— Так! — Мастер защелкнул крышку часов. — Сегодня день политической учебы, комплект идет на учебу, и профессор идет. А потому лекция переносится на следующий случай. Читайте плакат. Ты читай, — велел он Володе, повернув его за плечо лицом к красному полотнищу, висевшему вдоль стены, где стояли станки комплекта Грачева.
— «Молодежно-комсомольский комплект коллективного передового труда», — громко прочитал Володя.
— Понятно, почему комплект передовым стал? — сказал Грачев. — Учимся!
Он шутя стукнул карандашом Володю по носу.
Та же ясеневая аллея привела мальчиков к проходной будке. Позади, в корпусах, негромко, ритмично говорили голоса машин.
У заводских ворот стоял автомобиль, четыре его колеса были обуты в упругие шины. Ребята пощупали шину на переднем колесе и нашли на нем марку завода.
«РАЦИОНАЛИЗАТОРСКИЙ» ОПЫТ ТОЛИ РУСАНОВА
На следующий день после посещения завода Коля Зорин пришел в класс, поздоровался и сел за парту, погрузившись, как обычно, в молчание. Между тем в классе царило необыкновенное оживление. Володю и Кирилла окружила толпа. Толя Русанов, валясь на плечи стоявших впереди ребят, кричал во все горло:
— Не слышно! Не слышно! Встаньте на парту! Не видно!.. Да говорите же вы! — кричал он, дубася в азарте Гарика Власова по спине.
— Не толкайся! — кротко противился Гарик, но стоял неподвижно на месте, прочно заняв позицию против Володи.
— Рассказывайте! Не тяните! Про новиковский механизм рассказывайте в первую очередь! — орал Толя, больше всего пораженный тем, что механизм так и называется новиковским.
Володя краснел чуть не до слез, и Кирилл великодушно предложил:
— Давай уж я сделаю им доклад.
Он встал на парту, поднял руку — наступило молчание. Кирилл начал рассказ. Он дошел до самого интересного места, когда появилась Ирина Федоровна.
— Доскажу в перемену, — пообещал Кирилл, спрыгнув на пол.
Ребята расселись по местам, но за партами все нарастал угрожающий шепот, и Ирина Федоровна не решилась сесть за учительский столик. Она стоя «гипнотизировала» взбудораженный класс, стараясь вложить всю силу воли в свой взгляд. Гипноз не подействовал, и Ирине Федоровне ничего не оставалось, как вызвать кого-нибудь к столу отвечать. Она вызвала Гарика Власова. У Гарика были пухлые, круглые щеки, кругленький нос, круглые глаза. Ребята с улыбкой называли его Кругляшом. Кругляш бойко начал ответ, и в классе постепенно воцарился порядок.
Но тут на Володиной и Колиной парте стали происходить странные вещи. Коля выложил на парту учебник, обернутый в бумагу немыслимо яркого зеленого цвета. От Колиного учебника рябило в глазах. Сначала на этот парад обратили внимание только ближайшие соседи Зорина. Коля вытащил из сумки второй учебник, в такой же зеленой обертке, и кто-то весело фыркнул. Коля с задумчивым видом положил на парту третью зеленую книгу. Класс замер. Слышен был только голос Гарика Власова, без передышки частивший синтаксические правила, исключения из правил и примеры, подтверждающие то и другое. Вдруг в круглых глазах Гарика отразилось смущение, он умолк и… закрыв ладонью лицо, затрясся от смеха: Коля выкладывал из сумки четвертую, пятую, шестую зеленую книгу… На парте выросла высокая стопка, все позеленело вокруг, и класс разразился хохотом. Никто не понимал, почему так смешно смотреть на эту зеленую пирамиду, но все хохотали, а Коля начал прятать учебники в парту и удивленно качал головой: «Чему они радуются?»
— Убери сейчас же! — крикнула Ирина Федоровна, расстроившись главным образом потому, что не могла разгадать: есть дурной умысел в демонстрации разукрашенных учебников Зорина или нет.
— Я убрал. Извиняюсь, — сказал Зорин.
И урок продолжался.
В перемену, само собой разумеется, ребята потребовали повторения номера. Уж они-то понимали, что Зорин неспроста потрудился над обложками. В этом старании заключен тайный смысл.
— Красиво, а без толку, — полюбовавшись, решил Толя Русанов. — Схватишь книгу — не та. Географию надо — лезет под руку физика. Ищешь физику — попадается русский. В них заблудишься — все в один цвет.
— Рационализаторские опыт, — глубокомысленно возразил Зорин и вынул из кармана тетрадку. Это был ключ. — Тебе физику? — Коля заглянул в ключ. — Цифра три. Получай! Русский? Цифра один. Геометрия? Пять. Не беспокойся, не заблудишься. Каждый учебник под цифрой. Погляди на корешки.
Рационализаторское новшество Коли заинтересовало класс. К зеленой стопке учебников построилась очередь.
— Зорин! Мне алгебру.
— Четыре.
— Ребята! Глядите — четыре!
— Геометрию, Коля!
— Пять. Проверяй.
— Верно. Пять!
— Литературу! Биологию! Химию!
Продемонстрировав опыт, Зорин умолк, и ребята снова собрались вокруг Володи и Кирилла.
— Давайте, давайте, рассказывайте, как на заводе?
Звонка снова никто не слыхал. И у Варвары Степановны весь урок не стихали переговоры, шушуканье, шепот; весь урок у Гарика Власова смеялись глаза, у Толи Русанова горели, словно крапивой нажженные, уши, он чуть шею не свернул, оглядываясь на Володину парту. И, едва началась перемена, класс сорвался с парт как один человек, — доклад Кирилла все еще продолжался.
Петра Леонидовича в классе встретила, наоборот, тишина. Это было такое глубокое, странное молчание десятков мальчишек, что любого учителя на месте Петра Леонидовича оно удивило бы. Но Петр Леонидович при всей своей подозрительности был по натуре человек легковерный. Он быстро падал духом и так же быстро окрылялся надеждами. Когда в классе был шум, он раздражался, негодовал на ребят и, кое-как закончив урок, уходил усталым, презирая себя за неуменье быть педагогом. Иногда класс вдруг преображался. Трудно уследить за его настроением.
У Петра Леонидовича урок не походил на урок. Случалось, он наполовину состоял из перекоров с ребятами. Но бывало и так, что, завладев вниманием класса, Петр Леонидович весь расцветал и, сам любуясь четкостью своих объяснений, с таким знанием и блеском раскрывал перед ребятами математические законы, что они навсегда оставались в их памяти. Стоило кому-то перешепнуться, засмеяться, как Петр Леонидович разражался упреками. Он слишком часто отчитывал своих учеников. В их отношениях была напряженность.
Но сегодня, едва открыв дверь, Петр Леонидович сразу почувствовал: в классе та обстановка, при которой он умел работать с подъемом. Он свободно прошел к столу и, не садясь, приступил к объяснениям. Изумительная тишина погруженного во внимание класса не нарушалась ни кашлем, ни шелестом страниц, ни шарканьем ног. На всякий случай Петр Леонидович поглядывал время от времени в сторону Гарика Власова, зная привычку этого круглощекого мальчика беспрестанно шептаться. Гарик молчал. Петр Леонидович бросил быстрый взгляд на парту Толи Русанова. Но и Толя Русанов, редкий час не выводивший Петра Леонидовича из равновесия, сегодня с интересом следил за учителем. Учитель расцвел. Он объяснял, жестикулировал, глаза у него блестели.
Наконец с привычной стремительностью Петр Леонидович подошел к доске, чтобы набросать формулы, и вдруг… что-то его ударило в лоб. Петр Леонидович обернул к классу изменившееся от гнева лицо. Сзади что-то слегка стукнуло его по затылку. Ужас! Ужас! Ему не могло показаться.
— Эт-та что? — крикнул Петр Леонидович как будто треснувшим от ярости голосом.
Володя вскочил, словно окрик выдернул его с парты:
— Мы… мы хотели… Петр Леонидович…
— К доске!
Володя, испуганно одергивая куртку, вышел к доске.
— Объяснить! Хулиганство! Неслыханно!
Сейчас, при виде гнева Петра Леонидовича, и Володя испугался того, что придумал Толя Русанов. Толя две перемены выпрашивал у нянечки гвоздь и катушку, и надо же было случиться, что того и другого добился как раз к уроку Петра Леонидовича! Гвоздь с катушкой вбили в верхнюю планку доски. На катушку накрутили суровую нитку, к нитке привязали мелок. Мелок висит и висит и затеряться не может. Бери и пиши, когда надо.
Таково было первое «рационализаторское» предложение Толи. Кто же мог ожидать, что Петр Леонидович, не разглядев, налетит на мелок?
— Вот вы чем занимаетесь? — снизив до шепота трепещущий голос, сказал учитель.
— Петр Леонидович…
— Все ясно. За поведение двойка!
Володя не успел сказать слово, чтобы предупредить: есть еще одно новшество. Не разобравшись сам, почему именно Новикову надлежит получить за поведение двойку, Петр Леонидович подбежал к столу и схватил ручку. Вместе с ручкой вверх взлетела чернильница.
— Это вам так не пройдет! — с угрозой проговорил учитель, подняв перед классом залитый чернилами журнал. Правда, залита была только обертка. В конце концов, обертку можно сменить. — Нет, нет! Это так не пройдет!
Петр Леонидович, задыхаясь, ворвался в учительскую:
— Ваш класс! Ваш восьмой класс! Вы заслуженный учитель! Ветеран школы! Депутат горсовета! Я… я… скажу прямо, вы распустили свой класс!
Петр Леонидович наступал на Андрея Андреевича. Грудь его бурно поднималась от гнева, реденький хохолок над лысеющим лбом взлетал кверху, словно вздутый ветром, и такие несчастные, обиженные метались глаза!
— Голубчик! — мягко сказал Андрей Андреевич. — Вы умный и образованный человек… Успокойтесь.
Петр Леонидович упал в кресло, обхватив руками голову:
— Довольно! Ухожу из школы.
— Не уйдете.
— Кончено! Сегодня предел. Уйду! Завтра. Сейчас!
Андрей Андреевич взял его руки, отвел от головы:
— Не уйдете, буйный вы человек. Не отпустим! С вашими знаниями! Нате, глотните воды. Теперь улыбнитесь. А теперь давайте говорить по душам.
ВЕСЕЛЫЙ «ПРОФЕССОР»
В стакане давно стыл чай, на столе лежала раскрытая книга. Стемнело, но Андрей Андреевич не зажигал огня. Он сидел в кресле у окна, под зелеными листьями фикуса, и думал. Великан, положив морду на лапы, смотрел на него со своего половичка грустными от старости глазами. Тихо. Лишь изредка чирикнет в клетке чиж.