дования и пошел книзу, Володе навстречу, странно тихий, безлюдный, с пустыми белыми палубами. Лодка плавно качнулась на волне.
На берегу стояла женщина. Что-то было в ее позе, опущенных вдоль тела руках, вытянутой шее, отчего Володя узнал в ней Васютину мать. Она взяла из лодки лампы, положила на плечо весла:
— Спасибо тебе. А я прибежала, не понадеялась на Васютку.
— Лучше Тамаре?
— Мается. Худо. Прощай пока. Спасибо, что Васютку не кинул.
Володя вернулся домой к шести часам утра. Пока бабушка поила его чаем, встал отец.
— Особое задание выполнил? — спросил он, входя в кухню и растирая после душа спину полотенцем.
— Боюсь, не успею подготовить историю.
— А ты поднажми, — спокойно возразил отец. — О боевой солидарности рабочего класса учитель на уроке рассказывал? А ты на практике, братец мой, ее испытай, во всю жизнь не забудешь. После практики и книжку лучше поймешь.
Володя, разомлев от горячего чая, прилег на диван и в одно мгновенье заснул каменным сном.
Он поднялся часа через три с беспокойством на сердце. На подготовку к последнему экзамену оставалось два дня. Володя торопился и ловил себя на том, что не понимает прочитанного.
Болела голова, от бессонной ночи неприятно отяжелело тело.
— Все равно не успею…
Вечером пришел Васюта. Он стоял у двери, топчась на половичке босыми ногами, и мял в руке тюбетейку.
— Плохо Тамаре?
Васюта заплакал.
Бабушка накормила Васюту, поставила перед ним чай с медом.
— Мать сказала, если не придет ночевать, чтоб за тобой сбегал, — несмело признался Васюта. — Наша сменщица на два дня отпросилась в деревню, а у нас как раз и заболела Тамара.
Они поехали к бакенам.
А утром Володя проспал.
— Гляди-ка, день! До обеда пролежали! — испуганно будил Володю Васюта, тряся его за плечо.
Но оказалось всего пять часов утра.
С востока тянул слабый, чуть заметный ветерок. Там сегодня солнце загородила туча. Она низко ползла над лесом, поблескивая белыми змейками молний и угрюмо громыхая громом. По Волге ходили синевато-серые, холодные волны и бились о берег и о борта пристаней.
— Гляди-ка! А вчера была тишь, — сказал Васюта.
Но большая, низко сидящая в воде, неверткая лодка спокойно покачивалась, легко разрезая волны носом. Володя зачерпнул ладонью воды и вымыл лицо. У, какая нынче сердитая Волга!
Крестовина бакена ныряла и зарывалась в волну, качаясь вверх и вниз, словно на качелях; вместе с ней метался из стороны в сторону бледный огонек.
Володя насилу пристал к бакену, и, когда отворил дверцу фонаря, волна залила огонек.
Васюта, перегнувшись через борт, мокрый от брызг, обеими руками вцепился в шест бакена, держа его, пока Володя вынимал лампу.
— Ой! Смотри! — вдруг охнул Васюта.
Володя оглянулся: на воде качалось весло, волны отбивали его дальше и дальше от лодки.
— С одним остались! — сказал Васюта. — Как теперь быть?
— Держись! Не отпускай бакен! — крикнул Володя, снял штаны и рубашку, перелез на нос и кинулся в воду.
Он неудачно прыгнул — волна накрыла ему голову. Когда он вынырнул, весло было рядом. Володя протянул руку, но весло поднялось вверх и опустилось по ту сторону волны. Их отделял только зеленый изогнутый вал, но Володя никак не мог схватить весло. Он упрямо гонялся за ним. Может быть, сказались бессонные ночи — Володя почувствовал слабость в руках и ногах.
«Не доплыву назад, против течения», — подумал он. Его охватил ужас, он разом весь обессилел и, побарахтавшись, пошел вниз. Однако он тут же вынырнул и, стараясь не тратить сил, не шевелиться, а только держаться на воде, раскинул руки. Волна подхватила его и швырнула вперед. Весло опять было рядом. Володя, не надеясь, протянул руку и вдруг поймал весло.
Несколько секунд он лежал на нем, закрыв глаза, отдыхая. Теперь он уже не боялся, и к нему вернулись силы.
Оказывается, лодка была совсем недалеко, но, сколько ни плыл к ней Володя, она не приближалась.
Васюта, вцепившись в бакен, следил за Володей широко открытыми, побелевшими глазами. Володя опять обессилел.
Не одолеть проклятый стрежень! Пропал!
— Отпусти лодку! Не доплыву! — крикнул Володя, снова ложась на весло.
Васюта не расслышал и махал Володе рукой.
— Отпусти! — беззвучно шепнул Володя, судорожно всхлипнув.
Васюта, должно быть, понял, разжал руки и выпустил бакен. Лодка прошла так близко, что Володя без усилия ухватился за край борта, но никак не мог влезть в лодку и весь дрожал.
— Володенька! Володенька! — говорил Васюта, гладил его посиневшую руку и тянул за ворот майки из воды. Если бы это была Женькина лодка, они наверняка ее перевернули бы…
Когда они пристали к берегу, Володю тошнило и трясло от холода. Васюта позвал его к себе отдохнуть и согреться.
— Я чаю вскипячу, — говорил Васюта, робко и ласково заглядывая Володе в глаза. — У нас конфетки есть. А хочешь, я сдобную булку куплю?
Он тащил весла и лампы, бренча их жестяными колпаками, а Володя, пошатываясь, шел рядом с ним, ни о чем не думал и хотел только скорее заснуть.
— Мама! — крикнул Васюта, застав дома мать.
Она сидела на лавке с исхудалым и постаревшим за двое суток лицом.
— Жива наша Тамара, сынок! Дочка у Тамары родилась.
— Мама! Ой, мама!
— Проходите! Пожалуйте, молодой человек! — захлопотала мать, увидев Володю. — Батюшки мои, да на вас лица нету!
— Мама! Он чуть не утоп. Мы с ним весло упустили. Он — Володя Новиков. Мама, а хороший какой! — услышал Володя издалека, из темноты, и больше ничего не слыхал.
МОРЕ СИНЕЕ
На экзамен истории он пришел, повторив всего десять билетов. Если бы остались неповторенными два или три билета, он волновался бы больше, чем сейчас. Сейчас все было предрешено — и удивление ребят, и молчаливый укор в глазах Андрея Андреевича, и даже наперед было известно, что скажет Юрий Брагин.
«Задумал первое место в классе занять, да не вышло», — скажет Юрий.
Юрий ответил отлично. Впрочем, историю многие знали отлично. Если бы у Володи в запасе был хотя один день!..
Но повторись все снова: женщина на берегу с опущенными вдоль тела руками, съежившийся в комочек на корме огромной лодки Васюта, весло в волнах, — Володя сделал бы все снова так, как он сделал…
Конечно, Володе достался неповторенный билет. Он сел за парту подумать и прочел, что в нем написано:
«Тридцатилетняя война. Вестфальский мир. Культура Англии в XVI веке. Томас Мор, Шекспир». Томас Мор и Шекспир обрадовали Володю. О них-то он знал! Он хорошо помнил и Тридцатилетнюю войну.
В общем, Володя считал, что билет ему достался как нельзя лучше, хотя, о чем бы его ни спросили — об ордене иезуитов, об индульгенциях или о войне Алой и Белой Розы, или о всех крестовых походах, — не было ничего в программе истории, чего бы он вовсе не знал. Но так как сейчас, готовясь к ответу, Володя думал не о том, что знал, а о том, что мог позабыть, и так как ему казалось, что главное-то он и забыл, им опять овладела неуверенность.
В голове теснились беспорядочные, нестройные мысли. Он никак не мог придумать, с чего начинать. Стал припоминать даты и вдруг решил, что перепутал все века и все годы.
— Ну что же, иди, Новиков! — позвал его Андрей Андреевич к столу.
Володя действительно засиделся над своим билетом. Почему-то он начал отвечать со второго вопроса, а ассистент, учитель из другого класса, остановил его: «Отвечай по порядку».
Андрей Андреевич кашлянул, но не стал вмешиваться. Он был спокоен за своего ученика.
Володя опустил глаза и стал рассказывать о Тридцатилетней войне. Он говорил связанно и кратко, уверенный в том, что проваливается. Взглянув на Андрея Андреевича, он увидел недоумение на его лице.
За экзаменационным столом сидела целая комиссия.
— Расскажите о Ледовом побоище, — задал кто-то дополнительный вопрос.
Андрей Андреевич улыбнулся. Должно быть, он вспомнил ответ Новикова о Ледовом побоище, когда спрашивал его на уроке. Но сейчас ничто не могло вывести Володю из состояния скованности, даже Александр Невский.
Наконец его отпустили на место.
Володя видел: Андрей Андреевич что-то долго шепотом объяснял комиссии.
— Тройка! Тройка! — полетело по классу.
Никто не мог знать — просто ребята сами оценили Володин ответ.
— Ты не заболел ли сегодня? — спросил Андрей Андреевич.
— Нет, здоров.
Он был верно здоров. От вчерашней тошноты и слабости не осталось следа.
Ничего не поделаешь, Володе пришлось примириться с тем, что после экзамена Юрий Брагин, окруженный ребятами, рассуждал в коридоре:
— Слышали? Новиков чуть не провалил историю. Досад но: последний экзамен не дотянул. Все шло хорошо, под самый конец сорвалось. Эй, Новиков, не вешай голову!
Юрий был весел. Скоро он уезжает на все лето в Москву, к дяде, профессору. У профессора в подмосковном поселке дача. В поселке пруд, лодки…
— Стоит ехать от Волги на пруд! — пренебрежительно засмеялся Коля Зорин.
— Глупости! — оборвал Юрий Зорина. — Конечно, пруд — не главное. Главное — Москва.
Против этого никто не стал спорить.
О Москве мечтали все. Андрей Андреевич обещал: «Погодите, мы с вами съездим в Москву на экскурсию».
— Я за лето посмотрю все музеи, Третьяковскую галерею, театры — всё! — говорил Юрий. — А когда потом соберемся на экскурсию, сам вас буду водить. Поедете в Москву со своим провожатым. Уж я постараюсь все там пересмотреть!
Миша Лаптев, юркий, чернявый, с узким подбородком и бегущими к переносью крохотными глазками, умильно упрашивал Юрия:
— Брагин! Ты нам напиши из Москвы.
— Напишу, если выберу время! — обещал Юрий.
И вот началась свобода. Первый день был неясным и странным, словно что-то потеряно, чего-то не хватает. Володя убрал со стола учебники и тетради. Кончено. Об учебе до осени больше не думать! И все же он не мог простить себе испуга на экзамене по истории. Если бы не растерялся, как самый последний трусишка, мог бы ответить вполне хорошо. Володя представил себя спокойным, уверенным, с гордо поднятой головой. Смело льются слова, все члены экзаменационной комиссии с уважением слушают. О чем не сумел он им рассказать? О Ледовом побоище? Позор! Они могли бы спросить его не только о Ледовом побоище. Пусть спрашивали бы о Петре Первом, хотя Петр не входил в программу седьмого класса.