В конце концов, Асе удалось заключить временное перемирие с собственной совестью. Когда придёт пора возвращать мальчугана в детский дом, она переговорит с директором и уточнит насчёт всех этих бюрократических формальностей. В глубине души она была уверена, что бумажная волокита окажется для неё непосильно сложной. Но тогда, по крайней мере, она не будет чувствовать своей вины за то, что даже не попыталась… Если не получится – то это уже не в её компетенции.
Пока они брели с Никиткой по направлению к реке, он тоже молчал – казалось, о чём-то глубоко задумался. Когда же они почти достигли песчаного берега, мальчик вскинул на Асю свои круглые глаза и спросил:
– Почему эта тётя сказала, что я ваш сын?
Ася растерялась.
– Да она вообще… много странного болтает. Не обращай внимания. Я же говорила тебе, она не совсем нормальная.
– А у вас есть свои дети?
– Нет.
– Почему? – простодушно удивился он. – То есть, получается, вы пока ещё слишком молодая, чтобы детей рожать?
Ася невольно рассмеялась такому логическому выводу.
– Не такая уж и молодая, дружок. Вполне себе тётка среднего возраста… А дети… ну, просто не получилось. Такое иногда случается, – она развела руками.
– Это, наверное, из-за того, что у вас мало энергии, – догадливо протянул он. Ася даже поперхнулась от неожиданности.
– Интересная версия…
– Может быть, потому, что у вас детей нет, вы меня так и полюбили? – бесхитростно спросил Никитка.
Ася задохнулась, словно её ударили прямо в солнечное сплетение. Остановившись, она медленно опустилась на корточки и притянула к себе мальчугана. Прижала к себе и обняла, зарываясь лицом в его льняные волосы, задыхаясь от боли и мысленно умоляя себя не разрыдаться прямо сейчас, чтобы не испугать мальчишку.
Чёрт, чёрт, почему, почему она должна с ним расставаться? Кто это вообще придумал?!
– Вы не плачьте, – пробубнил Никитка куда-то ей в шею. Ася прижала его к себе слишком крепко, и оттого слова, произнесённые мальчиком, звучали немного гундосо.
– Я не плачу, малыш, – отозвалась она сдавленным голосом. – Что ты ещё придумал. Просто… я действительно к тебе очень привязалась.
– Со мной легко, – вздохнул он как-то по-взрослому, с явно подслушанной философией. – Я беспроблемный, неконфликтный и спокойный ребёнок.
Ещё секунду назад Асины глаза наливались слезами, а сейчас она уже хохотала в голос от такой непосредственности. Ну, как можно было его не любить?!
Господи, если даже игра в материнство так выворачивает душу наизнанку, то каково же это на самом деле…
Тем временем по поверхности воды заскользила длинная узкая лодка-плоскодонка. Какой-то человек пытался причалить к берегу. Очертания его фигуры и лицо издали показались Асе смутно знакомыми, но только когда он совсем приблизился, она вспомнила, где видела его раньше. Это был тот самый лесничий, с которым она перебросилась парой фраз в первый свой вечер в Романовке. Ася тогда чудом избежала верной смерти от рухнувшей ветки (спасибо Белецкому, который в последнюю секунду умудрился её оттолкнуть), и этот мужчина заявил, что случившееся явно несёт собой какое-то дурное предзнаменование. Как же его зовут, ведь ресторатор, кажется, называл его имя… ах, да – Илья, припомнила Ася. Тогда он не был особо расположен к светской беседе, да и сейчас лицо его не сияло приветливостью и радушием. Однако Ася всё же поздоровалась с ним, и он сдержанно кивнул в ответ.
– Хочешь посмотреть на лодочку? – спросила она Никитку и легонько подтолкнула его в спину. – Подойди поближе, я думаю, дядя не будет возражать.
«Дядя» не возражал, только буркнул вполголоса, что лодочки эти называются в местных краях мезёхами, верховками или зырянками. Однако Никитка не проявил к лодке особого интереса – наоборот, он как-то сжался, втянул голову в плечи и крепко вцепился ладонью в Асину руку – у неё даже пальцы побелели.
– Что с тобой? – удивилась она, и только потом запоздало сообразила: у него же вся семья утонула, катаясь на лодке… не исключено, что как раз на такой же. А она-то, дура, полезла со своими идиотскими предложениями!
– Извини, – пробормотала она в раскаянии. – Может, пойдём к лесу? Побродим, поищем какие-нибудь ягоды или грибы…
– Не советую в одиночку по тайге шастать, – заметил лесничий в сторону, старательно изображая показное равнодушие: дескать, мне до вас и дела нет, но предупредить обязан…
– А что такое? – заинтересовалась Ася. – Там медведи есть? Или волки?
– Да вам и медведей не надо, – пренебрежительно хмыкнул он. – В болоте увязнете или в капкан какой-нибудь попадёте… – весь его вид выражал высокомерное презрение к таким городским фифам, как Ася. Однако она решила не обижаться, внезапно вспомнив нечто важное.
– Послушайте, – сказала Ася, – вы же лесничий, всю живность здесь наперечёт знаете… Не в курсе, что за птица кричит ночами так страшно, как будто женщина плачет? Ну, вернее… может быть, это и не птица, – поправилась она. – Но звук поистине жуткий. Явно нечеловеческий.
– Человек в тайге – самый опасный зверь, – хмуро отозвался Илья. – Потому что подлый и жадный. А леса и его обитателей бояться нечего.
– И всё-таки… кто из местных животных обладает таким неприятным голосом?
– Да кто угодно, – пожал плечами лесничий. – Самцы оленей или лосей очень громко и устрашающе реветь могут. Неясыть тоже дико кричит. Вам-то не всё ли равно? Услышите крик – ну и сидите себе дома, нечего туда соваться.
– Да я и не собиралась, так просто спросила… – вздохнула Ася. – Интересно стало, кто же меня так пугает.
– Бояться надо людей, а не зверей, – с навязчивым упорством повторил Илья. – Вот кто по-настоящему страшные дела здесь творит…
Ася взглянула на него с интересом.
– Вы про кого – про браконьеров сейчас говорите?
Он отвернулся и с досадой сплюнул.
– Давно они тут орудуют? – спросила Ася с сочувствием.
– Давненько… – отозвался лесничий нехотя. – Их счастье, что я пока не могу до них добраться. Они же, сволочи, шуруют в таких местах, куда без тяжёлого вездехода не проедешь. Вырубают кедры, которым несколько столетий от роду, и загоняют их по дешёвке за границу… По доллару за год жизни дерева. Ничего святого для них нет. Оленей отстреливают во время их перегонов на зимние пастбища. Сёмгу и хариуса истребляют прямо в нерестилищах… И всё в промышленных масштабах! – он махнул рукой и замолчал, давая понять, что сотрясать воздух всё равно бессмысленно – надо действовать.
– Может быть, стоит привлечь внимание СМИ? – нерешительно спросила Ася. – Вдруг браконьеры испугаются огласки и притихнут?
Он только обидно рассмеялся в ответ на её чистосердечное предложение.
– Сидите уж, не рыпайтесь. Без вашей помощи как-то обходились и ещё сто лет обойдёмся.
«Какой, всё-таки, грубый и неприятный человек», – подумала Ася, беря притихшего Никитку за руку и уводя его в сторону.
Утром понедельника Ася отвезла мальчика обратно.
Режиссёр позвонил директору детдома и предупредил, что воспитанника доставит не он сам, а его заместительница – так он её отрекомендовал. «С нашей Асенькой ваш пацан очень подружился, – сказал Семён (что, кстати, было абсолютной правдой). – Поэтому ему с ней будет спокойнее».
Ася едва не плакала, собирая Никитку в дорогу и укладывая в рюкзачок его нехитрые пожитки. Она завернула ему с собой несколько кусков пиццы, которую они очень весело пекли накануне вечером, подняв на уши весь гостевой дом. Асе, перепачканной в муке, с воодушевлением помогали хозяйка и Вера. Никитке тоже доверили важное дело – тереть сыр. В начинку пошло всё, что было под рукой: салями, ветчина, грибы, солёные огурцы и помидоры. После того, как три огромные пиццы были отправлены в печь, по гостевому дому разлился такой сумасшедший запах, что мужчины то и дело заглядывали в кухню и интересовались, когда же, наконец, их пригласят на райское угощение.
Всю дорогу до Мезени Никитка бережно прижимал к себе рюкзачок, любовно оглаживая через его плотную ткань завёрнутую в бумагу пиццу.
– Поделюсь с друзьями, – заботливо сказал он. – И для Лариски надо тоже приберечь пару кусочков…
Ася вскинула брови, не в силах удержаться от улыбки.
– Для той самой Лариски, которая утомила тебя своими влюблёнными преследованиями?!
– Нет, вообще-то она хорошая, – смущённо опустив ресницы, сказал мальчик. – Только дура. Ну, как все девчонки…
– Да ты шовинист, оказывается! – ахнула она, но он только непонимающе заморгал глазами.
Распрощавшись с Никиткой, Ася спросила у директора, можно ли ей переговорить с ним с глазу на глаз. Тот слегка удивился, но всё-таки пригласил её в свой кабинет.
Она не стала ходить вокруг да около, а сразу задала интересующий её вопрос – какие документы потребуются для того, чтобы усыновить мальчика, и как много времени это займёт.
Морально она готовила себя к разочарованию – так легче было бы справиться с суровой действительностью. Однако директор неожиданно обрадовал её.
– На самом деле, процесс усыновления в настоящий момент и в конкретной ситуации – это сущие пустяки, – пожевав губами, выговорил он. – Ну, конечно, пустяки по сравнению с тем, сколько сил и формальностей требует эта процедура в обычное время. Однако сейчас детдом на грани расформирования, вы сами понимаете. Так что я просто могу… скажем так… закрыть глаза на какие-то бессмысленные бюрократические моменты.
Он многозначительно замешкался, словно давая Асе время и возможность оценить широту его души. Она не сразу поняла, что он имеет в виду, и поначалу истолковала это превратно.
– Может, вам денег дать? – спросила она в лоб, чуть понизив голос. – Сколько?
Он оскорбился так, что аж покраснел.
– Как вам не стыдно! – попенял он Асе. – Эти дети для меня не чужие. Я за каждого душой болею.
– Простите, – повинилась она, чувствуя себя полной дурой. – Я просто очень волнуюсь, извините, ради бога.
– Поймите и меня тоже, я же не могу детей просто так всем подряд, без оглядки, отдавать, – принялся объяснять директор. – Люди ведь разные быва