Над Уралом-рекой — страница 29 из 46

Проект договора предусматривал оплату двух третей общей суммы за строительство облигациями, которые городу разрешено было выпустить. Когда этот вопрос обсуждался в думе и прошел, с особым мнением выступил гласный ― доктор Н. В. Теребинский. Он возразил против введения электричества в Оренбурге, говоря, что это слишком дорого, город еще не готов к нему, и есть слишком много нерешенных более насущных вопросов. В своем особом мнении он, в частности, указал: «Оренбургу, где водопровод доставляет грязную воду с форштадтскими помоями, где школ первоначальных недостаточно и большая половина населения безграмотна, где на многих улицах по весне непролазная грязь, где городская больница грязна и тесна, где по улицам разъезжают золотари с первобытными отвратительными бочками, отравляющими воздух своим зловонием, где умирает 50 человек на 1000 в год, где без того долгов 200 000 руб. или больше того, ― Оренбургу электрическое освещение не к лицу[62]. Н.В. Теребинский выступил также с большой статьей по этому вопросу в «Тургайской газете» от 5 декабря 1897 года, когда договор со Щербаковым на сумму 145 131 рубль серебром был уже заключен. Он писал, подкрепляя все расчетами, что Щербаков фактически обманывает город и контракт с ним не выгоден. Он объяснял также, почему прошло решение в думе: голосовали открыто и поименно, в этой обстановке многие гласные, зависимые от других, в том числе и не гласных, молчат, считая, «что своими голосами делу не пособить, но можно раздражить нужнаго человека». Словом, Н. В. Теребинский дал достаточно емкую картину как Оренбурга, так и закулисной его жизни.

Гласный оказался прав, если не во всем, то во многом. Электростанцию, место которой в конечном итоге было выбрано на берегу Урала «на выезде Троицкой улицы» (сейчас Кобозева), приняли в январе 1900 года со множеством дефектов, из-за чего убавили сумму выплаты. Первый ток она дала 12 января всего 19 абонентам[63], 11 из которых были частниками. Оказалось, что для 140 дуговых фонарей не хватает энергии, и их стали снимать. Всего осталось их 25: Спустя лишь четыре года «вследствие совершенно неудовлетворительного первоначального устройства» пришлось проводить переустройство: заменили старые паровые машины, поставили один котел, сделали многое другое, в том числе и в линейном хозяйстве. Постепенно увеличивали число дуговых ламп на улицах, к 1909 году их стало 61. Кроме того, на Суринской улице (сейчас ул. Постникова от ул. Цвиллинга до конца) в качестве эксперимента установили пять ламп накаливания по 25 свечей каждая. Нужно сказать, что электростанция работала только в темное время суток, но тогда это никого не удивляло. Так было во многих городах; в Самаре, например, станция работала только до 2 часов ночи.

Улицы города, кроме электричества, освещались керосином. Причем сорок фонарей были особого устройства ― керосино-калильные. Они светили ярче дуговых ламп, но были весьма капризными и требовали большего ухода. В городе насчитывалось еще 600 обычных, керосиновых фонарей. Вот и все. Стояли они на 180―200 сажен друг от друга, то есть чуть ли не на полкилометра. Всем стала очевидной необходимость умощнения электростанции. На этот раз дума и управа действовали быстрее. Начав дело в 1909 году, к 1913 году завершили его. Вместо паровых машин поставили два дизеля с генераторами, каждый из которых мог свободно давать чуть более 300 квт. Оставался, кроме того, еще один парогенератор. Таким образом, общая мощность достигла примерно 700 квт (для сравнения: мощность генератора пассажирского тепловоза 2 тыс. квт). Чтобы по-настоящему осветить город, мощности было мало, поэтому продолжали существовать и появлялись новые частные электростанции и на предприятиях и при отдельных домах. Наследником помещений и оборудования первой многострадальной электростанции Оренбурга стал бывший электромеханический завод.

Значительных средств настоятельно требовало благоустройство, с которым дело обстояло совсем плохо. После срытия вала и засыпки рва в некоторых местах некуда стало уходить дождевой и талой воде, особенно в районе бывших Сакмарских ворот. Существовавшие водостоки действовали плохо, их редко прочищали. Так, в 1877 году начальство Инженерной дистанции пишет в управу: «Прошу распоряжения... о немедленном спуске воды, скопившейся в настоящее время в большом количестве на углу (дома) Инженерной дистанции и приносящей вред оному». А начальник Окружного интендантства жалуется на постоянную грязь по Преображенской и Водяной от находящегося там бассейна, «так что проезд к зданию сопряжен с полнейшею возможностью ломки экипажей, не говоря уже о риске седока быть обрызганным грязью с головы до ног». В подавляющем большинстве случаев сток шел по канавам, через которые устраивались мосты трех и более саженей в длину. Если в центре еще что-то делалось, то на окраинах и на Новых местах практически ничего.

Некоторое оживление в работы по благоустройству центра внесла весть о посещении Оренбурга цесаревичем и князем Николаем (будущим царем). Визит ожидался в июле 1891 года, на обратном пути его из Японии. В Оренбург должны были приехать со стороны Орска на лошадях. Известие, разумеется, возбудило все начальство, создали специальную комиссию по благоустройству города, которая заседала очень часто, а в июне-июле практически каждый день. Намечено было 18 основных пунктов. Главные из них ― ремонт и окраска ряда зданий и комплексов Гостиного и Менового дворов, «уровнение площади» около Преображенского собора и у артиллерийских казарм ― между городом и Форштадтом, а также срытие бугров, оставшихся там от земляного вала, ремонт ряда дорог и устройство земляной дамбы через овраг у вокзала. Тогда же огорожен был за 3547 рублей 60 копеек Александровский садик. Металлическая решетка на каменном основании сохранилась до наших дней. На большой Николаевской перестелили весь тротуар. Одним словом, старались как могли, и деньги нашлись, которых обычно не было. На ремонт Александровской больницы, например, истратили более 2500 рублей, а на устройство мостовых почти 20 тыс. Но самый внушительный расход пришелся не на благоустройство, а на устройство обеда в Общественном собрании, на что ушло 11 580 рублей 82 копейки. На одни цветы и два лавровых дерева, привезенных откуда-то, потратили 665 рублей и 12 копеек.

В 1903 году появилось Обязательное постановление городской думы об устройстве тротуаров. Вменялось это в обязанности домовладельцам. Ширина предписывалась не менее 1,5 аршина, деревянные тротуары не допускались ― только из «строганых каменных, цементных или гончарных плит или из асфальта». На домах требовались «дощечки» с указанием «звания, имени, отчества и фамилии владельца и особо с обозначением нумера части, квартала и названия улицы». Все это не требовало средств от управы.

С 1891 года начались разговоры, заседания, переписка с другими городами и подрядчиками об устройстве канализации. Понадобилось 20 лет, чтобы приступить к делу. Проект был составлен профессором Еншем, большим специалистом в этой области. Профессор взялся провести его через все инстанции, за все услуги испросив 5 тыс. рублей. Согласно постановлению думы, канализация устраивалась лишь в самом городе (без Нового плана, Форштадта), где в указанное время проживало уже 80 тыс. человек.

Хуже всего дело обстояло на арендованных местах, где сточные воды стали очагом заразных болезней, угрожавших городу. Так положение оценивала летом 1907 года комиссия управы. Но единственное, чем мог помочь город, это вырыть канавы, отводящие все воды в Банный проток. Это осложнялось наличием железнодорожной насыпи. Работы провели тем же летом, заняв на них безработных, которых тогда было много. На оплату затратили 4947 рублей 50 копеек. Камень на обкладку канав город выделил бесплатно. Проектные работы, включая нивелирование, произвел бесплатно инженер Федор Алексеевич Масленников с помощником Гохфельдом, за что от имени думы ему была объявлена благодарность. При нивелировании и других работах помогали и местные жители. Таким образом, оздоровление местности было проведено в большой степени на общественных началах.

Но на этом не кончились злоключения жителей. Канаву надо было регулярно чистить, кроме того, в нее выходила труба сточных вод с мельниц и бани в Новой слободке. Этот постоянный поток жители прозвали рекой «Шушей», потому что основной поток был из бани, владел которой Шушин. Поскольку канава была открытой, от нее постоянно шел пар и «страшно зловонный запах», как писалось в газете. Зимой же эта «речка» часто выходила из берегов вследствие образования наледей и заторов. В январе 1911 года Шуша разлилась и затопила несколько домов. Только вмешательство самого губернатора заставило управу произвести прочистку и спустить воду за счет владельцев мельниц и бани. Последние обязались производить регулярно прочистку, скалывание льда за свой счет. Но весной следующего года Шуша снова грозила разлиться, потому что ничего не делалось; управе пришлось напоминать об обязательстве. Осенью же канава все-таки разлилась опять, так как ее снова забыли чистить, и так далее. Страдали от нее дома на 1-й и 2-й Буранной (ныне Буранная и ул. Ходакова соответственно).

Плохо было без канализации, но не лучше было и без мостовых. Особенно это чувствовалось на окраинах. Несмотря на сухой климат, в Новом плане подолгу бывала непролазная грязь. В центральной части города во многих местах дело обстояло не намного лучше.

По схеме 1908―1910 годов только 16 улиц или их частей считались замощенными. Полностью или почти на всю длину были замощены лишь Николаевская, Инженерная, Телеграфная, Гришковская, Неплюевская, Кладбищенская (сейчас ул. М. Фадеева); даже Гостинодворская и Орская были замощены только в той половине, где велась широкая торговля. Мостовой считалась и засыпка гравием. Асфальтированные улицы отличались от современных: асфальтом покрывалась только середина проезжей части, по обеим сторонам от этой полосы укладывался булыжник.