Уже сидя в глиссере, который, взбивая носом шумный фонтан брызг и пены, летел вдоль берега, Гликерия Павловна поняла, что произошло и куда они едут.
В глиссере, кроме капитана, было еще трое людей. Они говорили о строительстве, о том, как изменится край, а Гликерия Павловна, сидя рядом с рулевым и обеими руками держа шляпу, чтоб не снесло ветром, молчала и слушала.
Город протянулся на несколько верст. У подножия его раскинулась вольная, могучая Волга.
Глиссер зарывался носом в голубые невысокие волны, пенистые гребешки усеяли реку, словно белые хлопья снега, — то блеснут серебром на солнце, то растают. Вода бьется о борта глиссера, ветер сеет в лицо холодный дождь мелких брызг. Вокруг простор. Вода, вода!
— Да разве остановишь, разве ее повернешь? — спросила Гликерия Павловна, когда глиссер причалил к крохотной пристани за городом.
Там, над рекою, поднималась крутая стена высокого берега с обнаженными красноватыми и золотистыми пластами почвы.
Невдалеке, на мысу, в грустном одиночестве, стоял тоненький пирамидальный тополь. Берег был гол. Голая степь тянулась за берегом, а над Заволжьем, за узенькой полоской прибрежных ракит, висело густое серое марево — пыль от песков.
И вдруг Гликерия Павловна поняла — уходит, утекает вода от этих иссушенных, пустых берегов с потрескавшейся землей…
— На этом месте встанет плотина, — сказал капитан. — Там разольется море… — Он указал на Заволжье.
Спутники капитана были геологи, работавшие здесь, на берегу, в исследовательской лаборатории по изучению грунтов. Они остались в лаборатории. Гликерия Павловна с капитаном вернулись на глиссере в город.
Гликерия Павловна и всю обратную дорогу молчала, а на пристани объявила капитану, что сегодня уезжает домой.
— Что так? — удивился капитан.
— Помогите мне достать билет на самолет. До самой смерти услуги не забуду! — твердила Гликерия Павловна.
Жалко ей с ним расставаться, жалко до слез!
Он достал билет и потащил на аэродром ее чемодан.
— Прощайте, — сказала Гликерия Павловна, пряча билет в сумочку, где хранилась завязанная в платок горстка земли с Мамаева кургана. — Прощайте. Спасибо вам за встречу. За ваш окоп. Да скажите хоть на прощанье: как ваша фамилия, капитан?
По радио объявили посадку.
— Как ваша фамилия? — спрашивала Гликерия Павловна, боясь опоздать, боясь, что ее место займут, поминутно оглядываясь на самолет и сердясь на капитана за то, что он смеется и медлит с ответом. — Милый капитан, хочу про вас ребятам сказать. Назовитесь.
— Скажите: просто солдат. А вы смелая! Теперь у меня отношение к учителям опять положительное! И вам спасибо, что мой окоп поглядели. — Капитан приложил руку к козырьку.
Гликерия Павловна прильнула лицом к стеклу самолета: последний раз перед глазами возникли очертания города, Волги, суровый облик степей. Она даже забыла поохать от страха при подъеме самолета. Самолет давно набрал высоту, когда она опомнилась.
Так удивительны были эти два дня, что Гликерия Павловна прикрыла глаза и в изумлении подумала: «Что-то делается со мной, а что — не пойму».
КОМСОМОЛЬЦЫ ВЫБИРАЮТ БЮРО
Ребята досадовали, что столько времени потратили на болтовню в начале урока: Гликерия Павловна не успела и наполовину закончить рассказ о своем путешествии — прозвенел звонок. Ребята повскакали с мест и обступили учительский стол. Такого еще никогда не случалось на уроках Гликерии Павловны. Она сидела в кругу ребят, краснея пятнами от удовольствия.
— Что было дальше?
— Что вы еще видели, Гликерия Павловна?
— Расскажите еще про Мамаев курган!
— Расскажите, как строят плотину!
Она слушала эти вопросы, словно музыку. Но в класс уже заглядывали ребята из второй смены. Пора уходить.
— Гликерия Павловна, давайте организуем кружок по изучению строек на Волге! — предложили ребята.
Эта идея и увлекла и испугала Гликерию Павловну. Она опять пожалела, что нет Жени Горюнова. Какой академик был по части географических знаний!
Уходя из класса, Гликерия Павловна слышала — кто-то сказал:
— Брагин! А ты в Москве побывал — ничего не увидел. Только я, я да я!
— Ну и вы ничего нового не услышали. Всем известные факты. Я давным-давно все в газетах читал.
Строптивый ответ Брагина, нечаянно услышанный ею, омрачил радость Гликерии Павловны, и, придя в учительскую, она устало опустилась в кресло.
В голове ее теснился рой мыслей. Кружок? Доскажет о путешествии — что дальше делать в кружке? Пообещала ребятам новый метод — как за него приниматься? Ребята что ни день, то умней. Вон Брагин… Попробуй угоди на него!
Гликерия Павловна не обратила внимания на то, что за длинным столом посередине комнаты расположилась группа учителей. Они с удивлением наблюдали за Гликерией Павловной, которая, сев к ним спиной, в раздумье опустила голову.
— Гликерия Павловна, очнитесь! — окликнул Андрей Андреевич.
— А? Что? — встрепенулась она, теперь только вспомнив, что Андрей Андреевич просил учителей своего класса после занятий задержаться.
Собрались Петр Леонидович, Ирина Федоровна, Варвара Степановна. Ждали ее. Она пересела со своего кресла к столу.
— Вопрос, товарищи, серьезный, — начал Андрей Андреевич. — Надо его обсудить.
Дело заключалось в том, что в восьмом классе «Б», где двенадцать комсомольцев, предстоят выборы комсомольского бюро.
— Надо помочь ребятам провести выборы. Как вы думаете, товарищи, кто из комсомольцев мог бы стать секретарем бюро?
— Кто, кроме Брагина? Он, само собой разумеется, — без колебаний высказал свое мнение Петр Леонидович.
— А вы как считаете, Гликерия Павловна? — обратился к ней Андрей Андреевич.
Она с горечью вспомнила надменное суждение Юрия о сегодняшнем своем уроке. Но именно потому, что обида была еще слишком жива, Гликерия Павловна с горячностью принялась расписывать несравненные достоинства Юрия Брагина:
— Мальчик начитан, умен! Редких способностей! Организатор. Передовик. Дисциплины примерной. С кого и образец еще брать? Не будь Юрия, разбрелись бы ребята, как овцы. Андрей Андреевич, и обсуждать напрасно собрались. У всех одно мнение.
Андрей Андреевич поднял руки и медленно провел по волосам от висков к затылку:
— У меня другое мнение, товарищи!
— Вот как! — удивился Петр Леонидович.
— Брагин давно уже перестал быть настоящим организатором класса, — продолжал Андрей Андреевич. — Он занят собою и равнодушен к товарищам.
— Ну, знаете ли, — возмущенно заговорил Петр Леонидович, — к таким талантливым мальчикам, как Юрий Брагин, должен быть особый подход!..
— Мы говорим сейчас о нем как о комсомольском организаторе.
— Прекрасно, прекрасно! — закипятился Петр Леонидович. — Прекрасно! А кто поддерживает в классе дисциплину? Вы ставите под угрозу дисциплину. Кроме того, кем вы замените Брагина? Некем.
— Некем, — подобно эху, повторила Гликерия Павловна.
— Товарищи, вы ошибаетесь. Вы, должно быть, не видите, что выросли новые комсомольцы. Некоторые из них обгоняют и уже обогнали Юрия. Брагина есть кем заменить. Например, если бы ребята выбрали комсомольским организатором Володю Новикова…
Петр Леонидович, недоумевая, поднял брови.
— Новиков? Слишком уж скромен.
— Кто сказал, что комсомольский организатор должен быть нескромным? — удивился Андрей Андреевич.
— Новиков? — припоминала Гликерия Павловна. — Не очень ли тих? Брагин хоть прикрикнуть умеет, когда ребята расшумятся сверх меры.
Впрочем, по опыту сегодняшнего урока Гликерия Павловна убедилась, что иногда и без окрика и стука линейкой можно добиться внимания класса.
Однако и она и Петр Леонидович остались при своем мнении: Брагин своенравен, горденек, заносчив, но авторитет его среди комсомольцев бесспорен, а что станет при Новикове, еще неизвестно. Развалит комсомольскую группу, оставит класс без ядра.
— Товарищи, вы ошибаетесь, — убеждал Андрей Андреевич. — Юрий давно не пользуется авторитетом среди комсомольцев. Мы поздно это заметили. Юрию надо поучиться быть рядовым, Новикову пора подняться повыше. Не умеет? Навыка нет? А мы, товарищи, с вами зачем? Подскажем, поможем.
— Поможем, — окающим баском подтвердила Варвара Степановна.
Ирина Федоровна молча кивнула.
— Посмотрим, как все повернется на комсомольском собрании, — заявил Петр Леонидович.
— Как повернется, — эхом повторила Гликерия Павловна.
Она пришла через несколько дней на комсомольское собрание класса, потому что тот перелом в ее жизни, который начался во время удивительного путешествия по Волге, незаметно изменял отношение Гликерии Павловны к школе. Одно цеплялось за другое.
Гликерию Павловну волновали предстоящие выборы. Она так живо вообразила оскорбленность и горе Юрия Брагина, что все доводы Андрея Андреевича снова потеряли значение. Ей было жаль Юрия, вот и все.
Она улучила удобный момент и шепнула Андрею Андреевичу:
— Оставить бы Юрия, пусть руководит.
Он пристально на нее посмотрел и ответил:
— Пусть решат комсомольцы.
И Гликерия Павловна, вздохнув, села на заднюю парту и в тревоге стала ждать, как решат комсомольцы.
Хотя Юрий всячески старался показать, что ни отчет, ни перевыборы ничуть его не страшат, и весь день, как никогда, был шумен и резв, на самом деле от волнения почти не слушал уроков.
О чем ему беспокоиться, спрашивается? Разве он не устраивал, сколько надо, собраний? Разве протоколы у него не в порядке? Разве среди комсомольцев есть двоечники? Вообще Юрий ничего не мог припомнить, за что его можно было бы ругать.
И все-таки он не находил себе места. Самым неприятным было то, что ему не с кем даже и переживаниями поделиться. Это обстоятельство больше всего угнетало Юрия. Вдруг оказалось, что нет ни одного мальчика в классе, к которому он мог бы подойти и сказать попросту: «А знаешь, я что-то волнуюсь. Отчего — и сам не понимаю». А тот мальчик ответил бы: «Что ты, Юрий! У нас такая дружная комсомольская группа! Мы все дела делали вместе, теперь вместе и отчитываться будем».