Важным персонажем ленинградской уличной сцены был плейбой — брутальный красавец, соблазнитель, разбиватель сердец. Такие выходили на Брод, как на охоту, и уйти без добычи считали позором. Эти чуваки искали чувих.
Анатолий Кальварский:«Был тогда такой спортивный человек, это был Вальдемар Посенчук[4], который потом сделал знаменитый ресторан „Тройка“. Он был человек с юмором, такой розовощекий молодой троглодит, очень симпатичный. И он носил пальто-сюртук с карманчиком, откуда выглядывал такой белоснежный платочек, шляпа-котелок, он был единственный, кто ходил в котелке, естественно, белое кашне. Трость у него была, он цеплял ею девушку. „Одну минуточку, девушка“. Вот так он знакомился с девушками.
Один молодой человек ходил с раскладушкой и говорил: „Ищу хату, ребята, ищу хату“, всегда ходил с раскладушкой. Я не помню, как его звали, это был известный человек, все очень смеялись. В основном говорил: „У кого есть хата?“, чтоб встречаться с девушками… Были мы очень плохими ухажерами и отпугивали девушек. Например, мой приятель, когда ему удавалось пригласить к себе девушку, он тут же гасил свет и говорил: „Отсюда живой никто не выйдет“».
Как во всяком театре, на Броде чрезвычайно важны женские роли, особенно в амплуа инженю. Настоящие секс-бомбы Ленинграда 1950-х, формировавшие стиль не меньше, чем кинозвезды, объекты страсти, предметы зависти и образцы для подражания, женщины-стиляги были известны в основном как жены или подруги.
Жанна Ковенчук:«Во-первых, Жаннка Банчковская[5], потом была Таинька Сычеванова, Тамарка Полянская, Тамара Петрова, Неллька Майорова, манекенщица; Женька Петина. Аська Пекуровская моложе… но не могу сказать, что она из первых. Хотя она была эффектная. Танька манекенщица была, дело в том, что она была на Дрезденской выставке, там она вообще потрясла всех».
Анатолий Кальварский:«Одна девушка объявила общегородской конкурс: она отдастся кому-то на каких-то условиях. И я помню, что какой-то претендент на ее девственность, как она утверждала, был вынужден раздеться и прийти голым в училище Штиглица. Публика была в шоке, никто не мог этого ожидать. А потом началась драка, знаменитая драка, когда вызывали милицию, там дралось человек примерно 250».
Валерий Попов:«Это была эпоха ярких личностей».
Послевоенный Ленинград жил бедно. Донашивали, ушивали, перешивали. Многих выручала форменная одежда: гарнизон, курсанты военных училищ, слушатели академий, студенты Горного института, школьники (с 1949 г.), ремесленники. Мундиры носили милиционеры, вохровцы, гэбисты, вагоновожатые, служащие Министерства финансов и Госбанка, государственного контроля, заготовок, геологии и охраны недр, угольной промышленности, черной металлургии, цветной металлургии, химической промышленности, лесной и бумажной промышленности, электростанций, речного флота и Главного управления геодезии и картографии МВД. Подданные и в частной жизни должны были быть как бы солдатами и офицерами единой армии. Большинство же одевалось практически в отрепья: страна только что пережила страшную войну, легкая промышленность не была приоритетом. Говоря словами Осипа Мандельштама: «Я человек эпохи Москошвея. Смотрите, как на мне топорщится пиджак».
Готовая одежда стоила дорого. Телогрейки, валенки, кепки-лондонки, униформа — так выглядела городская толпа в эпоху позднего Сталина.
Анатолий Кальварский:«Мужчины были на вес золота, их было мало. Женщины старались как-то прихорашиваться. Вымазывались помадой, какие-то немыслимые алые ногти на грубых рабочих руках… Хотели люди принарядиться, но это было очень карикатурно, потому что наряжаться-то не во что, все — нищие, ни у кого ничего нет.
Я помню, у моего отчима был один выходной костюм, дышащий на ладан, и один костюм, который он носил всегда на работу. И ещё были у него, это его была гордость, суконные белые брюки, очень красивые, и я всё ждал, когда они, наконец, сносятся. Я рос с названным братом, и всё думал, кому же из нас из этих брюк сошьют белые штаны».
Валентин Тихоненко:«Люди-то еще не оделись после войны, носили стандартные шевиотовые пальто, сшитые как сундук. Жорж Фридман справедливо говорит: „Мне осточертели ватники“. В ватниках люди ходили. Пришел в театр — ватник снял. Люди были загнаны в тупик, они не могли купить себе красивую вещь, а ведь человек с эстетическим развитием хочет одеваться как-то, как в вашем кино или как в нашем, неважно, люди всегда откуда-то черпают представления. Ну, зачем мне нужна была эта кепочка-восьмиклинка с кнопкой или этот ватник, то есть всё, что люди носили. Ведь после войны нищета была, разруха, карточки ведь были промтоварные. Никто ничего не шил, я с 1943 года работал монтером на фабрике головных уборов, так она никаких головных уборов не шила, она шила гимнастерки и шапки военные.
Мы боролись, но не за звуки или одежду, не за красивый образ жизни. Мы боролись за право просто жить, оставаться живыми. Поймите, нормой был костюм либо черный, либо темно-синий. Коричневый костюм — уже инакомыслие, а если „какао с молоком“ — уже можно расстреливать. А у меня были белые кофты, у меня была роскошная замшевая шляпа. Коммунисты старались уничтожить жизненное устройство, устои. И у меня сейчас дома 18 пар кожаных брюк и западногерманский комбинезон из чистой такой лаечки. Тоже стиляжная вещь. Так что я по-прежнему стиляга, хотя и другого сорта».
Андрей Битов:«Итак, сузим брюки, утолщим подошву, удлиним пиджак. Повяжем мелко галстук. Смелые юноши вышли на Невский, чтобы уточнить историческое время в деталях… и мы им обязаны не только этим (брюками), не только через годы последовавшей свободной возможностью их расширения (брюк), но и нелегким общественным привыканием к допустимости другого образа, другой мысли, другого, чем ты, человека».
Тогдашние куплетисты пели:
У «Авроры», у «Титана»
И у входа в ресторан
Можем встретить мы «Тарзана».
Что такое наш «Тарзан»?
Это папины заслуги,
Это волосы до плеч,
Это танец буги-вуги
И с похабщинкою речь.
Он совсем неинтересен,
Но известен кое-как.
Именуется он плесень,
Называется сорняк.
Борис Дышленко:«Сатирические куплеты какие-то я целиком не помню, могу напеть сейчас немножко: „Галстук модный блестит от креолина, в порядке атомный пиджак, ничего, что он у меня немного длинный, я вполне порядочный чувак“».
Сергей Юрский:«Мода, вообще говоря, прежде всего свойственная женщинам, в это время в России, в Советском союзе, была прежде всего мужской. И появляется прежде всего мужская мода. Это оглядка на Запад, здесь все меняется. Если в лице у шпаны, фикса, золотой зуб, вот такое что-нибудь, одно только, то здесь это фактически грим! Это театр!»
Стиляга — артист, играющий опасную роль. Преклонение перед западным образом жизни — страшное в 1950-е годы обвинение. На Западе нет и не может быть ничего хорошего, кроме бесстрашных коммунистов, которые хотят свергнуть капитализм. Получается, что стиляги одеваются и ведут себя как враги СССР. Такое требует или огромного мужества, или не меньшего юношеского легкомыслия.
У него пиджак зеленый,
Галстук — яблоневый цвет,
Голубые панталоны,
Желтый в крапинку жилет.
Ты его, Танюша, не ругай!
Может, он залетный попугай,
Может, когда маленьким он был,
Кто-то его на пол уронил,
Может, болен он, бедняга…
— Нет, он просто-напросто стиляга!
Валерий Попов:«Пиджаки брались на два размера больше, а брюки на четыре размера меньше. Подошвы, я думаю, подклеивались все-таки. Но импорт был. Пиджак должен был быть ярко-зеленого цвета, брюки — желтого».
Алексанр Колкер:«Одежда, как мне кажется, всегда несла на себе печать идеологии. Когда мне было 12–13 лет, это сразу после войны, в моде были клеши. У меня в каждую брючину было вставлено по 16 линий, и тогда каждая брючина превращалась в юбку. Это было модно. Обязательно носили бляху. Причем, у многих пацанов в эту бляху впаивался свинец. Когда шли стенка на стенку, тогда снимали бляхи, и они уже превращались в страшное оружие. Если не было тельняшки, тогда подшивался небольшой кусочек от нее. Главное, чтобы из-под одежды выглядывал хотя бы маленький лоскуток с полосками. Это было после войны. Если кого-нибудь видели в таком виде, то плевали ему вслед. Прошло всего десять лет. В 56-м году в моду вошли брюки-дуды. Очень узкие брюки. Конечно, были ботинки на микропоре. Их еще нужно было достать. Желательно — красные носки. Клифты — так называли пиджаки. Они должны были быть до колен или ниже, желательно клетчатые, с большими накладными карманами. Галстук — особая статья. Это была такая селедка с маленьким узелком. Такой галстук надевался через голову. Прическа тоже была определенного вида. Ребята долго просиживали в парикмахерских, чтобы соответствовать моде.
Вся эта мода пришла к нам с Запада. Все новое глоталось очень быстро. Молодая душа рвалась куда-то в сторону. Всем надоело ходить только под прямым углом, с маршами и заученными за долгие годы песнями».
Мария Пахоменко:«Я почему-то их боялась. Хорошо, что у нас дома был один стиляга. Вот на такой платформе (показывает), желтые ботинки, пиджак длинный, не с его плеча, как у всех откуда-то добытый, рукава висят. Чем он там мазал, я не знаю, но весь замазанный, умазанный чем-то, чтобы не рассыпался, не падал, и идет так (показывает, активно поворачивая головой туда-сюда). И я ему: „Ну ты так-то уж головой не верти, а то вдруг свалится“».
Русские денди времен Корейской войны и подъема целинных и залежных земель по-настоящему думали «о красе ногтей». Двубортные пиджаки с широкими плечами, часто с кокеткой. Брюки-дудочки (часто сшитые из брезента) шириной 22 сантиметра (советский стандарт тех лет — 32). Из-под брюк выглядывают яркие носки. Остроносые ботинки на мощной подошве. Шелковые, зефировые рубашки очень ярких цветов — от бирюзового и рубинового до канареечно-желтого. К рубашкам полагался галстук с узким узлом из плотного крепдешина с каким-нибудь экстравагантным рисунком: драконы, обезьяны, желтые пчелы. Такие галстуки изготовлялись мелкими артелями. Пальто с обязательным поясом.