7 человек, в том числе два сотрудника милиции, были убиты. Почти все убийства совершил лично Евгений Волков. Именно он был инициатором ограблений и фактически главарем банды. Надеяться на снисхождение ему не приходилось. Но и терять было нечего.
22 апреля 1946 года произошло невероятное: Евгений Волков бежал из «Крестов». В камере с Волковым сидели шесть человек, среди них и матерые уголовники. И он сумел подбить их на побег. Далеко не все собирались бежать. Но никто не доложил о готовящемся надзирателям, не остановил авантюру, наоборот: участвовали, помогали.
Вынули из стенки железный крюк, который поддерживает батарею. Отломали у кровати ножку. С помощью этих предметов долбили стенку, расшатывали кирпичи. Чтобы раствор лучше поддавался, смачивали его водой. Кирпичи складывали под кровать. Когда все было готово, к батарее привязали веревку, сделанную из обивки матрасов. Волков пролез в дыру с большим трудом, его проталкивали сокамерники. Когда начал спускаться, веревка оборвалась, и Волков упал с большой высоты, но обошлось без травм — Волков был как заговоренный. 40 минут бродил по темному двору тюрьмы в поисках лестницы или чего-то подобного, а часовые его так и не заметили. Наконец ему удалось приставить к стене деревянный щит и выбраться на свободу.
В Ленинграде объявили тревогу, вся милиция города подключилась к поимке беглеца. Опер Чиботурин, проезжая на трамвае по Лиговскому проспекту, увидел в вагоне рыжего, посмотрел на фотокарточку: это был Волков. Преступник понял, что его опознали, выскочил из трамвая, стал убегать дворами. Но Чиботурин выстрелил ему в ногу и задержал.
В июне 1946 года состоялся суд над бандой Волкова. Смирнов и Волков были приговорены к расстрелу. Рядовые участники получили от трех до десяти лет лагерей.
Евгений Волков на следствии и суде симулировал сумасшествие. Выпучивал глаза, морщил лоб, на простые вопросы отвечал невпопад: «Когда вы родились?» «Спасибо, я не курю». Впрочем, судебно-медицинская экспертиза признала Волкова вполне вменяемым. В последнем слове он был краток: «Я преступник большой. Защиты мне не может быть». 2 октября 1946 года смертный приговор привели в исполнение.
Пластинки на костях
Борис Павлинов (1928–2008, Тайгин — литературный псевдоним) — сын Ивана Павлинова, старого большевика, участника Октябрьского переворота, кронштадтского матроса, ставшего советским офицером, и василеостровской немки, смолянки Эрны Марии Шварцгоф. Когда Борис после снятия блокады с матерью и бабушкой вернулся из эвакуации в Ленинград, отец, ставший к тому времени капитаном первого ранга, повел его устраивать в Ленинградское военно-морское подготовительное училище. В том же 1944 году в училище поступили два сверстника Бориса Павлинова: Виктор Конецкий и Валентин Пикуль.
Через год Борис бросил училище, окончил курсы в трамвайном парке, поработал вагоновожатым, затем после соответствующей учебы — шофером, в 1949 году окончил с отличием школу паровозных машинистов.
На шоферских курсах Борис Павлинов знакомится с Русланом Богословским, страстным поклонником эмигрантской и нэповской эстрады. Так начинается изложенная в интервью Павлинова-Тайгина эпопея с производством «пластинок на костях». Отсидев в 1950–1953 годах за этот «подпольный промысел» 2,5 года (из положенных пяти), Тайгин выходит из лагеря по «бериевской» амнистии.
Именно в лагере Борис Иванович начинает писать стихи, которые подписывает «Борис Тайгин». До выхода на пенсию в 1988 году Тайгин сменил множество работ: ревизор на Финляндском вокзале, светотехник и киномеханик киностудии Военно-медицинской академии, киномеханик Дома Кино (с 1954 по 1976 г.), вагоновожатый в Трамвайном парке имени Леонова (1976–1988).
В 1961 году Тайгин начинает посещать литературное объединение «Нарвская застава», которое вел Игорь Михайлов, отсидевший в сталинских лагерях. Самым ярким из поэтов «Невской заставы» был тогда еще никому не известный Николай Рубцов.
Борис Тайгин
Тогда-то Тайгин и начинает издавать небольшие, аккуратно переплетенные машинописные сборнички знакомых поэтов. Особенно важным для этой «издательской деятельности» стало знакомство с поэтом Константином Кузьминским — бродильным началом ленинградской «второй культуры», ее, можно сказать, продюсером. Первые книги Рубцова, Бродского, Геннадия Алексеева вышли именно в издательстве «Бэ-Та» (названо по первым буквам имени: Борис Тайгин). За сорок с лишним лет им издано более 150 машинописных сборников объемом до нескольких десятков стихотворений, включая книги Б. Ахмадулиной, Д. Бобышева, Я. Гордина, Н. Горбаневской, М. Ерёмина, В. Корнилова, И. Михайлова, Е. Рейна, В. Сосноры, И. Холина и многих других. Ряд издательских проектов осуществил вместе с К. Кузьминским, в том числе два номера альманаха «Призма» (1961, 1962), в которых поместил и собственные стихи под псевдонимом Всеволод Бульварный, сборники «Антология советской патологии» (1964) и «Живое зеркало» (1972).
Обложка книги Николая Рубцова, издательство Бориса Тайгина
В далеком 1946 году, разгуливая по Невскому, я обратил внимание на новую вывеску над одним из фотозаведений (в доме № 75), там добавили надпись: «Фотография и звукозапись. Артель „Инкорабис“».
Думаю: что ж такое за звукозапись, зашел, посмотрел. Очень симпатичный молодой человек предложил послать куда-либо звуковое письмо: «Вот микрофон, можете что-то сказать, я запишу и потом послушаете, можете почтой отправить». Попробовали: замечательно. А потом, когда уже прощались, он в стороночке вполголоса сказал: «Есть возможность, если вы интересуетесь, неплохие танцевальные мелодии в таком же виде изготовить».
В то время в музыкальных магазинах, где продавались пластинки, кроме комсомольских, советских песен и классики ничего не предлагали. Мы договорились встретиться еще раз поближе к окончанию работы, и после закрытия он провел меня к себе в «лабораторию» и продемонстрировал несколько пластинок.
В «лаборатории» стоял немецкий аппарат — большой чемодан черного цвета, который владелец привез из Польши. Станислав Филон в 1939 году, когда Гитлер и Сталин разделили Польшу, оказался в советской зоне и решил приехать в Ленинград.
На пленочках звучали танго Петра Лещенко, Константина Сакольского и многих других, кого мы еще не знали.
У Филона было заложено с рождения умение делать бизнес (тогда этого слова никто не знал). Пластинки он тоже привез из Польши, там они продавались свободно. Александр Вертинский; молодой Леонид Утесов: «Гоп со смыком», «Лимончики», «Мурка», Петр Лещенко (иногда вместе со своей женой Верой Лещенко), Константин Сокольский, Владимир Неплюев, Леонид Заходник, Юрий Морфесси, Иза Кремер, Мия Побер, Алла Баянова. Парижские цыгане, где солистами были Владимир Поляков и Алеша Димитриевич.
По утрам в назначенное время приходили с черного хода сбытчики-распространители, получали десятки готовых пластинок, и этот «товар» шел «в народ». Таким образом, настоящие любимые молодежью тех лет лирические и музыкально-танцевальные пластинки в пику фальшиво-бодряческим советским песням проникали в народ. Музыкальный «железный занавес» был сломан!
И вот одну из этих пластинок он ставил на проигрыватель, одновременно круглую пленочку ставил на аппарат, опускал иголочку и опускал резец на аппарате. Сколько времени играла пластинка, столько времени и изготавливалась копия на пленке.
Филон предложил: «Если хотите, я могу вам сделать всяких разных недорого, а дальше вы можете не только себе, но и друзьям подарить». С тех пор я, как только появлялись деньги, что-нибудь у него покупал.
И вот однажды, находясь в очередной раз в студии у Станислава Филона, я познакомился там с таким же любителем песен Петра Лещенко молодым человеком Русланом Богословским, как потом оказалось — моим одногодком.
После нескольких встреч и закрепления дружбы он поделился со мной своей мечтой: «Хорошо бы самим иметь звукозаписывающий аппарат и, ни от кого не завися, делать такие же пластинки». Я эмоционально поддержал эту идею, хотя верил в ее реализацию весьма слабо. Однако Руслан оказался человеком дела. Внимательно изучив в студии Филона принцип работы аппарата и проведя ряд необходимых замеров, Руслан Богословский скопировал технические данные усилителя, сделал рабочие чертежи, после чего нашел токаря-универсала, взявшегося изготовить необходимые детали.
Летом 1947 года великолепный самодельный аппарат для механической звукозаписи был готов. Аппарат отлично работал, копировал, и мы стали с этих пленочек делать еще копию на такой же пленке, рентгеновской. В поликлиниках города годами копились подлежащие уничтожению старые рентгеновские снимки, и техники были только рады освободиться от необходимости периодически сжигать пленки; металлические резцы Руслан вытачивал сам, а резцы из сапфира приобретались на знаменитой толкучке у Обводного канала. Потом там стали покупать аэропленку, это такой рулон, когда летают самолеты, и делают фотосъемку. Резали рулоны на квадратики, делали кружочек и таким образом рождались вот эти пленки.
Пленки потрясли нас как качеством звучания, так и простотой изготовления. Эти пластинки ничем не уступали филоновским, и Руслан не преминул принести в студию несколько таких пластинок — похвастать качеством и продемонстрировать, что монополия Филона лопнула! Тот понял опасность возникшей конкуренции, но было уже поздно: началась торговая война.
Через очень короткое время многие сбытчики Филона переметнулись к Руслану, оценив значительно более высокий уровень качества звучания. Филон рвал и метал, но рынок сбыта был победно завоеван Русланом! Кроме меня, делавшего из рентгеновских пленок круглые диски-заготовки с дырочкой в центре для будущих пластинок, да иногда писавшего тексты «уличных» песен, Руслан привлек к постоянному участию в процессе изготовления пластинок своего приятеля Евгения Санькова — профессионального музыканта, в совершенстве владевшего аккордеоном. Кроме того, Евгений был фотографом-репродукционистом очень высокого класса. Это для Руслана была поистине двойная золотая находка. Евгений с удовольствием включился в деятельность нашего коллектива, который я предложил впредь именовать студией звукозаписи «ЗОЛОТАЯ СОБАКА», изготовил для этой надписи резиновый штамп, и на каждую изготовленную Русланом пластинку ставили такой оттиск. На очень давних дореволюционных пластинках была такая этикеточка: собачка сидит рядом с граммофоном и из огромной трубы слушает музыку. Если перевести с английского на русский, надпись гласила: «Голос хозяина».