Над вольной Невой. От блокады до «оттепели» — страница 57 из 59

Юные коммунары — новые тимуровцы, они хорошо учатся, они рассчитывают на достойную жизнь в советском обществе. Борис Фридман, сын рабочего и нянечки, поступает в престижный Технологический институт. Становится профсоюзным активистом, заместителем главного редактора общеинститутского устного журнала. Он целеустремлен и собран, мнит себя в будущем образцовым советским ученым. Он первый в семье получил высшее образование. Не за горами кандидатская, а за ней и докторская. В Советском Союзе того времени это гарантирует привилегированное положение. Кандидат наук слывет завидным женихом. Средняя зарплата у инженеров — рублей сто сорок. А доцент получал триста двадцать. В 1960-е защита диссертации была верной траекторией успеха.

Решающим событием в жизни Фридмана оказывается встреча нового 1969 года. На празднике он знакомится с Элеонорой Малкиной. У Бори — «солнечный удар». Эта девушка совсем не похожа на его знакомых из «Фрунзенской коммуны». Кажется, что она приплыла в коммунальную ленинградскую квартиру из французских кинофильмов. С радостью он понимает, что нравится этой холеной красавице, что его остроумие, его уверенность в себе ей симпатичны. Он смотрит на нее, и Элла не отводит глаз.

Борис Фридман влюбляется в Эллочку Малкину: ее красота, кокетство и женственность уравновешены его умом, волей и ясным пониманием жизненной стратегии. Элеонора — непростая девочка. Может быть, даже в чем-то испорченная. Но он любит ее и сможет обеспечить ей счастье. Фридман будет ездить с Элеонорой в Пицунду, водить на премьеры в Дом кино. Они будут обсуждать новинки американской литературы и французской живописи. Все это возможно. Борис — отличный студент, трудоголик.

Брак, конечно, не равный. Она из семьи торговых работников. Ее покойный отец был директором магазина. Отчим Борух Бородулин занимается вторсырьем, сам про себя шутит: «Я — подпольный миллионер». У Бородулина огромная трехкомнатная квартира на Колокольной и автомашина «Волга» — предел роскоши для советского человека, примерно как «роллс-ройс» сегодня. Бородулин любил индийские фильмы. Когда смотрел, плакал, как ребенок.

Из показаний Бориса Фридмана:«Этот сентиментальный Бородулин был отвратительно грубым человеком. Говорил прямо при мне: „Зачем нам нужен этот непьющий зять“. Да и теща давала понять: я не пара ее красавице дочери. Мне стало ясно: на наш брак она согласилась только потому, что получила благодаря мне возможность не уезжать по распределению из Ленинграда после окончания института».

Борис воспринимает эту ситуацию как личный вызов. Он готов биться за семейное счастье, он не собирается возвращать красавицу жену обратно в семью гнусных расхитителей. Фридман убежден, что еще докажет: жизнь честного советского человека может быть обеспеченной.

В 1971 году Борис Фридман оканчивает Технологический институт.

Важным трендом конца 1960-х стал рост государственного антисемитизма. Шестидневная война между Израилем с одной стороны и Египтом, Сирией, Иорданией, Ираком и Алжиром с другой, продолжавшаяся с 5 по 10 июня 1967 года, закончилась позорным поражением арабов, вооруженных советским оружием. 10 июня 1967 года СССР разрывает дипломатические отношения с Израилем.

Государственный антисемитизм, начавшийся еще в годы войны, многократно возрастает после создания государства Израиль. От поголовных репрессий евреев спасает только смерть Сталина. Но и при Хрущеве существовали ограничения на прием евреев в ряд вузов. Очищены от лиц подозрительной национальности были партийный и административный аппарат, КГБ.

Шестидневная война вызвала новую волну ограничений. Закрытыми для евреев стали большинство факультетов ЛГУ, их не брали в аспирантуру, в академические НИИ, не принимали в творческие союзы, не пускали в заграничные поездки. Евреи в то время — самая многочисленная диаспора Ленинграда. По переписи 1970 г., в городе проживало 162 587 евреев (4,1 % общего населения); 94,7 % евреев Ленинграда признало родным языком русский и лишь 5,2 % — идиш. Подавляющее большинство евреев чувствовали себя прежде всего «советскими людьми», правда второго сорта. Ассимиляция, массовые межнациональные браки искусственно занижали число людей «с еврейской кровью». Чтобы не иметь в паспорте «пятого пункта», многие при малейшей возможности записывались русскими. Но бдительное начальство быстро раскусывало таких «мнимых русских».

В 1967 году я поступал на экономический факультет ЛГУ. В паспорте моем стояло «еврей». Отец пошел к своему однокурснику Николаю Моисеенко, парторгу факультета. Тот сказал: «В этом году нам разрешили принять одного еврея, ладно Яша, пусть это будет твой сын». Ни один из моих одноклассников по 30-й физико-математической школе не поступил ни на матмех, ни на физфак университета. Перед еврейской молодежью стояло три возможных выбора.

Первый — это эмиграция.

В 1970 году группа ленинградских евреев попыталась захватить самолет Ан-2 рейса № 179 «Ленинград — Приозерск», улететь на нем в Швецию и оттуда уехать в Израиль. Попытка не удалась, «самолетчиков» задержали еще на аэродроме. Но, опасаясь новых эксцессов, Советский Союз разрешает евреям (и поначалу только им) ограниченную эмиграцию в Израиль. Как шутили тогда, «еврей не роскошь, а средство передвижения». Получить разрешение на выезд было сложно. Многие попадали в «отказники», их выгоняли с работы, но из СССР не выпускали годами. Тем не менее в 1970 году по израильским визам из СССР выехала одна тысяча человек, в 1971 году — уже около 13 тысяч, в 1972 — более 31 тысячи, а в 1973 году — свыше 34 тысяч человек. (правда, в основном не в Израиль, а в США).

Можно было смириться, тянуть служебную лямку, не надеясь на повышение. Заниматься самообразованием, туризмом, стать синеманом или знатоком редких языков. Это был второй вариант судьбы.

Наконец, евреи составляли важный элемент рискованной «второй экономики»: фарцовщики, работники торговли и общепита, репетиторы, портные, зубные врачи.

Выбор был труден и нередко травматичен.

Для каждого советского еврея существует два ключевых момента. Первый — окончание школы, необходимость поступать в высшее учебное заведение, осознание: самые престижные вузы закрыты для евреев. Туда не берут ребят с пятым пунктом, каким бы ты ни был ярким и интересным.

И второй момент: окончание института, необходимость устройства на работу, когда престижные рабочие места для тебя закрыты, карьера невозможна.

Институт лакокрасочной промышленности с зарплатой 90 рублей. Ни аспирантуры, ни Академии наук. Единственное утешение — хорошее отношение сотрудников. Начальство Бориса ценило. Старательный молодой человек производил самое приятное впечатление. Впрочем, перспектив служебного роста и повышения зарплаты — никаких. Как раз перед его приходом одна сотрудница института уехала в Израиль. Был страшный скандал.

Во время обыска в квартире Фридмана внимание следователей привлекала табличка на внутренней стороне двери его комнаты: «Заведующий лабораторией Борис Фридман». Это не шутка, это мечта. Однако закрытое постановление ЦК КПСС о евреях (там было три «не»: не увольнять, не принимать на работу и не повышать в должности) делает мечту Фридмана неосуществимой. Карьера советского инженера, и без того очень непростая, для него по определению закрыта.

В подобной ситуации многие махали рукой на официальную карьеру и уходили в неформальную жизнь. Наверно, Боря Фридман так бы и поступил, если бы не Элеонора. Она буквально издевается над ним, смеясь, публично рассказывает: мать всегда рассматривала их брак как вынужденный и временный и уже подыскивает, разумеется, нового, достойного дочери, мужа.

Показателен, скажем, такой диалог. Соседка по коммунальной квартире на кухне спросила Элеонору: «Детишек вы хотите или нет?» Та отвечала: «Я не хочу от такого урода детей». Борис пытается доказать, что на что-то годен. Уезжает в Казахстан со стройотрядом, зарабатывает огромные по тем временам деньги — 500 рублей. Чтобы заработать такие деньги, даже в стройотряде, мало было хорошо работать, нужно было, что называется, вкалывать.

Однако Элеонора ведет себя так ужасно, что всякое планирование — бессмысленно. Жена Фридмана больше всего на свете любит покупать: одежду, косметику, обувь. Каждый день — обход магазинов. А семейный бюджет — скромный. Хуже того — пропадают деньги у родителей Фридмана. Прекрасная Эллочка не просто транжирка, она нечиста на руку.

Сослуживцы видели, как убивается Фридман ради благополучия своей супруги. На праздновании 23 февраля в институтской стенной газете поместили дружеский шарж: бедный согнувшийся Боря Фридман несет домой тощую курицу в кошелке, где на диване сидит, болтая ножками, любимая жена. Между собой сослуживцы Бориса называли ее Эллочка-людоедочка.

Фридман ищет выход из тупика: задумывается об эмиграции в Израиль — это шанс для новой жизни. Через пару лет способный и энергичный специалист мог бы встать на ноги. Но главное — переезд в Израиль позволил бы Фридману оторвать любимую жену от стяжательской семьи. Среди его друзей появляются молодые сионисты. Они поют еврейские песни, ходят в синагогу, изучают иврит.

Однако Фридман выяснил: попытка уехать из СССР — мероприятие рискованное. Его живущие в Тбилиси двоюродные братья Гольдштейны подали заявление на выезд и получили отказ. Отказ в праве на выезд означает полное крушение всех жизненных планов. Отказник годами находится под бдительным контролем сотрудников Комитета государственной безопасности и теряет право на сколько-либо достойную работу. В отказе и профессора работали дворниками.

Фридман в патовой ситуации. При такой жене и такой теще попытка отъезда рискованна. С дворником Элеонора жить не будет. Можно потерять все: и любовь, и жизненные перспективы.

Тем временем отношения Бориса Фридмана с тещей резко обостряются. В августе 1971 года в автомобильной катастрофе погибает Борух Бородулин. Но ничего из огромного наследства молодой семье не достается. Элеонора будто добавляет масла в огонь, она рассказывает, что у ее матери хранятся драгоценности на 25 тысяч рублей, а она еще к тому же продает «Волгу» погибшего мужа. Даже маленькая толика этого наследства могла бы решить все их проблемы. Они могли бы купить кооперативную квартиру, наконец, позволить себе завести ребенка. Тогда впервые у Бориса возникает желание: «Ах, если бы она умерла». Как тут