— Конечно, какое нам дело! — подхватил Миша.
Подошел Андрей Андреевич. Толя Русанов, погладив котенка, выпустил его на свободу. Ребята окружили учителя. Приблизились и Брагин с Лаптевым, однако держались в сторонке. Миша, вскидывая на товарища маленькие, как пуговички, бегущие к переносице глазки, повторял, словно зеркало, каждое движение Юрия. Юрий зевнет — и Мишу одолевает зевота. Юрий прикусит губу — и Мишин рот кривится гримасой.
— Мы стоим на земле, где больше девяти веков назад был заложен наш древнейший город, славно связанный с историей родины, — начал Андрей Андреевич свой урок на берегу Волги. — На наши вольные, обширные равнины много раз вторгались иноземцы-враги. Русь боролась и в бореньях росла. За тысячелетие ее жизни наш город верно служил родине и в тяжкие годины общественных бедствий приходил на помощь всегда в числе первых. Он знал губительные нашествия татаро-монгольской орды и одним из первых поднялся на бой против ига. Он шел с Иваном Грозным в грозный поход на Казань. Гулом набата, дрекольем и копьями встретил он рать польских панов, которая в «лихолетье», постигшее Русь, двинулась из разоренной Москвы в глубь страны завоевывать ее северные города и здесь, у Волги, была отброшена вспять. Когда Пожарский кликнул клич по стране, сзывая ратников в поход на поляков, здесь, на наших площадях, на берегах нашей Волги, был назначен сборный пункт войск. Здесь был учрежден «Совет всей земли». Отсюда Пожарский повел наших прадедов освобождать Москву от польских захватчиков.
Андрей Андреевич снял шляпу и повесил на палку; теплый ветер дул ему в лицо и относил назад белые волосы.
— Наступил тысяча девятьсот восемнадцатый год, — продолжал он. — В нашем городе поднят был жесточайший белогвардейский мятеж. Ваши деды подавили мятеж. Ваши отцы восстановили разрушенный город. Вот он, город наш! Оглянитесь, ребята! «Красоты неописанной. Всюду Волга. И всюду история».
Андрей Андреевич широким жестом указал Закоторослье, Волгу, мост над Волгой, пепельное облако дыма вдали, над заводами, высокие белые здания, старые липы на набережной и молоденький сад, веселым клином выбегавший на Стрелку.
— Здесь прошло ваше детство. Приближается юность, — сказал Андрей Андреевич. — Здесь вам жить и работать.
А если случится разъехаться по разным краям страны, не забыть во всю жизнь родного города. Не забывайте. Любите. Здесь для всех вас начинается Родина… А теперь представьте себе… — говорил Андрей Андреевич, поворачивая стоявшего рядом Толю Русанова лицом к Волге. — Обернитесь к реке и представьте, что мы с вами в одиннадцатом веке.
Шумок оживления пробежал по ребячьей толпе.
— Берега над Волгой обрывисты, пустынны, — понизив голос и чуть прищуренными глазами вглядываясь в волжскую даль, продолжал рассказывать Андрей Андреевич. — Вдоль берегов стоят дремучие леса. Гниют на корню столетние березы и ели. В осенние непогоды от бурелома стонет лес на всю Волгу. И здесь, где мы с вами стоим, в ту пору гудел дикий бор. — Андрей Андреевич снова жестом указал на полукруглый, асфальтированный мыс Стрелки, на котором сейчас они были одни — учитель и притихшие мальчики. — Как крепость, высок круто поднявшийся над водой берег, — продолжал учитель. — С одной стороны он омывается Волгой, с другой — Которослью, а с третьей — бурным ручьем, сбегающим в Волгу. Одинок. Недоступен. «Вельми страшно сие место бысть…»
Рассказывая ребятам о старине, Андрей Андреевич незаметно переходил на славянский язык, вплетая в свою речь его торжественные, далекие, как и древние события, слова. Он любил легенду о происхождении родного города. В ней были правда и очарование вымысла.
— …В непроходимом лесу затерялось селение. Сие бысть селище, рекомое Медвежий угол. Его жители промышляли охотой, ловлей рыбы, а от разбойных набегов скрывались в лесу. Селище называлось Медвежьим углом потому, что медведь был священным зверем в этих местах. Однажды случилось князю Ярославу Киевскому и Новгородскому плыть по реке Волге на ладьях со своей сильной и великой ратью. У правого берега, где на высокой, вдающейся в реку, поросшей лесом площадке стояло то селище, рекомое Медвежий угол, князь увидал — некие люди жестокие наносят гибель судам, шествующим с товарами по Волге. Купцы на судах крепко оборонялись, но не могли одолеть силу окаянных разбойников. Ярослав был хромоног, но ум у него был добрый и на ратные дела он был храбр. Не стерпело сердце князя глядеть, как разбойные люди грабят суда, и он приказал своей дружине устранить и разогнать нападавших. Дружина князя смело ринулась на врагов. Те, трепеща от страха, в ужасе разомчались по Волге.
А князь ступил на берег, дивясь его красоте, неприступности и удобному расположению для защиты от врагов. Казалось, самой природой это место предназначено было для сооружения на нем береговой крепости…
— И верно! — перебивая учителя, воскликнул Толя Русанов. — Глядите, ребята, как мы высоко над рекой! Отсюда видно всю Волгу. Глядите!
Снизу шел теплоход. Его трубы и мачты, сначала неясно различимые глазом, росли, выделяясь яркой своей белизной на блеклой синеве воды и неба, сливавшихся в туманных далях.
— …Ярослав поднялся на берег, — рассказывал Андрей Андреевич, — и, желая обозреть окрестности сего дивного края, отлучился от дружины и углубился в лес. Недолго пройдя, он набрел на ручей, который шумно журчал на дне глубокого оврага, заросшего ольхой и осиной. Темно и глухо было в овраге. Вдруг затрещал валежник, и из лесу вышел медведь. Ярослав был застигнут медведем врасплох. Зверь шел на князя со вздыбленной шерстью и налитыми кровью глазами. Ярослав отскочил, поднял секиру и ждал, прислонившись спиной к стволу могучей осины, трепещущей над его головой листьями…
Зверь, рыча, поднялся на задние лапы. Ярослав терпеливо подпустил зверя ближе и, распалившись сердцем, с ужасающей силой обрушил на череп медведя свою булатную секиру. Медведь пал на землю.
После того как «священный» их зверь был сражен, жители Медвежьего угла покорились храбрости Ярослава и силе его дружины. И повелел князь на месте селища Медвежий угол срубить город.
«На сем прекрасном бреге, где Которосль сливается с Волгой, — сказал Ярослав, — созиждем для блага жителей страны сея град рублен…»
…После урока домой возвращались прежней дорогой. Ребята шли, тесно сбившись вокруг Андрея Андреевича. Учитель показал мальчикам границы «рубленого» города — кремля, рассказал о том, как позади его стен, под их защитой, город разросся вглубь и вдоль берега Волги и отгородился от врагов земляным рвом, отчего ров и получил наименование Земляного, как позднее город опоясали слободы, населенные ремесленным людом. Андрей Андреевич рассказывал так, словно сам когда-то стоял надо рвом, прислушиваясь, не раздастся ли топот вражьих коней, словно сиживал сам за пьяным столом в боярских хоромах, сам дубил кожи с «черными людьми» в слободе.
Там, где от Которослевской набережной в город вела залитая асфальтом дорога, Андрей Андреевич задержался и, указывая палкой вниз, где под набережной, посреди городской площади, лежала заброшенная впадина с голыми берегами, сказал:
— А это и есть тот овраг, вдоль которого когда-то к Волге стекал ручей и где, по преданию, Ярослав сразился с медведем.
Он простился с мальчиками и пошел дальше по набережной, а ребята побежали со спуска.
— Поглядим Медвежий овраг, — предложил Толя Русанов.
Остановились у оврага.
— Смелый был Ярослав, — задумчиво произнес Коля Зорин; должно быть, ему виделись здесь непроходимая чаща, сумрак дикого бора и Ярослав — один на один с разъяренным зверем.
— Ребята, заметили? Наш город начался со смелости!
— Наши всегда были смельчаками.
— Ребята, как вы думаете, булатная секира Ярослава сохраняется где-нибудь в музее? — спросил Толя.
— Уж наверное, где-нибудь сохраняется!
— И умный был Ярослав! — сказал Володя. — Ребята, помните, как в летописи: «Ярослав книги читал часто, ночью и днем».
— Старина такая, а уже книгами зачитывались! — удивился Русанов. — Не верится!
Ребята были увлечены Ярославом, легендой о происхождении города, поэтому сейчас все были историками и все наперебой взялись пересказывать беспечному Толе историю.
— Погодите! Постойте! — замахал он руками. — Кричите все разом. Метода не знаете. Пусть один говорит.
— Говори ты, Володя! — распорядился староста класса Дима Шилов.
— Почему я? Я не лектор.
— Не роняй авторитета. Говори, — шепнул Коля Зорин.
— Культура на Киевской Руси была глубока и обширна. Русь и тогда была уже великой страной, — обращаясь к одному Русанову, начал Володя. Он старался не уронить авторитета, в точности повторяя Андрея Андреевича, даже волосы пригладил от висков к затылку. — Королевские дворцы Западной Европы склонялись перед мощью и просвещенностью Киевского государства. Европейские короли посылали в Киевское государство послов и, чтобы войти с ними в дипломатические связи, мечтали жениться на дочерях князя. Ярослав выдал свою сестру Доброгневу замуж за польского короля Казимира Первого. А к дочери Ярослава Анне посватался Генрих Первый, французский король. Анна в тяжелом горе, обливаясь слезами, оставила Русь. Как она боялась Франции, где даже король не разумел грамоты! Дочь Ярослава Анна была первой образованной королевой Франции. Вот… и в то время Русь и русские люди были передовыми, а потом…
— Интересно! — раздался чей-то возглас.
Это сказал Юрий. Он стоял поодаль, насмешливо щуря глаза.
— Что интересно? — угадав насмешку, быстро спросил Володя.
— То, что мы выбрали такого активного комсорга. Не терпится тебе проявлять активность. Даже на улице ребятам передышки не даешь, все воспитываешь.
— Дурак! — удивился Толя Русанов.
— Иди поиграй с котенком, малыш! — не шевельнув бровью, ответил Брагин. — Не понимаю, зачем понадобилось Андрею Андреевичу тащить нас на Волгу, — продолжал он, подсмеиваясь. — Как будто нельзя было провести урок в классе! Что нам прибавилось от того, что постояли над Волгой? Ничего. Зря потратили время.