Искусство пантомимы не требует никакого языка и поэтому оно абсолютно интернационально. Когда в начале девяностых годов здесь жилось не очень хорошо, а театр переживал кризис, почти все петербургские мимы разлетелись по земному шару.
Дом Вячеслава Полунина теперь в Париже. Он работает с самыми разными иностранными коллективами, а в России оказывается только наездами. Часть прежних «Лицедеев» осела в Канаде. Ученик Полунина Антон Адасинский называет свой театр «Дерево» петербургским, но расположен этот театр в Дрездене. Даже те «Лицедеи», которые остались в Петербурге, в значительной мере ориентированы теперь на заграничные гастроли.
Давно известно, что в России надо жить долго. После того как ленинградские мимы были разбросаны по всей Европе, на площади Льва Толстого появился Театр «Лицедеи», новый театр для петербургских мимов. Посмотрим, сможет ли движение пантомимы, блистательно зародившееся в шестидесятые годы, обновленное Полуниным, снова стать таким же живым и актуальным, каким оно было в начале восьмидесятых.
Физико-математические школы
В 1725 году Петр Великий на стрелке Васильевского острова основывает Академию наук. Первыми академиками были немцы. А немецкая система образования построена на жесткой интеллектуальной муштре. Можно учить греческий и латынь, а можно математику. Эта традиция прусской (германской) муштры лежала в основе русской образовательной школы, русской гимназии. С 1961 года она трансформировалась в идею физико-математических школ, выпускники которых на протяжении нескольких десятилетий каждый год пополняют академические институты.
Никита Хрущев был квалифицированным слесарем, окончил рабфак. В Промышленной академии, которая готовила руководящие кадры для промышленности, недоучился. Но именно он стал главой государства. Каждый меряет по себе, и Никита Сергеевич был убежден, что настоящий специалист — это тот, кто умеет работать руками. Согласно логике первого секретаря, простой рабочий и крестьянский труд — необходимый этап на пути превращения человека в личность. Осилишь восемь часов у станка — тогда добро пожаловать в институт, если желание учиться за годы трудового воспитания не пропало.
В самом конце 1958 года стартует хрущевская реформа среднего образования. Принят закон об укреплении связи школы с жизнью. В старших классах вводят обязательный общественно полезный труд на производстве, с освоением одной из рабочих специальностей. Называется все это «политехнизацией».
Из стен школы молодежь выйдет не только с аттестатом зрелости, но и с производственными навыками, которые она получает и в школе, и цехах завода. В киножурналах звучит такая прямая речь рабочих-старшеклассников: «Мы все работаем на заводе уже три года. Весной 59-го года мы получим все рабочие разряды, а через год после окончания школы мы будем уже квалифицированными рабочими. Ну а я решил остаться работать на заводе и получить высшее образование без отрыва от производства. Такой путь перестройки образования открывается перед всеми школьниками».
Обучение в старших классах необходимо привязать к освоению необходимых стране профессий. Не поступил выпускник в институт — пусть отправляется на завод. Неожиданным побочным эффектом реформы стало открытие физико-математических школ — результат договоренности военных и академических кругов. Представители московских, ленинградских, новосибирских, киевских академических кругов выдвинули идею: логично открыть несколько школ, в которых политехнизация означала бы прежде всего обучение программированию.
Валерий Рыжик:«Военные сообразили, что современные боевые действия могут вестись только с помощью ЭВМ. Стали остро необходимы специалисты среднего звена. Работники должны были уметь пробивать программы на перфокарты».
В роскошном здании в самом центре Петербурга на углу Адмиралтейского проспекта и Исаакиевской площади, известном как Дом со львами, где Евгений в «Медном всаднике» переживал наводнение, первого сентября 1962 года открылась первая в Советском Союзе физико-математическая школа — легендарная школа № 239. Инициаторами ее создания стали два известных математика из Института математики имени В. А. Стеклова — Георгий Иванович Залгаллер и Виктор Абрамович Петрашень, а первым директором стала Мария Васильевна Матковская.
Дом со львами
Георгий Иванович Залгаллер
Мария Васильевна Матковская
Борис Гребенщиков:«239-я школа — это мечта, легенда, вспоминаю ее с наслаждением. Поступил я в нее, потому что кому-то из моих родителей показалось, что у меня есть математические таланты. Возможно, они и были, потому что я выигрывал какие-то городские математические олимпиады. Сейчас я даже представления не имею, как я это делал. Но почему-то меня туда взяли — из обычной окраинной школы, где у меня в классе два человека знали, что книги можно читать, остальных это как-то не интересовало. И попал я в такой рассадник интеллектуализма, что почувствовал себя в раю, и в этом раю я и прожил два года…»
В 1960-е в Ленинграде два типа школ: восьмилетние, откуда прямая дорога в ПТУ, и одиннадцатилетние, где последовательно вводят профессиональное обучение за счет базовых предметов. На особом положении языковые спецшколы, но туда без серьезной протекции не попасть — это оазис для детей партийной и академической номенклатуры. С возникновением физматшкол наконец-то появляется альтернатива, долгожданное прибежище для талантливых детей из среды трудовой интеллигенции. Выпускники этих школ не спешат становиться программистами в армии, но поголовно поступают в технические вузы, источник пополнения кадров для закрытых оборонных НИИ, известных в народе как «почтовые ящики».
Даниил Александров:«Мне рассказывали люди, боровшиеся за физико-математические школы, что во время совещания в Ленинградском обкоме партии секретарь обкома встал и сказал: „Вы хотите создать школу для интеллигенции, чтобы выращивать интеллигенцию!“ Но власти были вынуждены с этими школами мириться, потому что за этим стояло требование развития науки для военно-промышленного комплекса».
Некоторые полагают, что немаловажным фактором появления этих школ было то, что руководителям вузов нужно было думать об образовании собственных детей, а о качестве школьного образования они имели адекватное представление.
В 1962 году на углу 7-й линии и Среднего проспекта Васильевского острова возникает еще одна физико-математическая школа. Под руководством директора Татьяны Владимировны Кондратьковой школа № 30 превращается в мощнейший центр по изучению математики и физики детьми. Я учился здесь в девятом и десятом классе. Татьяна Кондратькова — в Ленинграде человек влиятельный, жена директора знаменитой обувной фабрики «Скороход». На преобразование «тридцатки» Кондратьковой фактически дан карт-бланш. Как бы смешно ни звучало, но ее директорство выглядело как недосмотр властей: в двух физико-математических школах Васильевского острова — тридцатой и тридцать восьмой — директора не были членами партии. Более того, девичья фамилия Татьяны Владимировны Кондратьковой — Юденич.
Татьяна Владимировна Кондратькова (слева) на Первомайской демонстрации
А в 1963 году открылся 45-й интернат при Ленинградском государственном университете. Таких интернатов в стране было всего четыре: в Москве, в Новосибирске, в Киеве и вот здесь, в Ленинграде. Со всех концов страны, из городов и даже из деревень сюда приезжали дети, одаренные в области математики, физики и биологии, в основном победители и участники олимпиад по этим предметам. В первом наборе ленинградцев не было вовсе, а в последующие годы на первых порах их количество составляло 5–10 процентов. С созданием 45-го интерната система физико-математических школ в Ленинграде была завершена. И хотя интернат больше не находится здесь, а разделен между Петергофом и Петербургом (сейчас он называется Академическая гимназия), входит в число самых замечательных физико-математических школ. 45-й интернат был своего рода аналогом знаменитых английских частных школ Итона и Рагби, питомников английского истеблишмента. Попасть туда — вытянуть счастливый билет. Одаренный ребенок из глубинки выходил из его стен причастным к сакральному телу науки и получал шанс в жизни.
Физико-математические школы в Ленинграде, так же как и в других городах, создавались с нуля. Не было специалистов, способных работать в новых условиях. К составлению школьных программ привлекли ведущих ленинградских физиков и математиков. Мало того, ученые мужи на время сами переквалифицировались в школьных учителей — пока кадры не подрастут. В школу пришли ученые с педагогическими способностями, умевшие держать аудиторию. Учеба шла интенсивно. Шесть-семь уроков шесть раз в неделю. Преподавали физику и математику молодые сотрудники университета. Они не имели педагогического образования, но взаимодействие сильных школьников и увлеченных преподавателей дало очень интересные результаты.
В физматшколах нет и в помине цинизма, учителя говорят исключительно то, что думают. А думают они не только о своем предмете, но и о поэзии, искусстве, политике. Педагоги — типичные шестидесятники.
Система таких школ — по сути просветительский проект. Учителя создают клубы и кружки, устраивают внеклассные дискуссии. В основе этой системы — простая мысль, что знание ценно не само по себе — оно дает свободу.
Так, в школе № 239 в 60–70-е годы официально действовали литературный клуб «Алые паруса», научный клуб «Тензор», туристский «Шаги», вокруг которых крутилась внеклассная жизнь.
Борис Гребенщиков:«Я помню, там была доска вопросов и ответов, на которой ученики могли задать какие-то ехидные, как они считали, вопросы учителям, а учителя по мере сил политкорректно старались на них отвечать. В частности, по поводу событий в Чехословакии в 1968 году спрашивали. Для меня как человека с окраины Ленинграда тогда это было как глоток свежего воздуха. И таких глотков было много».