«Академик Бах» обогнул отмель против Стрелки и снисходительным басом ответил на приветственный гудок встречного катерка. Катерок, тесно набитый людьми, убежал вниз, в пригороды, а теплоход «Академик Бах» величаво прошел вверх, к дебаркадеру, взбивая за кормой гряду крутых, пенистых волн. Волга чуть покачалась и два-три раза мерно плеснулась О берег.
Володя поджидал Женю. Он немного продрог в легком пиджачке, а Женьки все нет. И пора бы домой, и не хочется уходить.
Володя сидел на берегу и думал. Разговор с отцом здорово задел его.
Володя надеялся — отец погрозит, побранится, а завтра все вернется к старому. Однако старое не вернулось.
А сегодня на уроке географии Гликерия Павловна вызвала его отвечать, улыбалась, кивала и заявила на весь класс:
— Ребята, смотрите-ка, подтянулся наш Новиков!
Женя Горюнов заспорил:
— Несправедливо! Новиков не хуже других знал. Не доверяете Новикову!
Гликерия Павловна стукнула карандашом по столу:
— Ох, уморите, спорщики! Доверие за так не дается, пусть-ка заслужит.
Вот До чего дошло дело!
Даже занятия с Ольгой не доставляли Володе прежней радости. Ему и встречаться с ней теперь не хотелось.
Володя слез с досок и подошел ближе к воде.
Волга сегодня спокойная, плеснет волной на песок и снова чуть слышно, монотонно бормочет.
«Академик Бах» хрипло прогудел три раза и отвалил от дебаркадера.
— Э-эй! — услышал Володя.
Женька стоял наверху, на набережной, и орал оттуда, перегнувшись через решетку:
— Э! Кто пошел? «Лермонтов»?
— «Академик»! — закричал Володя в ответ.
— «Александр Сергеич»? — не расслышав, надрывался Женька.
Он оглянулся — милиционера поблизости не было.
Перемахнув через решетку, Женька ползком стал спускаться с выложенной булыжником кручи.
Теплоход заходил уже под сквозные арки моста, легко летящего с берега на берег, в последний раз блеснул на солнце белыми бортами и исчез.
— В разведывательный рейс пошел, — сказал Женька. — А ну-ка, угадай, что в руке? — протянул он зажатый кулак.
— Ключ от лодки!
— Едем! Живей! Сходим только за веслами.
Он побежал за мыс набережной. И Володя — за ним.
Там, на высоком деревянном фундаменте, стоял дом бакенщиков; по углам его вытянулись четыре тонкие осинки, увешанные длинными серовато-дымчатыми серьгами, кажется — на каждой осинке надета серебряная шапка.
— Сейчас! Погоди! — крикнул Женька, исчезая за домом.
Через пять минут он притащил откуда-то весла.
Они кинули жребий. Грести в первую очередь выпало Володе.
— Ну ладно, садись на весла, раз ты такой везучий, — скрывая огорчение, согласился Женя и, оттолкнув лодку, с разбегу в нее вскочил: — Чего глядишь? Весло на укол! Отпихивайся!
Они вышли на стрежень. Незаметные с берега, здесь ходили невысокие, плавные волны. То были даже не волны — поднимется, словно от мощного вздоха, во всю ширь, едва глаз охватит, вода, опустится, снова поднимется. Сила и глубь в ритмичном дыхании Волги.
Володя выгреб за отмель, Город остался позади — весь на виду. Он клином врезался в Волгу, высокий, как крепость. Далеко, на краю города, где над рекой повис прозрачный, словно кружево, мост, вьется и тает в небе голубая стрела. Там отцовский завод.
— Женя, — сказал Володя, — знаешь, зачем я тебе назначил прийти?
— Что? Разве ты назначал?.. Лево руля! Черт! На бакен едва не напоролись! Куда ты мне назначил прийти?
— Да на Волгу. Забыл?
— Ну? А что?
— Знаешь, Женя, я решил… У тебя есть самолюбие, Женька?
— А ты как думаешь? Без самолюбия — последнее дело… Давай садись-теперь ты на руль.
Они поменялись местами. Женя поплевал на ладони и, крякнув, налег на весла.
— Решил им доказать. Подумаешь, подвиг — уроки учить! — говорил Володя. — Потруднее дела бывали, справлялся. Возьму и стану сплошь отлично учиться. Стоит только захотеть, подумаешь!
— Что это тебе взбрело в голову?
— Вот и взбрело. Докажу волю! Из самолюбия, ясно? С завтрашнего дня начинаю, будь свидетелем.
— Так уж и с завтрашнего!.. Эй, Володька! Погляди-ка назад!
Володя оглянулся.
Над городом висел огненный шар заходящего солнца, во все стороны от него летели стрелами золотые лучи. Весь край неба на западе горел и плавился золотом, золотая кайма опоясала лиловую тучу. По Волге ходили лиловые и густо-красные отражения заката.
В это время они увидали — по фарватеру несутся снизу два невиданных корабля. Они шли один за другим навстречу солнечным стрелам.
— Отходи! — во все горло закричал Женя, шлепая веслами по воде.
Володя круто повернул руль, и, едва они успели на несколько метров свернуть с фарватера к берегу, мимо них, разрезая косами воду, пронеслись два корабля. Они походили друг на друга, как близнецы. У них были высокие светло-серые стальные борта, иллюминаторы, широкие трубы, перехваченные посередине черными полосами, мачты и шлюпки, подвешенные на лебедках.
Морские теплоходы. Как они попали сюда? Куда идут?
Мальчики едва обменялись изумленными возгласами — на лодку, грозя ее захлестнуть, надвигалась огромная, с белым гребнем волна.
— Становись кормой! — закричал Женя, держа весла на весу, вместо того чтобы грести.
Волна ударилась о борт лодки, лодка накренилась и зачерпнула воды.
— Греби! — коротко распорядился Володя.
Они встали кормой к волне, лодку подняло кверху, она соскользнула вниз, как с горы.
Несколько минут Волга волновалась, горбилась и катила к берегу широкие, пенистые валы.
— Скорее назад, — сказал Володя. — Садись-ка, Женька, на руль.
Мальчики снова поменялись местами.
Но что это было? Как стремительно пронеслись два морских теплохода навстречу городу в золотом огне заката!
— Ты успел прочитать? — спросил Женя. — «Тимур Фрунзе» и «Виктор Талалихин». Одинаковые. Словно братья… Ушли.
Женька сидел на руле, лицом к городу, и первый заметил там, на реке, оживление.
«Тимур Фрунзе» и «Виктор Талалихин» стали на якорь против города; вокруг сновали лодки — целая флотилия их о-кружила теплоходы, от берегов подплывали новые. Когда Володя, обливаясь потом, подвел наконец и свою и врезался в середину речного гулянья, с «Тимура» спустили шлюпку. В нее по лестнице один за другим сбежали гребцы. Последним сошел высокий, стройный юноша в бескозырке.
Взметнулись вверх три пары весел, шлюпка полетела к берегу. Юноша стоял на носу, словно врос.
Мальчики переглянулись и без слов поняли друг друга.
Володя повернул свою лодку вдогонку за шлюпкой. Она пристала у спуска. Юноша сошел на берег.
— Володька, догоняй! — взмолился Женя. — Не упускай его из виду. А я отведу лодку на место. Надо еще и весла проклятые сдать. Последи, Володя, за ним!
Володя выпрыгнул на песок и побежал вверх на набережную.
У спуска, над обрывом, висела круглая беседка. Из беседки в обе стороны далеко были видны Волга, поголубевший на фоне вечернего неба мост, левый низкий берег, синий лес на горизонте.
Моряк стоял в беседке и смотрел на Волгу. Вдруг он оглянулся и увидел Володю.
— Слушай-ка, парень, — сказал он, — мне дали один увольнительный час. Пробегись со мной по городу. Покажи, что у вас есть.
— Идемте! — воскликнул пораженный Володя.
Они почти побежали. Солнце зашло. От черных лип, широко раскинувших тяжелые сучья, на набережную лег сумрак.
— Вот наш художественный музей, — торопливо объяснял Володя, показывая через дорогу на двухэтажный приземистый дом с узкими, сводчатыми окнами. — Вы знаете, у нас в музее Куинджи, Верещагин, Айвазовский, Крамской… У нас — как в Москве. А раньше это были палаты митрополита. Старина! Стены толщиной больше двух метров… Вам интересно?
— Интересно, — ответил моряк. — Ты, я вижу, культурный парень. Веди дальше.
— Идемте.
Володя поглядывал на моряка, не решаясь спросить, кто он и откуда, куда плывут его необыкновенные корабли. У моряка обветренное, темное от загара лицо, тонкий с горбинкой нос и почти сросшиеся над переносицей черные брови. Он удивительно нравился Володе.
— А вот наша Стрелка. Здесь поворот. Здесь, поглядите, в Волгу впадает приток Которосль. Знаете что? Подождите немного. Женька! Женя-а! — закричал Володя, нагнувшись вниз, где под кручей, среди осинок, стоял дом бакенщиков.
— Э-ге! — отозвались снизу.
— Сю-у-да! Женька! Скорей!
Надо было выгадать время, пока Женька вскарабкается в гору.
— Поглядите, к Стрелке подходит пустырь. Здесь летом разводят цветник, а раньше стоял лицей. Старинная школа, вроде вуза. Сожгли белогвардейцы поганые, когда в восемнадцатом году подняли восстание. Мой дедушка воевал с белогвардейцами. А еще слыхали, у нас в городе учился Некрасов?.. А вот Горюнов!
Женька перекинул ногу через решетку и, сидя верхом, молча рассматривал моряка.
Моряк приложил руку к бескозырке:
— Вадим Громов. Рулевой с теплохода «Тимур Фрунзе».
Они все поглядели туда, где остановились теплоходы. Волга потемнела. На похолодевшем, ясном небе четко вырисовывались силуэты кораблей с зелеными огнями на мачтах.
— Только что в Горьком спустили с верфи, — говорил Вадим Громов. — Теплоходы полуморского типа. Первый выпуск. Идем в Енисей.
— В Е-ни-сей? — охнули разом Володя и Женя.
— Да. Через Беломорканал, Архангельск, Белое море. Океаном пойдем. Я сам с Енисея… Ну, показывайте, ребята, где у вас здесь учился Некрасов.
Они зашагали втроем — посередине рулевой Вадим Громов, по бокам Володя и Женя.
— У нас на Енисее в низовьях с палубы земли не увидишь, — рассказывал Громов. — Океанские пароходы заходят. Тайга. А то с обоих берегов стиснут скалы — словно темным коридором идешь. А ваш город мне, ребята, понравился!
Город верно хорош! Есть на что поглядеть!
— Вы… как же вы стали рулевым? — спросил Женя.
— Так и стал. Морской техникум кончил. Я, ребята, на практике. У нас практика — о! Не в обиду вашей Волге, на Енисее у нас потрудней. У нас в одних протоках заблудишься. Наш Енисей шибче рысака несется. Чуть прозеваешь — на подводный камень напорешься.