Каждый класс был особенный. Ученики не повторялись.
Менялись задачи., решения которых требовала жизнь. Одно оставалось неизменным: Андрей Андреевич был убежден, что главное учительское его назначение — воспитывать.
Что стоят знания истории, зачем они в практической жизни, если в головах учеников не сложится взгляда на народную жизнь, отношения к своему народу, без которого нет родины, жизни и будущего? Неважно, кем станет когда-то тот или другой ученик — рабочим или министром, важно, чтобы от уроков истории в душе его навек сохранилось чувство связи с народом!
Разумеется, Андрей Андреевич не пускался в подобные рассуждения со своими учениками.
Урока едва хватало нарисовать картину труда, подвигов, жизни народа. Андрей Андреевич заботился о том, чтобы картина была ясна и отчетлива и наполнена теми живыми подробностями, которые заставляли ребят сидеть, разинув от удивления рты. А сколько приходится рыться в книгах и рукописях, архивах, газетах, чтобы находить эти подробности! А как было бы скучно, если бы не надо было этого делать!
Андрей Андреевич любил школьное преподавание еще потому, что каждый урок для ребят — единственный, первый. Учитель — открыватель неведомого, и есть в этом ни с чем не сравнимая радость. Андрей Андреевич был страстным учителем, хотя любил тишину, часы уединения, не терпел суеты и пуще всего боялся пышных слов.
«Итак, новый класс», — вспомнил он свой седьмой «боевой».
Физиономия класса не совсем еще была ему ясна, но некоторых ребят он начинал различать.
Юрий Брагин. Лучший ученик. Андрей Андреевич представил серые, чуть насмешливые глаза красивого мальчика, высокий лоб, выражение ума и бойкой уверенности во всем его облике. Не бывало случая, чтобы Брагин не понял или чего-нибудь не знал на уроке.
«Здоровенные у тебя, друг, способности!» — с удовольствием подумал Андрей Андреевич.
Женя Горюнов. Этот — мечтатель. Лет до тридцати промечтает, а там, глядишь, откроет что-нибудь, да такое, что целый свет ахнет.
Толя Русанов, который даже отвечать к учительскому столу выходит с приплясом. Загадочно молчаливый Коля Зорин. Володя Новиков, безумно стеснительный, неловкий, самолюбивый — застенчивость и самолюбие почти всегда рядом. Кажется, впечатлителен — хорошо! Значит — не равнодушен.
…Андрей Андреевич сидел за столом. Фикус навесил над ним, как шатер, прихотливо изогнутые ветви, на которых никогда не колышутся тяжелые листья.
Темнело. За окном начался снегопад. Беззвучно, медленно, сплошным потоком струились белые крупные хлопья. Казалось, опускается и никак не опустится занавес.
«Чего я не хочу, с чем не смирюсь, это — доживать в бездействии век, — неожиданно подумал Андрей Андреевич. — Вот еще за что я люблю школу. Перпетуум-мобиле».
Великан поднял голову, прислушался и пошел к двери. Вернулась с работы Варвара Степановна.
— Здравствуй, друг сердечный! Рыцарь бледный и печальный! Соскучился, старче? — ласковым баском заговорила она, трепля Великана между ушами. — Чижи, как вы, живы? А что на улице делается! Всю залепило снегом. К утру без валенок из дому не вылезешь!
Ее приход разом нарушил тишину дома. Проснулись в клетках чижи. Загудел на кухне примус. Великан не пожелал больше лечь на подстилку, любовно следуя по пятам за хозяйкой.
Андрей Андреевич затопил печь. Они любили посидеть вдвоем у огонька.
Береста, свиваясь спиралью, корежилась на жарком огне, сухие дрова подняли такую перестрелку, что вся комната наполнилась озорным и веселым щелканьем.
Варвара Степановна грела над огнем руки и делилась маленькими и такими всякий раз важными впечатлениями дня:
— К Первому мая наши биологи взялись выгнать гиацинт и сирень. Отнесем в сквер, на братскую могилу, а еще, смотри, только по секрету, Андрей, каждому учителю готовят гиацинтик в подарок. Хорошие ребятишки! Нынче у иных повелось корить молодежь. Есть хулиганство, ох правда есть! Да ведь дурное в глаза кидается, а золото не говорит, да много творит… Насмешил меня нынче один мальчугашка. Вызвала ответить с места. Застрочил, как из пулемета. «Довольно, говорю, садись!» Не садится, строчит и строчит. «Ты что же, спрашиваю, не слушаешься?» — «Хочу, говорит, до конца договорить. Если кто не знает, вы за язык насильно тянете, а кто знает, — садись». Пришлось до конца дослушать… Андрей! О чем ты задумался? — Она близко заглянула ему в глаза. — О чем?
— За водой надо сходить. Вот пойду, — сказал он, — и, если бы выловилась из колодца та чудесная щука, которая людям дарит, чего душа пожелает, уж не знаю, чего бы спросить, по щучьему веленью, моему хотенью?
Варвара Степановна провела маленькой ладошкой по белым волосам мужа:
— Спроси мне новые валенки. Ишь, снегопад, старые-то совсем прохудились.
— Стоит ли? Весна недалеко, — усмехнулся Андрей Андреевич.
— И то правда, — серьезно согласилась она. — Да и беспокоить щучье веленье из-за такой малости совестно.
КАЖДЫЙ ЗАНЯТ СВОИМ ДЕЛОМ
Урок кончился. Обычно ребята норовили улизнуть из класса, едва дозвенит звонок. У Андрея Андреевича часто оставались за партами. Он умел задеть за живое. Вопросы на его уроках сыпались градом.
Володя поднял руку:
— Можно добавить, Андрей Андреевич?
— Добавляй. — Андрей Андреевич, вы ничего не сказали о Викторе Талалихине и о Тимуре Фрунзе.
— Что правда, то правда. Не успел обо всех рассказать.
— Можно добавить? — спросил Женя Горюнов.
— Добавляй.
— Замечательный русский путешественник Николай Николаевич Миклухо-Маклай исследовал жизнь папуасов. Папуасы сначала не доверяли Миклухо-Маклаю и хотели убить. Миклухо-Маклай расстелил циновку и лег спать на глазах вооруженного отряда, чтобы доказать, что он мирно настроен и не хочет им зла. И верно, уснул… Андрей Андреевич, как вы думаете, бесстрашие бывает врожденным или можно развить?
— Полагаю, что можно развить, — ответил учитель. — Ну, а ты, Брагин, что хочешь добавить? — спросил он, видя еще одну поднятую руку.
Юрий успел сложить книги и, сидя на кончике парты, держал портфель на коленях, готовясь вскочить и бежать.
— Я хочу… Был звонок. Можно идти?
— Ведь и верно, звонок был, — сказал Андрей Андреевич. Никто не поднялся. Все почему-то молчали.
— Юрий, хорошо ли ты понял, что я сегодня рассказывал? — спросил Андрей Андреевич, приближаясь между рядами парт к Брагину.
— Понял. Проверьте, пожалуйста… могу отвечать, — охотно отозвался Брагин.
— Не сомневаюсь, память у тебя превосходная… Между прочим, ребята, — обратился Андрей Андреевич к классу, повернувшись спиной к Юрию, — бывают знания, которые нельзя считать настоящими знаниями, если они усвоены только памятью. Надо постигнуть их сердцем. Тогда они становятся убеждением. Ты подумай, Брагин, об этом.
Этот отличник, который всегда превосходно знает урок, чем-то Андрея Андреевича задел. Слишком уж деловой человек, такой деловой, что, кажется, не о делах и подумать некогда.
Юрий обиженно повел плечами.
— Почему я должен думать больше других?.. Можно идти? — уже дерзко спросил он.
— Иди. Идите, ребята.
Володя догнал Юрия в раздевалке.
— Не дал поговорить как следует! Все расстроил! Перебил на самом интересном месте. У, ты!
— Но, но, не толкайся! — ответил Юрий с угрозой, сам надвигаясь плечом на Володю.
— А! Ты драться? Ты драться? — вспыхнул, как порох, Володя.
— А ты учить меня?!
Вдруг Юрий увидел секретаря комитета Сергея Чумачова. Высокий, худощавый юноша с тонким лицом и густой копной волнистых волос беспечно сбегал с лестницы, спеша захватить очередь в раздевалке. Юрий мгновенно одумался и разжал кулаки. Опять позабыл, что он комсорг! Чуть было в драку не полез.
— Ладно! — примирительно улыбнулся он Володе. — Ребята, знаете, зачем я домой торопился? Угадайте.
— Детекторный строить! — воскликнул Миша Лаптев.
— Попал пальцем в небо! Не детекторный, а гараж! — краснея от удовольствия, объявил Юрий.
— Гараж? Ух ты! Ого! Вот это да! — раздался хор восклицаний.
Юрий сиял:
— Кто со мной? Эй, ребята, поглядеть хотите?
Вокруг него собралась порядочная кучка ребят. Больше всех суетился Миша Лаптев, низкорослый, верткий мальчик с черными, крохотными, как пуговички, глазами:
— Юрий, а Юрий! Прокатишь как-нибудь на машине? Я каждый день буду помогать тебе строить гараж.
Юрий обернулся, ища взглядом Володю:
— Володя, пойдем?
— Нет, — отказался Володя.
— Да, Новиков, слушай, как вечер Чайковского? Готовишь? — вспомнил Юрий, когда они всей компанией вышли из школы.
— Пока еще нет.
— Ты не тяни. Советую тебе, не тяни. Смотри не осрами нас, Володька! Ну, всего!
Юрию всегда некогда, его жизнь так полна удовольствий, дел, событий, забот, что общественные обязанности он привык выполнять на ходу. Впрочем, и на ходу он успевает неплохо. Ему нравится кипучая деятельность. Ему нравится произносить на собраниях речи, быть окруженным ребятами, давать всем поручения, распоряжаться, критиковать. Такое уж у него создалось положение в классе. На то он и комсорг. И совесть чиста — найдешь ли в табеле Брагина хоть одну тройку, хоть одно замечание!
Только сегодня на сердце у Юрия немного скребло. Он понимал, почему Андрей Андреевич рассердился. Учителя всегда сердятся, если им сорвешь настроение. Да! Что такое обидное сказал Андрей Андреевич о памяти?.. «Э! Ничего! На следующем уроке вызовусь отвечать. Посмотрим, кто будет знать лучше всех», — утешил себя Юрий. И он вполне успокоился. Он шел, окруженный толпой, — чуть ли не весь седьмой класс провожал сегодня Юрия до самого дома. Еще бы! Не в каждом дворе строят гараж!
Володя Новиков свернул в другую сторону. Они жили в разных районах. Володя шел один. Две минуты спустя его нагнал Женька Горюнов.
— Хотел поглядеть гараж, да отдумал. Все-то он хвастает! — махнул рукой Женька.
Женька всегда ходил в распахнутом пальто и две верхние пуговицы куртки не застегивал. Это делалось для того, чтобы из-под куртки была заметна тельняшка. А на голове Женька носил настоящую бескозырку, только без ленты. Пожалуй, его можно было принять за матроса.