Асфальтовое покрытие было хотя и узким, но прочным; по нему к тому же запрещалось грузовое движение. В этом случае улица закрывалась для грузового движения вообще, даже если рядом с асфальтом можно было свободно проезжать ломовикам. По условиям Самарской фирмы Челышева и Бахарева, с которой чаще заключались контракты, асфальтовое покрытие толщиной в два дюйма стелилось на бетонное основание толщиной в 4 вершка (почти 17 см). Эта фирма давала десятилетнюю гарантию, да к тому же оставляла в залог 30 процентов причитающейся суммы, соглашаясь и на оплату облигациями. Совокупность этих условий и привлекала, видимо, думу[64].
Большим недостатком мостовых являлось использование на их покрытие известкового камня, на это думе указывал даже губернатор, генерал-лейтенант Сухомлинов. В апреле 1914 года он пишет о «невозможном состоянии мощеных улиц города», упрекает управу в том, что, несмотря на неоднократные предложения с его стороны, ничего не сделано, обвиняет мостовую комиссию в бездеятельности. «Которая из мощеных улиц города хуже, я сказать затрудняюсь, ― пишет он, ― все они пришли в невозможное состояние».
В управу писали и жители. С окраин заявляли, что там топь по самую грудь скотине, а с ближних к Телеграфной улиц Оторвановки жаловались, что, после того как для улучшения проезда сюда высыпали оставшийся от замощения Телеграфной щебень, стало еще хуже: камни тормозят колеса и делают ямы, «были случаи опрокидывания экипажей и купания седоков в грязи». Жители Конюшенного переулка (ныне Маяковского) писали, что ни извозчики, ни водовозы не соглашаются ехать к ним. Одна из первых подписей под этой петицией ― старшего врача губернской больницы Н. Вакуленко. «Улицы представляют из себя либо непроходимые болота, либо невылазную грязь».
Все требовало работы и средств.
Городское самоуправление
Прежде чем продолжать разговор о других решавшихся и не решавшихся проблемах города, необходимо дать краткую справку о городском самоуправлении, которое во второй половине XIX века и далее призвано было играть решающую роль.
До 1870 года городским хозяйством, доходами и расходами ведала избиравшаяся согласно положению 1785 года по сословиям шестигласная дума во главе с городским головой. Права ее были очень ограниченными, во всем нужно было давать отчет губернатору. Кроме того, существовал магистрат, который занимался судебными делами между горожанами, рекрутской повинностью, раскладкой и сбором налогов.
По положению 1870 года дума стала органом общественного управления. Она избиралась лицами и учреждениями, владевшими значительным недвижимым имуществом или торгово-промышленными предприятиями, а также так называемыми «полноправными гражданами», число которых оказывалось весьма ограниченным. Максимальное число гласных, избиравшихся на 4 года, было 72. Дума избирала городского голову и членов городской управы, которая являлась исполнительным органом. Членов управы было не менее двух и не более четырех, они избирались как из гласных, так и из числа полноправных граждан. Хотя права думы и расширились, ряд вопросов требовал утверждения губернского правления. Состав гласных Оренбургской думы был преимущественно купеческим, но интеллигенция в некоторые периоды тоже играла там определенную роль.
Дел у новой думы и управы оказалось порядочно. Расширение производства, рост торговли и застройки не обходились без нарушений больших и малых. То кто-то займет отведенное другому дворовое место, сознательно или по ошибке перепутав номера, то начинает строить, нарушая линию, то захватит несколько лишних аршин, а то и саженей.
Чаще других злоупотребляли строительными правилами купцы, пристраивавшие так называемые «холодные службы» ― склады, лавки и тому подобное. Иной раз управа вынуждена бывала искать поддержку в суде, поскольку хозяева не желали подчиняться, как, например, купчиха Хохлова, которая даже отказалась подписать акт, составленный архитектором: она противозаконно произвела пристроку к дому и заняла ее под склад вина. Нарушил правила и потомственный почетный гражданин Яков Алексеевич Путолов, у которого вместе с братом Иваном более половины квартала, выходившего на Хлебную площадь (сейчас здесь начало Краснознаменной улицы), было застроено складами так, что исчез противопожарный разрыв. Пришлось братьям возводить брандмауеры, спорить они, к чести их, не стали. Все это происходило в 1870-е годы.
Грубое нарушение допустил купец 2-й гильдии Михаил Санакин. В 1864 году он получил место в Старой слободке. Но застраивать его стал, очевидно, не все сразу, так как жаловаться на него начали лишь в 1868 году. Сосед заявил, что купец захватил около трех саженей от переулка, так что под улицей осталось не более шести. Место Санакина ограничивалось Чернореченской и Карандаковской улицами (сейчас Милиционерская) и Глухим переулком. По обмерам младшего архитектора Скотникова оказалось, что на 22,97 кв. сажени купец захватил лишнего, а по обмерам городового архитектора Корина все получилось в норме. На выкопировках из плана отлично видно, насколько сузилась Карандаковская улица. В справедливости жалобы можно убедиться и сейчас, через сто с лишним лет. Достаточно взглянуть, как стоит дом 42 по Чернореченской улице и дом 11 по Глухому переулку. Последний построен позже, но, по-видимому, тоже Санакиным. Дело тянулось до 1873 года, целых пять лет. Несмотря на то, что захват очевиден, высказывалось мнение, что купец не только не захватил, но даже отдал улице. Затем пришли к общему мнению, что невозможно отдать то, чего не имеешь. Короче говоря, победил денежный мешок. Санакину выдали так называемую данную на дворовое место, а значит, дальнейшей перепланировке место уже не подлежало даже при перемене хозяина. Вот почему так странно сужается на этом участке Милиционерская улица.
Сила денежного мешка особенно ясно проявилась в связи с постройкой мечети купцом 1-й гильдии Ахметом Галиевым Хусаиновым. Началось с того, что Хусаинов купил дворовое место в начале Гостинодворской. Оно занимало всю ширину квартала, выходя торцом на улицу Безак. В декабре 1890 года он заявил о желании построить здесь мечеть, что противоречило закону, согласно которому запрещалось возводить на дворовых местах любые культовые здания, будь то церковь, молитвенный дом, синагога ― все равно. Заключение о невозможности разрешения строительства давал архитектор Корин. Тогда Хусаинов просит, как и в первом случае через поверенного ― своего брата Махмута, разрешения построить мечеть на Чернореченской площади (там, где сейчас школа № 2). Дума ему вторично отказывает, хотя по заключению Корина технических препятствий к постройке нет. Среди мотивов отказа был и такой, как отсутствие живущих поблизости мусульман. Однако уже 4 марта 1892 года губернское правление на основании данного МВД разрешения согласилось на постройку мечети на первом месте.
Таким образом, дело заняло немногим более года, почти все гласные за это время полностью изменили свое мнение. Вряд ли они сделали это из человеколюбия или других высоких побуждений. Мечеть же, вернее ее минарет, является сейчас неотъемлемым элементом городского пейзажа, который «держит» всю улицу. Он прикрывает собой довольно громоздкий объем мечети. Автором проекта, скорее всего, является сам Корин, поскольку именно он представил чертежи в управу. Здание интересно тем, что в декоре использованы элементы европейских исторических стилей, а сам минарет скорее похож на колокольню западных церквей, чем на своих собратьев.
С 1860-х годов начинает довольно быстро застраиваться рядами лавок главная рыночная площадь. Сначала лавки строили преимущественно деревянные, позже только каменные. В 1867 году было только три ряда каменных, они располагались по краям площади. К 1888 году все, кроме специально оставленной площади, оказалось застроенным. Постепенно начинается и реконструкция рядов, их надстраивают вторым этажом, причем делалось это каждым хозяином в отдельности, но по единому плану. В 1899 году реконструируют так называемый Путоловский ряд. Этот ряд несколько обособлен был от других, примыкая глухой стороной к дворовым местам. Сейчас это западная сторона Телеграфного переулка. Ряд надстроили вторым этажом, каждая из 22 лавок имела по два окна наверху, а внизу один проем, закрываемый воротами. Это деление заметно и сейчас. У многих купцов было по нескольку лавок в одном ряду. Корпуса были под номерами, ряды имели еще и названия, например, Труевский, Вознесенский, Иверский.
Значительные изменения произошли в Гостином дворе. В 1870-е годы со стороны Николаевской улицы его перестроили в двухэтажный, аналогичная работа была произведена и со стороны Гостинодворской в 1890-е годы. Магазины теперь выходили на улицу, а не вовнутрь двора, который стали занимать под склады. Со временем появился дефицит на торговые места, они все больше дорожали. Особенно заметно это выявилось в начале XX века. Требовалось расширение торговых площадей, потому что «естественный приток промышленников и торговцев сильно тормозится», как писал в своем предложении о новых постройках московский инженер С. И. Явдынский. Он ратовал за полную перестройку южной стороны Гостиного двора, замены части лавок главным фасадом большого пассажа, который доходил бы до северных ворот (они были оставлены во время перестройки). Кроме торговых помещений, проектировались здесь и общественный банк, и ломбард, и библиотека. Инженер подал свой проект в 1907 году, дума начала рассуждать, думать, решать. В следующие годы поступили проекты от других фирм, в октябре 1910 года образовали комиссию. Тем временем Явдынский не выдержал и прислал письмо, в котором просит вернуть чертежи, поскольку бесплатно оставлять их не намерен, а пассажа «как видно, г. Оренбург не будет строить». Он оказался прав. В 1911 году объявили конкурс на проект, выбирали то самый лучший, то самый дешевый, потом решили строить городом, а не в концессию. Денег же опять оказалось мало, вернулись к вопросу о концессии, так и дотянули до 1914 года, на том все и заглохло