Более изысканные и состоятельные «штатники» носили рубашки «батен даун» с воротником на пуговках — писк моды тех лет, мешковатые костюмы, шерстяные пальто с поясом, строгие плащи с верхней пуговицей, ратиновые пальто в английском стиле, костюмы из чистой шерсти, широкие серые пиджаки с платочком в кармашке, шляпы «стетсон», американские солдатские ботинки и туфли с перфорированным носком.
Татьяна Дервиз:«Мужская мода в конце 50-х сделала резкий зигзаг. Вот какой силуэт стал популярен: узкие брюки (это после недавнего клеша, когда энтузиасты даже клинья вшивали), удлиненный, сужающийся к бедрам однобортный пиджак с широкими плечами, с очень глубоким вырезом и с узкими длинными лацканами, чуть ли не на одной пуговице. Брюки и пиджак обязательно разного цвета. При этом длинный и узкий галстук („селедка“), желательно с ярким рисунком. Полуботинки с тупым носом на очень толстой микропористой подошве. Из-под брюк должны быть видны яркие носки».
Знаменитое булгаковское «Чего у вас не хватишься — ничего нет». Доставание товара в Советском Союзе походило на экстремальный спорт. А то, чего нельзя было достать ни в магазине, ни на барахолке, изготавливалось в подпольных мастерских и ателье.
Евгений Рейн:«В те времена, после войны, главной идеей была идея отреза. Достать отрез — вот основная задача тогдашних денди. По количеству хранящихся в сундуках и шкафах отрезов можно было определить имущественное и общественное положение человека. Фирменные западные вещи попадались и в комиссионках, довольно много появилось одежды сразу после войны, однако до середины 1950-х годов всё это носило случайный характер».
Александр Яблонский:«Все знали Льва Абрамовича (выходца из Польши) из ателье МВД, что в Гродненском переулке — почти в тупичке. Он шил пальто или пиджаки по иностранным журналам. На Бродвее он не появлялся. Его уважали заочно».
Валентин Тихоненко:«Вот Жора Фридман, например, у него мать была очень культурная женщина, добрая, хорошая, такая домовитая, она очень хорошо шила. Все его костюмы, совершенно роскошные, я считаю, что он был стиляга номер один, — это мама ему шила, ему надо было только материал купить».
Анатолий Кальварский:«К тому времени появились такие бобриковые пальто, все носили эти бобриковые пальто, с поднятыми воротниками, туфли на карикатурно толстой подошве. Вот это считалось, что ты уже стиляга. Счастливчикам шили специально куртки, вот я тоже был таким счастливчиком, мне сшили такую куртку на молнии из каких-то кашне».
Валентин Тихоненко:«Кстати, вспомнил, как назывался самый роскошный материал, это был английский пунтон, вообще мечта всех идиотов. А материал покупали в комиссионках, но он безумно дорого стоил, отрез на костюм стоил, кажется, около 2000 рублей, драп-веллюр на пальто стоил 800 рублей метр, а этот где-то 700–800. На костюм надо было около трех метров, а еще подкладка, туда ведь нельзя сатин поставить, нужен был натуральный шелк, хороший такой, с металлическим отблеском».
Очень ценились рижские вещи. После войны там еще оставались замечательные добротные портные, шляпники, жилетники. Отдыхавшие на рижском взморье в 50-е годы обязательно возвращались в новых пальто, дамы — в костюмах из модного прибалтийского трикотажа. В Риге покупали тонкие дамские чулки — особая роскошь.
В магазинах продавались только стандартные изделия советского производства. Вещи не покупали — за ними охотились. Каждый наряд был уникальным, коллекционным. Существовал целый мир комиссионных магазинов. Водили знакомства с продавцами в мужских отделах, посещали подсобки, где можно было выпить стакан вина и закурить американскую сигарету. Придворной считалась комиссионка на углу Восстания и Некрасова: там поэт Рейн однажды подцепил роскошный «континенталь» табачного цвета, даже карманы были еще застрочены — совершенно новый. Табачный цвет считался самым модным. Например, у Бродского был костюм-тройка оливково-табачного оттенка. Скрывая узковатые плечи, поэт почти всегда носил пиджак или куртку.
Валентин Тихоненко:«Я был модный человек номер один. Однажды я купил швейцарское пальто, оно мне было нужно для рекламного броска, так как у меня не было тогда автомобиля. Это было роскошное швейцарское пальто, мне потом один иностранец сказал, что и в Швейцарии я был бы стиляга, а здесь — просто сожгу всех. Я ходил в американском „стетсоне“, все по цвету, пальто голубое, до колен. Бывали простенькие, но очень красивые костюмы, все были чисто шерстяные. В те времена хорошим материалом считалась чистая шерсть, 100-процентная, хорошего цвета. Костюмы были со вкусом, не было диких цветов, как комсомольцы писали. Были у меня плащи, шуба у меня была, английское пальто ратиновое… А эти писали — попугайское. Разве в Англии делают попугайское?»
Анатолий Кальварский:«Непременным атрибутом был маленький фибровый чемоданчик, в котором обязательно лежала бутылка водки… да, по-моему, больше ничего и не лежало».
Важнейший элемент облика стиляги — «кок» на голове как у Элвиса Пресли. В стране «боксов» и «полубоксов» такой парикмахерский выверт считался провокативным, почти оппозиционным. Не всякий куафер соглашался на такой риск. В заведение на Майорова, где работали смельчаки, приезжали со всего города, очередь занимали с середины ночи.
Татьяна Дервиз:«Была одна мастерица, к которой записывались с ночи. Вместо стриженных затылков стали носить довольно длинные волосы, доходящие до ворота, гладко зачесанные назад за уши, а надо лбом приподнятые в виде кока, как у театрального Хлестакова. Такая вот усложненная буржуазная гадость под названием „канадская полька“, или просто „канадка“».
Валерий Попов:«Спасители страны своими коками, своими лбами пробили лед, и после этого коки уже и в кино появились, сначала в сатире, потом уже и так. То есть это было ощущение праздника свободы, они были свободными людьми, первыми свободными людьми».
Валентин Тихоненко:Суд был на улице Восстания, д. 2, и прокурор никакого обвинения не произносил, он просто сказал: «Вы посмотрите, как он выглядит, товарищ председатель, обратите внимание на его прическу! Знаете, как она называется? „Что хочу, то и делаю“». Я говорю: «Я согласен, у меня волосы послушные: как зачешу, так и лежат». Судили меня осенью. Осудили на трудовые исправительные работы, а весной все отменили. Какие работы, я же инвалид.
Аркадий Арканов:«Стиляга отличался, как правило, прической определенной, пользовались мы все бриолином тогда. Это была такая жирная пахучая мазь. И мы, те, кто считал себя стилягой, намазывали головы, обязательно гладко причесывались, и обязательно — пробор».
Петербургский искусствовед Борис Кириков как-то сказал о поздней советской архитектуре: «Она отражала любой последний писк западной моды, используя всего четыре типоразмера железобетонных изделий». Ленинградские модницы, используя мамины швейные машинки «Зингер» и магазинный ситец, следовали последним моделям Кристиана Диора и господствовавшему у идеологического противника стилю New Look.
Татьяна Дервиз:«В начале 50-х на платье стало требоваться много ткани: лиф в талию и очень широкая, даже на сборку, юбка почти до щиколотки (помните Л. Гурченко в „Карнавальной ночи“?). Мало этого, под нее даже поддевали накрахмаленные нижние юбки, которые тоже надо было отдельно шить. Ситец стоил копейки за метр, и иногда попадались очень неплохие расцветки. При этом верх должен был быть очень облегающим, с маленькими рукавчиками-кимоно и большим вырезом на шее и спине. Мы услышали даже такие непривычные советскому уху слова, как ситцевый бал: так стали называть вечера с танцами в домах культуры».
Жанна Ковенчук:«У нас были туфли на шпильках, их мы купили в ДЛТ. Красные эти туфли на тонкой шпильке, мы стояли в очереди отмечались чего-то часов семь вот за ними и утром, и вечером, ужас, кошмар».
Татьяна Дервиз:«Один силуэт — это бочкообразный, в котором очень сложно было шагать, потому что никаких разрезов не полагалось. А второй, наоборот, юбка колоколом, потому что уже вышли первые иностранные кино».
Александр Колкер:«Девчонки тоже не отставали от нас. Они носили платформы, становились выше, им казалось, что нога так выглядит длиннее. У них были свои „прибамбасы“. Двигаясь по Невскому проспекту, не доходя до Елисеевского магазина, они останавливались у перекладины, загораживающей его витрину, и, вальяжно развалившись, курили. Некоторые девушки доставали сигары. Постояв там и немножко поговорив друг с другом, отправлялись в обратную дорогу. Так они бродили почти до глубокой ночи».
Три главные женские стиляжьи прически — «Венчик мира» (челка и пучок на голове), «Пышный хвост» и «Бабетта» (хвост и валик). При отсутствии лака волосы скреплялись пивом, вазелином или маслом.
Александр Шлепянов:«Однажды мы шли с женой по Невскому проспекту. У нее была юбка с разрезами, сделанными мамой в соответствии с требованиями журнала „Польша“, и носила она прическу „венчик мира“, модную тогда. А на мне был клетчатый, чешский какой-то пиджачок, купленный в комиссионном магазине рублей за восемь. Этого было достаточно, чтобы дружинники нас схватили и попытались ее обрить.
Символом стиляги стал „конский хвост“. В школах с хвостиками боролись отчаянно, но поделать так ничего и не смогли. Придя из школы, девочки расплетали косы и с помощью аптечных резинок приобретали „нормальный вид“, как сказала мне одна из них.
„Бабетта идет на войну“. Волосы у героини этого фильма были уложены в сплошной кокон, сходящийся на затылке. Штука была в том, что, как бы ни трепала Бабетту жизнь, волосы оставались как только что уложенные. Прическа у нас стала называться бабеттой. Это достигалось так. Пряди волос с помощью гребенки начесывались от концов к корням. Получалась львиная грива, которую затем укладывали в кокон, приглаживая только верхний слой. Все обильно склеивалось лаком, который и появился у нас в связи с бабеттой. На затылке все концы подтыкались и скреплялись несколькими шпильками. Даже люди с крайне редкими волосами имели в результате начеса пышную прическу. Некоторые умудрялись несколько дней не расчесывать волосы — жалко было да и долго. От этого у бабетты было другое название — вшивый домик».