Уснула только в районе Твери. А через полтора часа уже разбудили.
Пока ехала в метро, предвкушала, как дома отмокну в ванне с пеной и завалюсь спать. Но отец оказался неумолим: четверть кончается и без того два дня пропустила. К первому уроку не успела? Ничего, пойдешь ко второму.
Сорок пять минут алгебры я бессмысленно хлопала глазами на доску и гадала: куда бы сбежать? Домой нельзя – мама на пенсии, сидит, бдит. К подругам по танцевальной школе? Их небось учиться не погнали! Но все в разных концах Москвы, добираться – целая история.
Однако выход нашелся.
Пошла на перемене в спортивный зал и выложила физруку всю правду. Тот взглянул сочувственно:
– Суровые у тебя родители.
И отворил дверь подсобки. Гора матов, тепло, уютно, тихо.
Я вырубилась мгновенно – и проснулась ровно к концу шестого урока, в 14.10.
Достала из портфеля зеркальце – лицо в полном порядке, щеки румяные, губы розовые. Зато форма измята до неприличия, но раздеться и сложить одежду, прежде чем уснуть, в голову не пришло. Да и стремно было раздеваться. Физрук молодой, старшеклассники борзые.
Как могла, разгладила юбку. Выбралась наружу, поблагодарила учителя физкультуры и отправилась в раздевалку. Домой, домой! Сейчас мне никто не запретит, наконец, вымыться и завалиться в чистую, мягонькую постель. Не спать, поковыряться в айпаде.
Народ из раздевалки уже схлынул. Я быстренько оделась и выбежала на улицу.
Прямо у ворот школы, преграждая пожарный выезд, стоял «Инфинити».
Сначала я увидела страшно огромный букет цветов на переднем сиденье. И лишь когда из машины вышла Людмила Аркадьевна – поняла, что цветочки – для меня.
От «Коринтии» до Пулково Саша с Зиновием добрались за рекордные сорок минут. Но на самолет в 11.40 все равно не успели. Пришлось лететь следующим.
В Москве приземлились в 13.15. В половине второго уже садились в ВИП-такси. Вдохновленный двойным счетчиком водитель домчал до школы за час.
Александра всю дорогу набирала и набирала номер дочери. И каждый раз женщина-робот ей повторяла, что аппарат абонента выключен.
– Людмила Аркадьевна! – Больше всего мне хотелось запихать букет обратно в машину, а лучше сразу в помойку. – Ну что вы! Мне неудобно!
Вокруг школы вечно полно народу: малыши носятся, мамаши с колясками бродят. Все, конечно, с удовольствием взирают на шоу: дорогая иномарка, ненормальных размеров букет. И моя юбка – мятая-премятая.
До бабки, наконец, дошло. Хлопнула себя по щекам, рассмеялась:
– Ох, дура я! Стоим, как на арене. Кидай цветы в машину, садись. Поехали!
– Куда?
– Я хотела сразу в ресторан. Но теперь вижу: тебе сначала надо переодеться.
– Ой… давайте в другой раз! – взмолилась я.
Просто умру, если придется опять сидеть с прямой спиной, держать вилку в левой руке и слушать ее тарахтенье.
– Ну, давай тебя тогда домой отвезу, – легко согласилась Людмила Аркадьевна.
Я успела гордо оглядеться – не всякого из школы на дорогих иномарках встречают – и запрыгнула в кожаное тепло «Инфинити».
Зиновий сбегал к расписанию, быстро вернулся:
– У нее шесть уроков. Тут совсем близко. Должна дома быть.
Александра скривилась. С видимой неохотой набрала номер.
– Да? – отозвалась трубка.
– Привет, э… мам.
– Здравствуй, – голос сразу настороженный, официальный.
– Соня дома?
– Нет.
– А… когда должна появиться?
– Понятия не имею. Она не докладывает.
– Может, у нее тренировка?
– Александра, в чем дело? – в мамином голосе сквозило раздражение. – Что вдруг за приступ родительской активности?
– Мне нужно знать, где Соня!
– Звони ей на мобильный.
– Он выключен.
– Значит, на факультативе каком-нибудь.
– Ладно, мам. Я поняла. Когда Соня появится, пусть сразу меня наберет.
Саша бросила трубку. Растерянно произнесла:
– Она может быть где угодно. У друзей. В кино. Я… я знаю ее подружек. Позвонить им?
Зиновий снова отщелкал номер дочери, услышал голос робота. Простонал:
– Чего она не отвечает?
– Мог разрядиться. Человек с поезда, там одна розетка на весь вагон. Или после уроков забыла включить.
– Ох, хорошо бы, если так!
– Что будем делать?
– Обзванивай ее подружек. Что еще остается.
От школы до дома езды десять минут, и всю дорогу Людмила Аркадьевна не умолкала. Превозносила мой талант и собственную проницательность. Рассказывала, как волновалась, когда следила за онлайн-трансляцией соревнований в Интернете. И раз десять повторила:
– Но мы договорились. Завтра ты отдохнешь – и мы пойдем отмечать твою победу.
– Да. Да. Конечно, да.
В тепле машины и терпком аромате духов я снова начала клевать носом.
Машина остановилась на светофоре. Людмила Аркадьевна продолжала тараторить. Я вежливо улыбалась в ответ и мечтала заткнуть ей рот кляпом.
Что случилось – не успела даже понять. Как в замедленной съемке увидела: старуха вдруг резко оборачивается… короткая боль, в бедро вонзилась игла.
Я попыталась сбросить сильную руку, завопила:
– Что вы делаете?
Но Людмила Аркадьевна резко нажала на поршень – и на пол полетел уже пустой шприц.
Рванула дверь – заперто. Резко ударила локтем в окно – ни трещинки, только ушиблась.
А бабка тем временем включила drive и снисходительно улыбнулась:
– Стекла бронированные.
В голове уже шумело. Тепло машины наваливалось, опьяняло, душило.
Я хотела врезать ей в зубы, но рука не послушалась. Упала. Голова стукнулась о подлокотник, в глазах с бешеной скоростью пронесся рой мушек, а потом навалилась темнота.
Недавно
Через две недели после операции Виктора хотели перевести в терапию, но Людмила Аркадьевна настояла, чтоб отпустили домой.
Что происходит в терапевтических отделениях туберкулезных больниц, она прекрасно знала. Правила грозные: «Больной выпивает таблетки только в присутствии медсестры! Категорически запрещены алкоголь, курение и выход за территорию!»
Но на деле анархия полная. Импортные антибиотики сдают перекупщикам, остальные таблетки сливают в унитаз. Карты, девицы, «травка». Умельцы, научились на зонах, колют татуировки.
Прежде Виктор брезговал, пытался дистанцироваться от разгуляя. Нынче наоборот: сам рвался в терапию. Людмиле Аркадьевне пришлось ему наврать, что она скоро в санаторий уедет, оставит его в пустой квартире одного. Иначе бы не согласился домой.
Выписываться из больницы – вроде должно быть радостно.
Но Людмила Аркадьевна накануне общалась с врачом. Тот виновато косился в пол, блеял:
– В легких у него после операции чисто. Но с его, м-мм… основным диагнозом – как на пороховой бочке. В селезенке, в печени рентгенологи уже туберкуломы видят. Пока небольшие, но дальше… Кто знает? У ВИЧ-инфицированных внелегочный туберкулез обычно очень быстро распространяется.
– Опять резать придется? Когда? – спокойно произнесла она.
Врач взглянул ей в глаза:
– Резать-то мы можем до бесконечности… но вы будьте готовы. Может начаться массированная атака болезни, и хирургия тут будет бессильна.
Мать не вскрикнула, не заплакала. Сама все понимала. И видела страшную худобу Виктора. Безнадегу в его глазах.
Мечтать, что он поправится, и мать, и сын давно перестали. А сейчас, значит, пора думать, как ему умереть. Не в страданиях и хотя бы в относительном комфорте.
– Если что, его в хоспис возьмут? – спросила Людмила Аркадьевна.
– Если бы только ВИЧ – без вопросов. Но он ведь заразен, – снова опустил глаза доктор. – Ткани микобактериями туберкулеза буквально нафаршированы. Так что в хоспис его не положат. И вам бы, мамаша, самой профилактический курс пропить надо. А то заболеете, не приведи господь.
– Я, сыночек, сама разберусь, – отбрила она.
Конверт, заранее приготовленный, из сумочки доставать не стала. Благодарить явно не за что. И на будущее не пригодится. Резать сына она все равно больше не даст.
«Получается, я сдаюсь?» – спросила себя Людмила Аркадьевна, когда шли по территории больницы. Виктор тяжело опирался на ее руку, в другой – она волокла его сумку. Моросил дождь, в сером небе каркали вороны, и настроение было под стать – беспросветным.
Виктор будто прочитал ее мысли. Вдохнул влажный осенний воздух, раскашлялся. Прохрипел:
– Не дотяну я, мам, до весны.
И охватила ее вдруг настолько дикая ярость. Сорок восемь лет мужику, самый сок! Ему бы думать, как из зампредов в председатели совета проскочить, в крупной корпорации или банке, а он о смерти, как о решенном деле, говорит.
И всему виной какая-то деваха.
Людмила Аркадьевна привычно прижала сына к себе. Похлопала нежно по спинке, как в детстве делала. Прошептала в ухо:
– Держись! Держись, мой миленький!
Виктор, кажется, плакал. Сейчас лучше не утешать, перевести разговор на другое.
– Что это за девчонка была? – спокойно спросила Людмила Аркадьевна.
– Какая? – Сын поспешно отстранился от нее, смахнул слезы.
– Та, что заразила тебя. Саша, ты говорил?
– Ой, мам, зачем тебе это?
– Хочу знать. Кому мы всем обязаны. – Ей не удалось сдержать сарказм в голосе.
– Мне, дураку, мы всем обязаны, – буркнул он. – Исключительно мне. Сашка-то отбивалась, ревела. Предупреждала меня. А я ржал. Думал, специально врет, чтоб отстал от нее.
– А фамилия как у Саши?
– Мам, да ты чего? – Он взглянул проницательно. – Мстить собралась? Говорю тебе: я сам ее трахнул. Изнасиловал.
– Сучка не схочет – кобель не вскочит, – парировала Людмила Аркадьевна.
– Как ты изысканна, мамуля, – усмехнулся сын. И задумчиво добавил: – Но, может, ты и права. Она отбивалась-то со всех сил, но я видел: хотела меня. Знаешь, когда женщина хочет, от нее совсем по-особому пахнет.