом гари и одинокими печными трубами. Недалеко вдоль обочины попались сани, на которых штабелем лежали убитые люди. Видимо, кто-то собирал беженцев, погибших от бомбежки, да не довез до кладбища.
Молодые ребята, не нюхавшие пороха, испуганно всматривались в заснеженные бело-синие лица мертвецов, изгрызенные дикими зверями. Иван, проходя мимо, лишь тяжело вздохнул, мысленно призывая бога позаботиться о душах невинно убиенных.
Уже в сумерках подъехали три «катюши», их расчеты быстро расчехлили установки и принялись уверенно заполнять тонкие направляющие реактивными снарядами. Командование фронта таким образом хотело отвлечь внимание немцев, мимо дозоров которых требовалось просочиться почти трем тысячам человек.
Не успели отойти подальше, как дикий рев наполнил всё вокруг, словно злой огненный демон вырвался наружу. Громко шипя, оставляя за собой столбы дыма, смешанного с огнем, мощные снаряды ушли в небо, и вскоре, после короткой паузы, с юга донеслись звуки десятков разрывов.
Ошарашенная невиданным зрелищем, колонна замерла, и только громкие маты комбата, требовавшего продолжить путь, заставили ее тронуться с места.
Быстро свернувшись, расчеты «катюш» ловко расселись в машины, и те, стремительно развернувшись на узкой дороге, на полном газу умчались обратно. А уже через несколько минут в воздухе зашумели винты немецких штурмовиков, которые, громко воя, принялись пикировать вниз, забрасывая дорогу бомбами.
Пустовгар, готовый к такому повороту, еще до прилета стервятников приказал батальону свернуть в лес. Там и переждали бомбежку, лежа в снегу под деревьями и зажимая уши руками.
– Вот зачем было рядом с нами это делать? – матерился комбат, грозя кулаком в сторону уехавших машин. – Как будто не знали, чем закончится.
Построив и проверив батальон, он приказал двигаться дальше. С наступлением темноты при помощи разведчиков-проводников из частей, держащих оборону в этих местах, десантники перешли линию фронта и двинулись на юго-восток под звуки удаляющейся канонады, пробираясь через заснеженные леса и болота.
Атака на штаб 2-го армейского корпуса, составлявшего основу немецкой обороны, который располагался в деревне Добросли, практически на окраине Демянска, была запланирована на пять часов утра 15 марта. К этому времени требовалось совершить марш протяженностью чуть более сорока километров в условиях полного бездорожья, утопая в снегу и ледяной каше незамерзающих болот. Кроме этого, впереди десант уже поджидали немецкие патрули, знающие о прибытии в район крупных сил противника.
К тому же накануне ночью 1-я маневренная воздушно-десантная бригада Тарасова, голодавшая несколько дней, атаковала гарнизон в деревне Малое Опуево, находящейся рядом с болотом Невий Мох, чтобы раздобыть хоть какие-то продукты. Однако после жестокого кровопролитного боя по захвату деревни выяснилось, что немцы перестраховались и за день до этого большая часть обозов была отправлена в Большое Опуево.
Элемент внезапности окончательно исчез. Понимая, что разведка не врет, гитлеровцы стали активно готовиться к предстоящим боям в собственном тылу, переведя гарнизоны в состояние повышенной готовности и усилив патрули солдатами и бронетехникой, снятыми с передовой.
Глава 18
К неширокой реке Полометь, на другом берегу которой проходила вторая линия обороны окруженных гитлеровцев, бригада прибыла в пять утра 14 марта.
– Пальцев не чувствую, – прохрипел Илья, наклонившись к Ивану.
– Я тоже, – ответил тот, вытирая брови, покрытые инеем.
Если днем солнце пригревало, подтапливая тяжелый снег, то ночью температура опустилась ниже тридцати градусов. Промокшие валенки встали колом, заморозив ноги, и только бесконечное движение не давало им окончательно превратиться в ледышки. Острая боль постепенно уходила вместе с кровью, принося облегчение. Но это была ловушка и означало одно: обморожение.
– Растираем руки и ноги, – тяжело дыша, прошел вдоль колонны Пустовгар, – иначе поотмораживаете на хрен! Не спать! Даже не думайте глаза закрыть!
Иван, продолжая топтаться, раскачиваясь, словно утка, из стороны в сторону, снял варежки, сунул их за пояс и, зачерпнув немного обжигающего снега, принялся тереть окоченевшие пальцы, которые тоже начали утрачивать чувствительность. Боль вернулась только через несколько минут, тысячей иголок ударив по рукам. Сжав зубы, чтобы не застонать, парень продолжал неистово втирать снег в кожу. Это была единственная возможность спасти собственные конечности. Вскоре на смену тонким уколам пришел жар, кожа на кистях покраснела, вернувшись к жизни.
Иван сел в снег и принялся стаскивать задубевшие валенки, чтобы заняться ногами. Рядом постанывал Илья, продолжавший возиться с пальцами рук.
– Господи, боженька, как больно! – шептал он, вытирая накатывающие слезы, которые тут же стремились превратиться в лед, еще больше остужая лицо и побелевший восковый нос.
Провозившись еще какое-то время, Ивану удалось вернуть жизнь ногам. Лишь левый мизинчик еще очень долго не хотел разжигаться внутренним пламенем, оставаясь таким же нечувствительным к боли.
Несмотря на запреты, кто-то развел костер, чтобы хоть немного согреться. И хотя огонь со всех сторон был укрыт еловыми ветками, легкий запах дыма тут же наполнил густой лес, да короткие отблески пламени раздвинули ночь, десятками теней танцуя в кронах деревьев.
– Быстро загасить! – рванул в сторону костра начальник разведки, расстегивая кобуру. – Застрелю, суки, если хоть кто-то еще чиркнет спичкой.
– Ванька, я ногу не чувствую, – всхлипнул Илья, сидящий рядом.
– Три, не останавливайся, – буркнул тот, думая, как бы высушить мокрые портянки.
В этот момент раздался тонкий свист, и невдалеке разорвалась первая мина, прилетевшая с другого берега. Видимо, немцы всё-таки успели заметить всполох лесного костра.
Лихорадочно обувшись, Иван бросился под ближайшую елку, уткнувшись носом в заледеневший ствол.
Не видя в темноте ориентиров, немцы устроили короткий неприцельный налет, показывая, что их часовые начеку и незаметно пройти не получится.
Целый день бригада приводила себя в порядок, наблюдая за противником и дожидаясь, когда прибудут отставшие товарищи. Поход по глубокому снегу забрал много сил. Появились и первые жертвы: не выдержав ночного мороза, замерзли шестеро человек, решивших отдохнуть и не заметивших, как коварная усталость навсегда сомкнула глаза.
На этом неприятности не закончились. С группой бойцов пошел в разведку и не вернулся командир второго батальона капитан Карпенко. В бригаде слышали далекую перестрелку, которая вскоре стихла, но первоначально не придали этому значения. К тому же усталость, бессонница и голод притупили чувство реальности. А есть хотелось очень сильно. Сухой паек, выданный на три дня, закончился. Организм требовал калорий, которые должны были согреть его, но их не было, от этого холод казался еще более сильным.
– Обмороженных много, – бригадный врач развел руками перед Гриневым, – и это мы еще в бои не ввязались. Ох, плохое у меня предчувствие.
– Хватит ныть, – зло ответил командир. – Скоро такая жара начнется, согреемся.
Только что по рации он получил очередную взбучку из штаба фронта. Высоких чинов, сидящих в штабе возле теплых печей, не интересовали причины, по которым бригада не успевала выйти в нужный квадрат. Все попытки Гринева оправдаться встречали жесткий окрик, напоминающий, чем карается невыполнение приказа в условиях войны.
Приказав отправить обратно всех тяжело обмороженных под присмотром одного из санитаров, Гринев вызвал начальника разведки капитана Гаврилова.
Согласно его докладу, за день топтания на месте так и не удалось нащупать место, где можно было бы беспрепятственно перебраться через реку. Противоположный берег был плотно укрыт сетью огневых точек, дорога, идущая вдоль реки, патрулировалась небольшими группами пехоты на бронемашинах. Разрыва в обороне найти не удалось, как и определить точки для перехода реки – весенний лед мог преподнести весьма неприятные сюрпризы.
– Судя по свежим брустверам, нас здесь поджидали, отследив маршрут с воздуха, – закончил главный разведчик бригады.
– Хреново работаете, – командир бригады отругал Гаврилова и перевел командовать вторым, «осиротевшим», батальоном. – Может, в пехоте от тебя толку будет больше.
Вечером на совещании было принято решение об утреннем штурме немецких позиций.
– На левом фланге идет Пустовгар со своими бойцами, правее – все остальные. В затяжной бой не вступать! Задача: прорваться и сосредоточиться вот здесь, – Гринев ткнул пальцем в карту, указывая место, – мы и так уже порядочно задержались.