Дамиль забился, захрипел, словно в эпилептическом припадке. Я кинулся было к нему, но старик придержал меня за плечи.
– Ч-ш-ш-ш! – интернациональным жестом приложив палец к губам, прошипел старик. – Дамил окей.
Я удивился, что старик знает его имя, но все-таки рассказ Дамиля вроде бы только что получил подтверждение. Меж тем ему явно становилось лучше – он успокоился и теперь лежал, ровно и глубоко дыша, и землистая бледность понемногу уходила с его лица. Старик присел рядом с ним на корточки и положил узловатую ладонь на его глаза.
– Дамил? – негромко позвал старик и добавил пару слов на журчащем наречии. Дамиль улыбнулся и взялся обеими руками за стариковскую ладонь. Старик тихо засмеялся.
– С тобой все окей? – по-английски спросил старик.
– Да, сейчас все нормально. Видимо, я устал, – ответил Дамиль. В нем теперь не было ни капли прежнего безумия. Он сел, обхватив колени и качая головой.
– Я чуть не пропал, Динай, чуть не пропал, – раскачиваясь, говорил Дамиль. – Чуть не пропал…
Между этими двумя явно было больше, чем вынужденное гостеприимство странного племени, которое обернулось тяжелой болезнью и инвалидностью для Дамиля. Почему-то мне пришло в голову, что это встреча даже не старых друзей, а, скорее, коллег. Старик меж тем протянул мне руку.
– Эдру? – вопросительно произнес он.
– Да, – ответил я, даже как-то не удивившись, что он знает мое имя – вернее, местный его вариант.
– Меня зовут Динай, – тщательно артикулируя, представился он.
– Окей, Динай, – повторил я, пожимая сухую шершавую ладонь.
Мы стали спускаться. Вскоре внизу показалась долина, которую я видел на снимках, спускавшаяся широкими поросшими кустарником террасами к вьющейся но ее дну речке. На террасах лепились – одной стеной к скале – низкие каменные домики с плоскими крышами. Они настолько сливались с окружающим ландшафтом, что сверху трудно было понять, что видишь перед собою человеческую постройку, если бы не синеватые струйки дыма, сочащиеся из квадратных дымовых отверстий в кровле. На некоторых крышах лежало разложенное для просушки сено, на других стояли или лежали, отдыхая, козы – белые, палевые и пятнистые. Около ближнего домика к раскидистому кусту тутовника был привязан серый лопоухий ослик.
Навстречу нам из домов высыпали люди, как будто готовились к нашей встрече. Такой интерес был хорошим знаком, и я искренне радовался в надежде, что эта моя экспедиция окажется удачной.
Нас поселили в пустующем, только что выстроенном доме. Дамиль объяснил, что он предназначен для молодой пары, которая через месяц должна будет пожениться, но пока еще живет каждый у своих родителей. В доме было еще пусто, однако обустроенные разноуровневые сафы были застелены пестрыми коврами, и с резной перекладины над дверью свисали пучки ароматных трав. Мы довольно удобно расположились и перекусили пищей, которую принесла нам смешливая чумазая девчушка – половиной каравая серого ноздреватого хлеба и небольшим кругом мягкого козьего сыра. Пройденный полный курс профилактических прививок должен был обеспечить нам надежную защиту от анонсированных Дамилем инфекций.
Вскоре я развернул лабораторию для отбора образцов, а Дамиль пошел договариваться с местными. По протоколу, мы должны были объяснить населению цель нашего исследования, суть процедуры отбора анализов и получить от каждого информированное согласие в виде подписи в специальной форме. На деле это было сольное выступление Дамиля, и от того, как он его проведет, зависел успех всей операции. Я передал ему наш стандартный текст, разработанный специально для таких случаев, и он бегло перевел его на местный язык, попросив разъяснить некоторые места. Я в очередной раз поразился его лингвистическому дару.
Дамиль справился блестяще, и вскоре к нам потянулись посетители – чаще целыми семьями. Дамиль рассказывал о процедуре взятия анализа и о сущности наших исследований и просил подписать документы, а я брал мазки со внутренней поверхности щеки, подписывал и упаковывал материал. Меня поразило, что эта процедура, зачастую настораживающая местных, в этом затерянном среди гор кишлаке не встретила вообще никакого протеста. Наоборот, каждый принимал ее с таким благоговением, что мне на ум пришло причастие. После взятия мазка я вручал каждому маленький сувенир – картонный кругляш с логотипом «Генографики», и все, даже маленькие дети, горячо благодарили меня, клали мне на плечо руку и склоняли голову. Может быть, они на самом деле понимали значение нашего проекта? Да мало ли, – подумалось мне, – ведь здесь были люди, говорившие на нескольких языках, включая европейские! Как-то раньше мне в голову не приходило, насколько это невероятно для изолированного горного селения едва ли в сотню человек. Я уже стал жалеть, что не взял вакуумные пробирки для образцов крови. Но все равно, сохранить кровь без электричества почти неделю у нас не было возможности, так что я продолжал работать и тихо радоваться удаче. За три дня мы собрали данные по всем шестидесяти пяти мужчинам и пятидесяти двум женщинам селения. Это был невероятный результат.
А на четвертый день Дамиль пропал. Утром его не было в доме, и на мои попытки узнать о нем все только пожимали плечами. На следующий день, по плану, наша группа должна была возвращаться, и нам с Дамилем надо было быть на месте высадки. Ежедневно в полдень Дамиль поднимался на склон, где связь была лучше, и, возвращаясь, отчитывался. Я поискал спутниковый телефон – он, выключенный для экономии батареи, обычно лежал на верхнем сафе – и не нашел его. Я решил, что Дамиль ушел, чтобы связаться с группой пораньше. Время шло к полудню, а Дамиля все не было. Я решил как следует поискать телефон – вдруг он все-таки ушел не для связи, а я, как дурак, просижу все время зря. В отчаянии я начал шарить по верхним ярусам и зацепил небольшой смятый полиэтиленовый пакет, дважды перевязанный обрывком стропы, внутри которого было что-то вязкое и податливое, как пластилин. Через пленку просвечивала грязно-серая масса, очень похожая на опий-сырец. Какой же я был доверчивый слепой идиот! Я швырнул пакет и в бессильной ярости орал и метался по дому, проклиная и себя, и Дамиля, и всю эту затею.
Прооравшись, я уселся на земляной пол. За работой я не замечал особых перемен в Дамиле, но сейчас припомнил, что к вечеру он становился возбужденным и неловким, начинал зацепляться за опорные столбы нашего дома, все ронять и громко ругаться на своем языке – я списывал это на усталость и в такое время старался не пускать его в лабораторный отсек. Вскоре он ложился на свой саф и быстро затихал. Утром же он просыпался совершенно нормальным, и первая половина дня проходила спокойно.
Дамиля не было весь день. Когда я уже места себе не находил от бешенства, я услышал громкие мужские голоса у дверей. Я выскочил навстречу. Дюжий Явир нес Дамиля, перекинув через плечо. Вначале я подумал, что он мертв, но Явир слишком бережно для мертвого заносил его в дом. Пока мы с Явиром укладывали Дамиля на саф, вошел Динай.
– Эдру, Дамил болен. Он должен сильно лежать и много пить. Не волнуйся.
– Где он был? Где вы его нашли. Где телефон? Завтра нам надо уходить!
Но, как и все хитрые иностранцы, Динай тут же забыл все остальные английские слова и просто повторил, чтобы я не волновался.
Донт ворри, ага. Би хеппи.
Я не знал, что делать. Я решил, что попытаюсь сам выйти к месту высадки, а потом мы что-нибудь придумаем с Дамилем. Да что там, я был готов вообще его бросить! В конце концов, это его народ, вон как с ним носятся тут, пусть сам и разбирается. Едва рассвело, я вышел из дому, однако как ни бродил, так и не смог вспомнить, откуда именно мы пришли. Я пытался восстановить в памяти наш маршрут от того останца, где мы встретились с Динаем, картину селения сверху – и не смог. Тогда я стал разыскивать Диная, но его тоже нигде не было. Куда-то пропал и Явир, вообще не было ни одного знакомого мне человека, на мои вопросы все просто пожимали плечами и смотрели удивленно, как будто бы не они пару дней назад стройными рядами шли ко мне, не они послушно открывали рот для взятия мазка, не они корявыми буквами подписывали бумаги! Пробегав почти весь день, я обреченно вернулся в дом.
В доме воняло. Дамиль лежал в своем логове, разметав одеяла, весь в поту и в блевотине. Очень хотелось ударить его, но вместо этого я намочил тряпицу в оставленном нам жестяном ведре и стал приводить его в порядок. Он не сопротивлялся и почти не реагировал на мои действия.
Ни в тот день, ни на следующий Дамиль не поправился. Он то лежал без движения, страшно ворочая глазами под закрытыми веками, то порывался вставать, но тут же, обессиленный, падал обратно, то горячо шептал, то злобно выкрикивал чужие непонятные мне слова, то бился в ознобе, то обливался потом – и все это очень сильно напоминало, к сожалению, банальную ломку. Несмотря на всю свою злость на Дамиля, я как мог ухаживал за ним – подносил воду, подавал жестянку, когда его тошнило, укрывал одеялами или, наоборот, обтирал влажной тряпицей, но помочь ему особо не мог. Молчаливая синеглазая женщина в ярко-синих одеждах приносила еду и воду, ловко перестилала постель. Несколько раз заходил Динай, молча смотрел на Дамиля и уходил. Мои вопросы он игнорировал – что-то произносил на своем языке или вообще молчал. Мне так хотелось заорать на него, на Дамиля – и орать, пока не упаду без сил. Я едва сдерживался. Как, как я мог довериться этому сумасшедшему?! Как я так бездумно положился на него – и что мне теперь делать – с целым ящиком образцов, без связи, без языка в этом чужом селении?
Байган появился под вечер следующего дня. Я еще не знал его, я вообще в первый раз его увидел его тогда. Он вошел в сопровождении троих или четверых незнакомых мне мужчин, высокий и широкоплечий, с непокрытой головой, с собранными в высокий пучок волосами – чего я никогда не видел у местных. По поведению сопровождающих сразу стало очевидно его высокое положение. Байган прошел в дом, поприветствовал меня по-английски и представил