В этот момент на крыльце училища показались две девочки. Одна из них была Ольга. И в ту же секунду, круто повернувшись, Володя зашагал прочь.
Поздороваться с Ольгой, разговаривать, идти рядом — все это оказалось совершенно невероятной затеей. Впрочем, Володя так же внезапно остановился, как побежал.
— Володя! Погоди! Куда ты, Володя? — закричала Ольга, сбегая со ступенек крыльца.
— А, здравствуй! Я тебя не заметил. Как ты здесь очутилась? — выпалил Володя, мучительно решая вопрос, надо протягивать руку или не надо.
Ольга смеялась. Володя заметил — она часто смеялась, и не всегда было ясно, что ее так веселит. Он решил покончить все разом:
— Я хотел сказать… Я из школы… Случилась одна неприятность…
— Шурик? — коротко спросила она, внезапно бледнея.
— Нет, не Шурик. Почему Шурик? Я о себе говорю.
— О себе? — Ольга облегченно вздохнула. — Я потому так испугалась, — смущаясь, объяснила она, — что однажды к нам прибежали сказать — Шурик утонул. Он и верно тогда провалился в полынью на Волге… Володя, что случилось?
В ее застенчивой, немного виноватой улыбке еще не совсем растаяла тревога.
— Я хотел сказать… чтоб ты знала. Я совершенно не интересуюсь музыкой.
— Что-о? В таком случае, зачем ты затеял этот вечер Чайковского?
— Я ничего не затевал. Мне поручили на комитете.
— Понимаю. — Ольга кивнула. — Ты должен заинтересоваться музыкой, — помедлив, заговорила она. — Наталья Дмитриевна считает, что в социалистическом обществе поразительно широко распространена музыкальная культура. Наталья Дмитриевна сорок лет работает в нашем училище. Не удивляйся. Сорок лет, да. До революции Наталья Дмитриевна учила здесь купеческих дочек. Она замучилась с ними. А сейчас… Наталья Дмитриевна говорит, что любовь к музыке — показатель высокой культуры народа. Мы строим коммунизм для того, чтоб человек жил красиво. Наталья Дмитриевна говорит: красив труд и… музыка. Недаром Толстой делил людей на музыкальных и немузыкальных. При коммунизме все будут музыкальными.
Так она прочитала коротенькую лекцию, в которой изложила взгляды Натальи Дмитриевны.
— Я понимаю, почему комитет поручил тебе сделать ребятам доклад о Чайковском, — заключила Ольга.
Несколько секунд она что-то обдумывала.
— Так и быть! — Ольга открыла портфель, достала два билета, один протянула Володе. — Из Москвы приехал знаменитый музыкант. Сегодня играет в училище. Приходи. Тебе необходимо музыкально развиться. Как же иначе ты будешь готовиться к докладу?
Она засмеялась, увидев растерянность, почти ужас в темных круглых глазах Володи.
— До вечера, — сказала Ольга вежливым тоном и ушла, оставив его одного разбираться в своих переживаниях.
ГОЛУБОЕ УЧИЛИЩЕ
Ольга отдала билет, а между тем не должна была этого делать.
Билет предназначался матери. Анастасия Вадимовна знала Ольгино училище, всех ее однокурсниц, учителей, давно дружила с Натальей Дмитриевной, и приезд в город известного молодого пианиста для нее, как и для них всех, был важным и радостным событием.
Чем ближе Ольга подходила к дому, тем огорчительней казалось ей то, что она сделала. В столовой на спинках стульев висели приготовленные к концерту платья. Дома был один Шурик. Он сидел за обеденным столом, широко разложив локти, и дочитывал книгу, о которой должен был написать отзыв.
— Шурик, ты не знаешь, мама очень настроилась сегодня идти на концерт?
— Настроилась, — лаконично ответил Шурик, не отрываясь от книги.
Ольга села за уроки. Она училась в школе и одновременно в музыкальном училище. Каждый час ее времени был рассчитан. Но сегодня все не ладилось! Ольга поймала себя на том, что ничего не понимает в учебнике.
«Ах, как плохо! — думала Ольга. — И как неожиданно получилось, что я отдала ему билет! Что же делать, пусть с ним идет мама».
Пожалуй, это был единственный выход.
Шурик вдруг сорвался с места и полетел в прихожую — вернулась Анастасия Вадимовна. Она привезла с прогулки Татьяну. Татьяна с розовыми, как у куклы, щеками лежала в коляске. Шурик дотронулся пальцем до ее холодного круглого носика. Татьяна проснулась и открыла глаза.
— Танечка! — сказал Шурик и повез коляску в комнаты. — Мама! Поехать бы нам с тобой в путешествие. Сели бы в поезд и ехали, ехали… До тайги…
— Да, — кивнула Анастасия Вадимовна, увидев на столе книгу «Чук и Гек».
— Мама, а я сегодня на концерт не пойду, — сказала Ольга, закрывая учебник.
— Что такое, Ольгуша?
— Я встретила Володю Новикова, — стараясь казаться беспечной, но невольно краснея, ответила Ольга. — Мамочка, ему нужно музыкально развиться. Он ровно ничего не смыслит в музыке. И… ну, словом, с ним пойдешь ты.
— Я? Ты сказала ему, что я?
— Нет, не сказала, но…
Анастасия Вадимовна еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Она вспомнила темноглазого мальчика, который, хмуря брови, с мрачным видом сидел за столом.
«Володя, вы любите бывать на концертах?» — «Спасибо… не знаю… кажется, да».
Несчастный! За что его подвергать еще одному испытанию?
— Ольга, голубчик! А я сегодня как раз не могу! Занята.
— Неужели? Мамочка, верно?
Не оставалось сомнений: сегодня Ольге, как никогда, хочется идти на концерт, и именно вместе с Володей Новиковым.
— Занята, — озабоченно подтвердила Анастасия Вадимовна. — Беги одевайся.
Ольга сейчас же ушла, с величайшей осторожностью неся впереди себя платье, а Анастасия Вадимовна свое повесила в шкаф.
«Гладила все утро, а зря! Жалко! — вздохнула она. — Да, этот мальчик… — вспомнила Анастасия Вадимовна. — Этот мальчик ежесекундно краснеет и серьезен до мрачности. Воображаю, как она весело проведет там время со своим кавалером!» — представила Анастасия Вадимовна и засмеялась.
А Ольга между тем летела стрелой, спеша увидеть Володю до начала концерта. Ольга воображала, как Володя, робея, войдет в училище, как все его там поразит. Ей хотелось ему покровительствовать.
Однако Володя давно уже был в училище. Он явился так рано, что у дверей еще не стоял контролер. В пустом вестибюле одиноко пила чай краснощекая девушка, должно быть уборщица. Она прихлебывала чай из эмалированной кружки, закусывала ситным и читала толстенную книжищу, лежавшую у нее на коленях.
— Ступай, сам разденься, — качнула она головой, даже не взглянув на Володю.
Он разделся, пригладил волосы и прочел на стене слова:
«Когда удастся певцу ревниво следящую за ним аудиторию захватить и исторгнуть у нее вздох удивления, то, значит, это было действительно хорошо.
Веселое удивление завладело Володей. Он поднялся на второй этаж и попал в узенький голубой коридорчик.
— Скорей! Скорей! — услышал он за одной из дверей. — Не сжимайся! Распусти плечи. Свободней!
«Что такое? — все больше удивлялся Володя. — Может быть, там физкультура?»
— Яснее! — волновался за дверью голос. — Не разводи меланхолию.
Ручей ликующих, смеющихся звуков полился в ответ. Казалось, скачет, звеня брызгами, весенний поток.
— Не то! — услышал Володя.
Ручей оборвался.
— Нет, не то! — досадовал кто-то за дверью.
— Ты играешь «Волшебную флейту». Пойми же, ты должен создать веселого, ясного мальчика!
А! Так это был не ручей — это был мальчик. Впрочем, может быть, мальчик бежал за ручьем.
— Милый, пойми, — с задушевной настойчивостью убеждал кого-то голос за дверью, — надо работать! У тебя все есть, что нужно. Не хватает старанья.
Вскоре дверь отворилась, в коридор шагнул долговязый парнишка. Володя заметил белый, аккуратно подшитый воротничок на его черной куртке, папку с нотами под мышкой и коньки, переброшенные через плечо. Музыкант собрался на каток. Он стрельнул в сторону Володи любопытным взглядом и исчез раньше, чем вышла учительница. Это была высокая старая женщина с продолговатым, немного, усталым лицом. На ней было черное шелковое платье, заколотое у шеи брошкой, высокий гребень поддерживал искусно уложенные волосы.
— Удрал? — с упреком спросила она Володю.
Володя кивнул.
— Лентяй! — огорченно сказала учительница. — А между тем он не имеет права лениться, — продолжала она. — Несерьезен. Так жаль!
Она внимательно вгляделась в Володю. Он, очевидно, ей показался серьезным.
— С кем вы работаете?
Володя не успел ответить — в конце голубого коридора появилась Ольга.
— Наталья Дмитриевна! — громко воскликнула она. — Это Володя Новиков. Знакомый нашего Шурика.
«Знакомый Шурика!» Володя побагровел.
Но, так как он краснел довольно часто, на Ольгу, видимо, это не произвело впечатления.
— Наталья Дмитриевна, как я рада! Концерт!
— Да, Ольга, особенно внимательно послушай Баха. Тебе это нужно.
Узнав о том, что Володя оказался всего-навсего приятелем Шурика, Наталья Дмитриевна потеряла к нему интерес. Она поговорила с Ольгой о Бахе, и все, что они говорили, было до такой степени непонятно Володе, что он, вспомнив свой доклад о Чайковском, опять ужаснулся.
«Ну попался же я!»
— Идем, — сказала Ольга и повела его в зал.
Настало время приступить к музыкальному развитию Володи.
— Бах мыслил как органист. Тяжеловесно, громоздко, — объясняла она по дороге.
«Что же это такое?» — со страхом думал Володя.
— Теперь приготовься, — сказала Ольга, когда они заняли свои места в переполненном, празднично шумящем зале.
Вдруг зал умолк. На сцену вышел невысокий, приземистый молодой человек, широкоплечий, с густой волной рыжеватых волос над угрюмым, неприветливым лбом. Он сел за рояль, тряхнул рыжеватой гривой, точь-в-точь как встряхивали чубами все знакомые Володе ребята, и ударил по клавишам.
Руки музыканта поразили Володю — с такой силой, почти яростью, свободой и легкостью они опускались на клавиши, большие, рабочие руки гениального мастера, как назвала его Ольга. Володя смотрел на него, но никак не мог настроиться слушать музыку. Скорее он слышал тишину зала, битком набитого ребятами и девушками. Он увидел и того мальчика, о котором Наталья Дмитриевна сказала, что он не имеет права лениться. Лентяй, должно быть, отложил свой каток. Он проворонил место и теперь неудобно сидел на подоконнике, вытянув шею, с напряженно-сосредоточенным выражением лица.