орение Лидии Гладкой:
Там красная кровь — на черный асфальт,
Там русское «Стой!» — как немецкое «Halt!»
«Каховку» поют на чужом языке,
И наш умирает на нашем штыке.
Александр Городницкий:«Был чудовищный скандал. Лиду вызвали на заседание парткома, стучали кулаком, кричали: „мы вас всех тут посадим!“.
Решением парткома Горного института весь тираж сборника студенческой поэзии приговорен к сожжению. Венгерская революция, начавшаяся из костров из советской литературы в Будапеште, заканчивалась таким же костром в Ленинграде.
Поэтессу спасло то, что она была беременна и собиралась с мужем уехать на Сахалин.
Хрущев и его окружение действительно испугались. Они думали, что студенчество и молодежь могут быть опорой в движении, подобном венгерскому. Правительство активно занялось воспитанием молодежи, в самом конце 1956 года начали сажать в тюрьмы „неугодных и замеченных“».
Ирма Кудрова:«Мы собирались на квартирах и обсуждали события последних дней. Среди нас были люди, которые посещали библиотеки и читали материалы в газетах, выходящих за пределами нашей страны. Читали „Трибуна люду“ — это польская газета. Читали югославскую „Борбу“. Мы отовсюду набирали сведения, чтобы пересмотреть то мировоззрение, которое сложилось у нас к этому времени. Еще мы слушали „голоса“. Лучше всего принималось ВВС. Было плохо слышно, но мы знали, в какое время надо слушать. Например, по воскресеньям „глушили“ меньше. Мы с ужасом ждали, войдут или не войдут наши войска в Будапешт. Они вошли. Это было потрясением для меня и для всех моих друзей.
После доклада Хрущева мы уже не могли слепо доверять всему что пишут наши газеты. Мы хотели выработать самостоятельное отношение ко всему происходящему. В ближайшие два месяца были написаны статьи, посвященные венгерскому процессу. Одна работа написана Виктором Шейнисом, вторая — Револьтом Пименовым. Они различались только в небольших деталях. Однажды мы собрались на квартире у Пименова, чтобы обсудить его тезисы. И в марте Пименова арестуют».
Револьт Пименов
Виктор Шейнис:«Несколько лет назад мне удалось вновь найти свою статью под названием „Правда о Венгрии“. Я прочел ее с большим интересом, десятки лет не держал ее в руках. Статья показалась мне во многом наивной. Я думал, что подавление венгерской революции — это сталинизм, а Ленин так, наверное, не сделал бы. Тогда я думал именно так. Мы, естественно, были на стороне поляков и венгров. Я тогда читал лекции в самых разных странах мира: в Китае, в Корее, в Южно-Африканской Республике. В 1956 году лекции о Венгрии шли просто на ура. Если говорить о моей статье, то первыми ее читателями были работники КГБ. Я и им излагал свои мысли о Венгрии».
Группа ленинградских студентов нескольких вузов города решила провести митинг в поддержку венгерских восставших на площади Искусств перед Русским музеем. Известие о митинге разнеслось по всему городу. В назначенный час туда стали стекаться массы людей, многие шли просто из любопытства.
Киоск «Союзпечать» на ул. Бродского, в котором продавались коммунистические газеты на разных языках (1961, Лениград, Лосин Б. С., ЦГАКФФД СПб Ар 165062)
Но подойдя к площади, организаторы и участники митинга увидели, что на площади выстроены подразделения милиции, занимающиеся строевой подготовкой. Запрещать и разгонять митингующих не считалось нужным, как вспоминает один из участников митинга, но предотвратить беспорядок, с точки зрения властей, было необходимо. Один из организаторов акции студент исторического факультета Александр Гедони встал на скамейку, готовясь произнести речь. Люди в штатском стащили оратора со скамьи, но задерживать на месте не стали. Люди принялись потихоньку расходиться. Спустя какое-то время Гедони все же арестовали: обвинили в нарушении общественного порядка.
Борис Пустынцев:«Венгерская революция явилась поворотным моментом, после которого либерализация в нашей стране стала сворачиваться. Мой друг Александр Голиков, с которым мы учились в Первом институте иностранных языков, предложил мне написать листовки. Мы быстро составили текст листовки и принесли его на собрание нашей подпольной группы. Ни у кого не было сомнений, что такие листовки распространять надо. Спор разгорелся по другому поводу. Марксисты утверждали, что текст нам не подходит, поскольку мы писали так: „В коммунистической цитадели появляются первые трещины, об этом свидетельствуют события в Польше и Венгрии, где народная свобода подавляется гусеницами советских танков“. У марксистов листовка начиналась так: „Граждане, знамя ленинизма растоптано. Сталинщина продолжает существовать, об этом свидетельствуют события…“ Мы отказались распространять листовки с таким началом, потому что для нас что сталинщина, что ленинщина были явлениями одного порядка. Мы понимали логическую связь. В итоге стали распространять листовки обоих вариантов».
Борис Пустынцев
За выпуск листовок и участие в антисоветской группе Борис Пустынцев будет приговорен к 10 годам лишения свободы. Такой же срок получит ленинградский математик Револьт Пименов. В ближайшие два года с формулировкой «за антисоветскую пропаганду и агитацию» и «клевету на советскую действительность» будет посажено более 3,5 тысяч человек. Казалось, время поворачивается вспять. Совершив круг в 12 месяцев, политическая жизнь, как стрелки часов, возвращается в исходное состояние. Но история, как известно, кругов не признает. Страна непоправимо изменилась, люди успели почувствовать вкус свободы, право говорить, думать и видеть вещи такими, какие они есть. И как бы потом ни закручивали гайки, этого права никто уже отнять не сможет.
Ленинградский Д'Артаньян
Жизнь этого человека определила любимая книга его детства — «Три мушкетера» Александра Дюма. Прочитав ее, Леонид Тарасюк еще школьником выучил французский и стал заниматься историей в Эрмитаже.
Рыцари, доспехи, турниры, Дюма и Вальтер Скотт — это то, на чем воспитан каждый настоящий мальчик. Главная экспозиция западного оружия, самая мальчишеская в нашей стране, — Рыцарский зал Государственного Эрмитажа — придумана Леонидом Тарасюком. Потом он повторил эту же экспозицию в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке.
В жизни ленинградского Д’Артаньяна Леонида Тарасюка было, пожалуй, даже больше приключений, чем у знаменитого героя Дюма.
Шестнадцатилетним блокадным школьником Леня Тарасюк организовывал комсомольский отряд «Ленинградские Д'Артаньяны». Вместе с другими юными поклонниками Дюма он сбрасывал бомбы-зажигалки с ленинградских крыш. В 1944 году его призвали в армию. Он освобождал Венгрию, а в Чехословакии — концлагерь с французскими военнопленными, за что и получил от правительства Франции орден Почетного легиона. Старшим лейтенантом он возвратился в родной Ленинград, демобилизовался и стал студентом кафедры археологии Ленинградского государственного университета.
Арсений Березин так вспоминал о Тарасюке: «Его любимой книгой была „Три мушкетера“ Александра Дюма. Он прочитал ее в возрасте восьми лет, и до самого конца жизни она оставалось главной его книгой. Ради романа Дюма он выучил французский. Еще школьником он пошел в Эрмитаж и стал заниматься там историей. Мы впервые встретились в Университете 2 сентября, записываясь в секцию фехтования. Для Тарасюка это была часть жизни: он считал, что должен хорошо драться на шпагах, и это он освоил. Он также прекрасно стрелял, как и полагается каждому мушкетеру».
Тарасюк защитил диплом по скифам на кафедре археологии. Его диплом преподаватели считали практически готовой кандидатской диссертацией. И то, что он переключился на оружие, оказалось неожиданным для очень многих.
Тарасюка долго не брали в Эрмитаж — у него была неподходящая анкета: еврей, а стояли 1950-е годы, время «Дела врачей». К тому же у Тарасюка была репутация задиры и эксцентрика. Он мог пройти по Невскому проспекту в рыцарских латах, направляясь на карнавал исторического факультета Ленинградского университета.
И тем не менее звезды сложились в его пользу. Предыдущий хранитель Рыцарского зала М. Ф. Коссинский был арестован, кстати говоря, уже в третий раз. Взвесив все, партийная организация Эрмитажа пришла к выводу — надо брать Тарасюка. Все-таки он хоть и еврей, но старший лейтенант в отставке, фронтовик, орденоносец и к тому же крупнейший знаток средневекового оружия.
Став сотрудником Эрмитажа, Тарасюк за несколько лет создал не имеющую аналогов в мире экспозицию средневекового западного оружия. Досконально изучив огромную, но несистематизированную эрмитажную коллекцию, «ленинградский Д'Артаньян» в одночасье стал специалистом номер один в своей области.
Лев Тарасюк. Из архива Государственного Эрмитажа
Михаил Пиотровский:«Он был, конечно, блестящий специалист. Оружие — это романтично, но изучение его требует много сил и времени. Нужно знать две вещи: как все это работает и как это вписывается в историко-культурный контекст. Так что изучение оружия требует громаднейшей эрудиции и очень цепкого мозга».
Профессиональная карьера Тарасюка в 1950-е годы — парадокс. В Эрмитаже он — скромный младший научный сотрудник, это низшая каста в советской академической иерархии. В то же время Леонид Тарасюк — первый советский ученый, избранный в действительные члены Туринской академии Марчиано, объединяющей крупнейших специалистов по изучению старинного оружия. Членом этого элитного клуба был, в частности, потомок герцогов Лотарингских генерал де Голль.
Де Голль вступил в переписку с новым членом академии Тарасюком, и эта переписка продолжалась вплоть до 1960-х годов, когда де Голль стал президентом Франции. Специализировался Тарасюк на зажигательных механизмах пистолетов времен царя Алексея Михайловича, отца Петра Великого. Но хранил он в своем хранилище всё: и мечи, и щиты, и шлемы, и арбалеты, и сабли дамасские. Золотая страна мальчишеской мечты.