Прошел день, два, три, но из Самарского магистрата на свою вторичную промеморию капитан Балахонцев так и не дождался обнадеживающего ответа. Зато пришли вести, куда более тревожные и безрадостные…
– Ваше благородие! – В комендантскую канцелярию влетел денщик Васька и замер, не смея говорить далее без разрешения капитана Балахонцева, который что-то торопливо писал за просторным столом. Иван Кондратьевич недовольно поднял голову – денщик молча жевал губами, с трудом сдерживая рвущиеся из горла какие-то страшные слова…
– Ну что ты мычишь, будто с самого утра кашу не прожевал? Сказывай, какие страхи тебя сюда втолкнули?
– Там, по льду, от Рождествена толпа превеликая прет к городу! – выпалил денщик и замолчал, уставясь на коменданта. Капитан Балахонцев вскочил с лавки, схватил шпагу – висела вместе с портупеей на стене.
– Бунтовщики, калмыки? – было первое, что мог подумать Иван Кондратьевич, если враг идет к городу со стороны правого берега Волги. – Конные?
Денщик Васька неопределенно развел руками, выпалил:
– Подпоручик Кутузов послал меня, сам в казарму побежал! Солдат выводить к берегу…
Иван Кондратьевич собрался в одну минуту – по городским улицам и переулкам, строя на бегу всевозможные догадки, к Большому питейному дому против перевоза через Волгу бежали взволнованные самарцы, кое-кто имел при себе захваченное из дома оружие.
По льду в окружении редких конных охранников шла длинная вереница людей, а от рождественского берега вслед за ними отъехали десятки саней с людьми и поклажей. Вот от верховых стражников отделился сначал один, а вслед за ним еще один всадник, и так, вдвоем, скользя по льду, стали приближаться к Самаре.
– Боже мой! Неужто я схожу с ума? – Капитан Балахонцев, выстроив по берегу редкую цепь солдат и казаков, готовый к отражению неприятеля, обратился к подпоручику Кутузову: – Я глазам своим не верю – посмотри, голубчик, кого это ведут…
– Ведут, господин капитан, поселенцев да колодников, коих вы отправили в Симбирск, а тамошний комендант услал было их до губернского города Казани.
– Да они что там, в Казани, с ума все рехнулись? – Капитан Балахонцев узнал в двух приближающихся всадниках своего сержанта Мукина и знакомого ему из симбирского гарнизона капитана Авдеева. Не стал ждать их среди обступившей берег толпы самарцев, поспешно уехал в канцелярию. С ним ушел и подпоручик Кутузов, а прапорщик Панов с казаками был оставлен следить за порядком в городе, пока сержант Мукин будет водворять поселенцев на прежнее место жительства – в одну из пустующих казарм в земляной крепости.
– Желаю здравствовать, господин капитан! – Капитан Авдеев у порога отряхнул от снега треуголку и приветствовал капитана Балахонцева крепким рукопожатием. По приглашению коменданта сел на лавку. – По лицу вашему вижу, не рады нежданному визиту. – Гость пытался было шутить, но скоро понял, что самарскому коменданту не до шуток: Иван Кондратьевич нервно вышагивал по комнате, громко пристукивая каблуками.
– Понять не могу – ведь было предписано мне из Симбирской провинциальной канцелярии, ради недопущения измены от поселенцев и колодников, отправить таковых в Симбирск под конвоем. А вы, господин капитан, мне их сюда доставили… Зачем? Со дня на день – уведомлен уже, что Бузулукская крепость в руках злодеев! – жду их приступа к Самаре. За город весьма опасаюсь, а вы мне, можно сказать, змею за пазуху сунули – возможных изменщиков и воров сюда воротили. Мне на стены некого ставить, а ведь такую толпу надобно под стражей немалой содержать!
– Весьма сочувствую вам и тако же огорчен, господин комендант, происшедшим. – Капитан Авдеев развел руками. – Но я исполнял предписание симбирского коменданта премиер-маиора Вальцова. Насколько уведомлен я, получив сообщение, что поселенцы вами отправлены в Симбирск, он рапортом дал знать господину губернатору о том, что препроводит поселенцев от Симбирска до Казани. От генерал-аншефа на ваше, господин капитан, имя получен ордер. Я вручаю его вам и при сем имею честь кланяться, весьма спешу в Симбирск.
– А что мне делать с теми посельщиками? – Капитан Балахонцев в недоумении вертел в руках полученный от казанского губернатора пакет. – Конвоировать их в Сибирь нет резона. Уже слышно, что и вокруг Бугуруслана объявились воровские партии калмыков и мятежных башкирцев. Уже и вокруг корпуса генерала Фреймана в Бугульме усиленные воровские партии промышляют… Вона как широко оренбургский пожар раздулся ветром… Ума не приложу, как Самару уберечь.
Капитан Авдеев посочувствовал самарскому коменданту, выразил надежду, что, быть может, в губернаторском ордере есть разъяснение, каковы должны быть дальнейшие действия коменданта с теми поселенцами и колодниками.
– К слову, господин капитан, на ваше прошение симбирским комендантом к вам отправлены на санях два искусных канонира. Сделано сие по распоряжению господина генерал-аншефа фон Бранта. Употребите их к починке артиллерии и к стрельбе по ворам из пушек. Также уведомлен, что часть пороха с зарядами вам будет возвращена. Честь имею! – Капитан Авдеев в сопровождении Ильи Кутузова вышел из канцелярии, сел на коня и поехал к Волге.
– Вот оно, возможное пугачевское воинство, – раздраженно бросил Илья Кутузов, обращаясь к капитану Авдееву. Они уступили середину улицы – навстречу шла угрюмая, измученная дальней и никчемной пересылкой толпа людей численностью свыше трехсот человек. Мужики шли молча, бабы и детишки чертыхались и плакали, скользя и падая на обледенелом склоне берега. В санях голосили голодные грудные детишки: на таком морозе грудью младенца не покормишь, а в Рождествене отогреться и передохнуть не дали.
Илья Кутузов проводил капитана Авдеева, возвратился в канцелярию и застал капитана Балахонцева уже за распечатанным пакетом с ордером казанского губернатора.
– Ага, воротился? Так слушай, каково отчитывает меня господин Брант. Вот: «Из доношения правящего в Синбирске камендантскую должность премиер-маиора Вальцова к господину артиллерии полковнику и казанскому обер-коменданту Лецкому усматриваю я, что будто вы от пустых калмыцких страхов, оставя город Самару, с поселенными следуете в Синбирск; чего ради чрез сие накрепко вам подтверждаю отнюдь не оставлять вашего посту и естли вы подлинно из Самары выступили, то возвратитца во всей крайней скорости; и в случае калмыцких набегов поступать по строгости военных регул, без малейшего упущения, а что сии воровские калмыцкие набеги неважны, и что от злодейской толпы Самаре нет опасения, о том вам в ордерах моих довольно уже предписано…»
Иван Кондратьевич с трудом подавил в себе бешеное желание изодрать в клочья губернаторов ордер с детскими утешительными сказками, что, дескать, никаких чертей нет и бояться их потому весьма стыдно.
– Писано от губернатора еще пятого декабря. – Иван Кондратьевич снова глянул концовку ордера, где стояли дата и подпись фон Бранта. – Уже половина месяца минула, а он все о пустых якобы калмыцких набегах мне твердит, будто и не было постыдного разгрома Кара и Чернышева и будто Оренбург все еще не в крепкой осаде от самозванца!
– Должно, ваше уведомление о взятии пугачевцами Тоцкой и Бузулукской крепостей в Казани еще не получены, – вслух поразмыслил Илья Кутузов.
– А что толку, коль и получат? – вскинул раздраженно голову Иван Кондратьевич и пальцем ткнул в сторону окна, через которое видно было, как брели возвращающиеся поселенцы. – Вон, гляди, какую воровскую ватагу губернатор мне самолично в город ввел! Да по их озлобленным разбойным рожам видно – только и ждут часа, чтоб самозваному Петру Федоровичу предаться! По самой малой прикидке из них можно полторы сотни мужиков поставить под ружье! Слышишь, голубчик Илья, одних поселенцев и каторжных вдвое больше наших солдат да казаков! Ну и губернатор, ну и слава ему – вкатил в Самару пороховую бочку да и фитиль собственноручно запалил. Не ему, а нам взлететь от той бочки под облако!
Подпоручик Кутузов вспомнил недавний разговор с симбирским офицером, решил хоть малость порадовать обескураженного и обозленного на начальство коменданта.
– Успел сказать мне капитан Авдеев, что в Сызрань пришла команда гусарских эскадронов под началом капитана Константина Краевича.
Иван Кондратьевич, ходивший по комнате, резко остановился, словно не веря услышанному, переспросил подпоручика:
– Гусарские эскадроны, говоришь, пришли? Да ведь это спасение нам от Господа за наши душевные муки ниспослано. Тем эскадронам полсуток хватит маршем прибыть в Самару! Фу-у, аки пудовая гиря от сердца оторвалась… Эй, Васька, божья коровка! – крикнул повеселевшим голосом Иван Кондратьевич денщика и, когда тот сунул голову в приоткрытую дверь, наказал: – Сыщи сержанта Стрекина и живо ко мне!
Денщик бесшумно прикрыл дверь и загремел сапогами по ступенькам крыльца.
Ранее сержанта Стрекина прибыл с докладом сержант Андрей Мукин: поселенцы и колодники общим числом триста восемнадцать человек все в целостности, без побегов, возвращены в Самару.
– Где вас встретил капитан Авдеев? – спросил комендант.
– За Симбирском, в татарской деревне Елшанке, ваше благородие.
Капитан Балахонцев отпустил сержанта, дав команду вымыть солдат в бане, а потом отмыть поочередно и всех поселенцев, а когда прибежал из казармы сержант Степан Стрекин, приказал ему весьма спешно писать уведомление командиру гусарских эскадронов капитану Краевичу в Сызрань о спешном сикурсовании к Самаре.
Сержант Стрекин написал набело, запечатал пакет.
– Пошли нарочным казаком от прапорщика Панова, – распорядился капитан Балахонцев, потом к подпоручику Илье Кутузову: – Сколько же нам ожидать посланных из Симбирска канониров? Когда беда висит над головой, всякий час за долгий день кажется… Однако теперь немного утешен вестью о прибытии гусар. Думаю, воевода Иванов не замешкается с их отправкой к нам.
Илья Кутузов молча, улыбнувшись, кивнул головой: дай-то бог, чтоб те гусары подоспели возможно скорее.