Словно читая мысли атамана, худощавый и высокий капрал Гаврила Пустоханов, поправляя без конца налезавшую на глаза великоватую лисью шапку, поежился:
– Беда, ежели бомба аль ядро ударит в сани, – всех покалечит разом!
– Вроде обошлось пока – тихо, – неуверенно отозвался Илья Федорович. – Только бы подполковник Вульф не подоспел часом с подмогой, пока мы в малой силе пребываем. Начнет с драгунами гонять нас по зимнему лесу, без бани жарко будет нам!
В Араповку, всполошив сначала дремавших собак, а потом и мужиков, въехали в четыре часа пополуночи. Громыхнули прикладом ружья в ворота, добудились заспанного полуглухого дворника Фрола. Казаки еще топотали в сенцах, отряхивая снег с валенок и одежды, хлопали снятыми шапками о колени, а Илья Федорович поймал Фрола за рукав, начал допытываться:
– Что слышно про барина? Где он теперь, не прознал ли как?
– Должно, в курятнике наш барин. Щупает петуха, не будет ли яйца, – пытался было отшутиться Фрол, но наткнулся на требовательный взгляд Ильи Федоровича, забегал глазами, усиленно размышляя, говорить ли атаману плохие новости. Не будет ли самому от того лихой беды? Притворно закашлял, подергал себя за лохматую слежалую бороду, прошепелявил, с опаской озираясь на казаков, которые пошли толпой в горницу:
– Вчерашним днем забегал в имение Савелий Паршин, будто хозяйство досмотреть. А я узрел в дверную щелку – из буфета столовую утварь сгреб в котомку. Отъезжая, тот Савелий сказывал, будто сам он у родного брата в Бузулукской крепости хоронится. А барин якобы в Борской со всеми своими домочадцами пребывает…
– А что о жене моей да о сынишке сказывал? При барине они?
Фрол долго молчал, пока атаман за плечи не тряхнул его как следует. Дворник испуганно ойкнул, облизнул сухие губы и зашептал:
– Не серчай, Илюша… Сказывал Савелий, что продал барин женку твою и сынишку Федю какому-то помещику, бывшему в Борской крепости проездом. Будто нужда в деньгах случилась большая… А тот помещик якобы повез их куда-то далече, а Тамбов ли, в Малороссию ли, того и Савелий толком не знает… Будто бы крепко приглянулась твоя Аграфена тому преклонному в летах барину. Обещался он Федюшу усыновить и по смерти оставить своим наследником… Прости, Илюша, за черные вести. Что сорока на хвосте несет, о том она и трезвонит, глупая.
Илья Федорович тяжело сел на холодную лавку, снял шапку и закаменел, ничего не видя и не слыша…
Фрол от греха подальше убежал готовить казакам что-нито перекусить с дороги. Кем-то оповещенный о приезде Ильи, прибежал тесть Макар, молча сел рядом с зятем…
Хлопнула наружная дверь. В сенцы, впустив клубы холодного воздуха, втиснулись трое мужиков, отбили атаману поклоны. Старший из них повинился, что не может кланяться ввиду болезни спины, спросил хрипловатым голосом, опережая других:
– Что слышно, Илья, про государя Петра Федоровича? Сказывал наш изувер Савелий Паршин, будто большая воинская сила идет на него со всех сторон. Сдюжит ли? Не придется ли государю показывать хребет своим супротивникам?
Илья Федорович все не мог вырваться из тисков горьких дум о пропавших – теперь уже, наверно, навсегда – Аграфенушке и Федюшке, который по малости лет со временем забудет и отца своего, и деда Макара… Сам, как оборотень, из мужицкого сына превратится в барина…
Сказал каким-то мертвым голосом:
– Возьмет Петр Федорович Москву, сядет на престол, так непременно издаст указ отпустить прикупленных крестьян на волю. Возвернутся непременно Аграфенушка с сыном домой, а мы их здесь дождемся. А Матвейку, ежели изловлю, – голос поднялся почти до крика, – с языком вырву имя того барина, сам с казаками во двор въеду! – Илья Федорович тяжело ахнул кулаком в стену. Словно опомнившись, поднял голову, увидел опешивших и переглядывающихся мужиков, спросил: – Чего вам, старики? В отряд не возьму, за преклонностью годов ваших. Поутру присылайте сынов да зятьев писаться в войско государя нашего!
Мужики, обрадовавшись, затопали к двери. Негнущийся старик вновь с вопросом к атаману:
– Так, стал быть, при победах государь-батюшка?
До сознания Ильи Федоровича наконец-то дошли его расспросы.
– При больших победах наш государь! Генерал Кар разбит, его корпус почти весь прилепился к государю, ко Петру Федоровичу. Тако ж и корпус полковника Чернышева, что недавно проходил здесь, пленен государевыми казаками. Ступайте и скажите о том мужикам. Утром разошлю по окрестным селам и деревням вестников, сход соберем. Надобно государю помощь дать провиантом, одеждой, а тако ж годными к службе людьми. Покудова царица Екатерина воюет с турками, войско ее далеко, потому и спешит государь на Москву, к своему наследнику Павлу Петровичу. Не сгубили бы сенаторы и сына ево кровного, как самого погубить вознамерились было. Ступайте, мужики, мне роздых нужен…
Пришел из горницы Фрол, позвал Илью Федоровича и Макара откушать свежатины:
– С дороги ты, атаманушко, с дальней да с холодной. Подкрепи силы, они тебе завсегда надобны будут.
Между казаками уже прошел слух о продаже атамановой семьи в чужие края, и они встретили Илью Федоровича молчаливым сочувствием. Ели без шума и смеха, а потом повалились спать, доверившись выставленной страже из местных мужиков во главе с атамановым тестем Макаром.
Над деревней загоралась уже поздняя холодная заря, предвещая морозный и безветренный день.
Разъехались поутру капрал Гаврила Пустоханов в деревню Ляховка и близлежащие селения, а хорунжий Исаак Волоткин в деревню майора Племянникова. Уехали с копиями государева указа, писанного Леонтию Травкину, схваченному драгунами и невесть где ныне пребывающему[9]. При Илье Федоровиче остался лишь Кузьма Петрович.
После завтрака Кузьма Петрович не усидел на месте, пошел к своему коню.
– Возьму тяжкую долю и на себя – звать мужиков в государево войско. С пятью казаками сгоняю в деревню помещика Дементьева. Глядишь, какой десяток охотников послужить и сыщется.
– Поберегись только, Кузьма Петрович, – упредил Илья Федорович, выйдя вслед за Аксаком на просторный араповский двор. – Нам с тобой до Калуги еще куда как много воевать!
Кузьма Петрович, вдев левую ногу в стремя, замер так, держась руками за седло, и, не оглянувшись на атамана, негромко ответил:
– Там, верно, уже никого в живых не осталось из Ромодановских бунтарей. Только те, кто в твоем отроческом возрасте босиком по селу бегал… Ну, поехали, казаки!
– Далеко ли до той деревни? – поинтересовался один из молодых казаков. Кузьма Петрович, выезжая уже из ворот, откликнулся шуткой:
– Должно, далековато, братец. Потому как дорогу ту меряла старуха клюкой, да махнула рукой…
Подкидывая копытами лепешки умятого снега, казаки поскакали от усадьбы, завернули по дороге за лес – на этом повороте, вспомнил Илья Федорович, совсем недавно Матвей Арапов едва не ссадил его пулей с коня. Окажись помещик чуть удачливее, и не было бы государева походного атамана Ильи Арапова!
Поскрипывая валенками, подошел тесть Макар, под мышкой тяжелый сверток в белой холстине.
– Что это у тебя, Макар Иванович? – величая тестя полным именем и отчеством, поинтересовался атаман. – Матушка поесть что собрала? Не надо себя обделять, у нас всего довольно.
– Да нет, Илюша, – ответил Макар. – Поесть она тебя в избу просит прийти. Я тебе подарок сработал. По теперешнему военному времени весьма полезный. Идем в горницу, да с собой не бери никого.
– Чудишь, Макар Иванович, – улыбнулся Илья Федорович. – Неужто новые порты добыл где? Идем тогда примерять…
Но глаза старого кузнеца были строгими, и Илья Федорович повинился за шутку, повел тестя в горницу.
В боковой комнате, заперев дверь изнутри, Макар попросил его скинуть полушубок, снять теплый кафтан, потом бережно развернул сверток, встряхнул на вытянутых руках. Илья Федорович ахнул, по-бабьи радостно всплеснул ладонями: тесть держал перед ним железную рубаху, сготовленную из мелких, еле различимых издали колечек. Железная, она на вид казалась почти невесомой.
– По твоему старому полукафтану примерял, должна быть впору. Надень, сынок, нет ли где под мышками лишнего железа? Тогда сниму часть колец, чтоб не набил себе волдырей.
Кольчуга плотно обтянула мускулистые плечи Арапова, облегла грудь и спину, повисла чуть ниже пояса, прикрыв живот.
– Руками помаши, сынок, удобна ли? – допытывался Макар, а сам ходил вокруг зятя и оглаживал холодную с мороза кольчугу, расправляя и одергивая ее.
Илья Федорович взмахнул правой рукой раз, другой, словно рубил лозу тяжелой саблей, – короткие, по локоть рукава кольчуги нисколько не мешали и под мышками лишними складками не собирались.
– Спаси бог тебя, отец, за такой подарок. Да ее и пистольная пуля не возьмет, разве что только в самой близи. Вот уважил так уважил ты меня перед походом!
– Надень кафтан, Илюшенька. А в походе спи не раздеваясь. Всякая суматоха случиться может, особливо ежели со сна вскочишь. Иной раз и шапку надеть не успеешь, а бронь завсегда на тебе будет. И чем меньше людей будут знать о железной рубахе, тем для тебя бережнее. Иной помыслит злое да ударит в спину, а ты и цел – воздай ему по заслугам! Ежели знать будет, одарит в голову, тогда не убережешься… А теперь, Илюша, прошу тебя: пиши и меня в свой полк, при тебе мне спокойнее будет.
Илья Федорович обнял тестя за плечи, ласково, но решительно отказал в просьбе:
– Нет, Макар Иванович. Матушка совсем хворая. Как тебе кинуть ее одну? Да еще в зиму? И ежели мне долго в походе быть суждено, Аграфенушка с Федей каким чудом к дому прибегут, а дом-то совсем пуст и родных никого… Подумают, что сгибли все, уйдут куда-нито. Тогда уж воистину не сыщем друг друга, разбежимся по белу свету, как бездомные степные шары перекати-поля…
Макар поник головой, вздохнул, потом признал, что зять прав, дом оставлять пустым не следует. И повел атамана в кузницу отдать тайно от приказчика Паршина сработанные наконечники для копий.