– Есть, сэр. И еще… Я хотел бы уберечь Криса.
– Как?
– Запереть в каюте, если потребуется. Мало ли что может случиться, если начнется заваруха.
– Нет, – твердо сказал я. – Он военный и хорошо знает, что полагается за мятеж. Идите за оружием.
– Я немало сделал для вас, и вы передо мной в долгу. – В его взгляде была непреклонная решимость защитить сына.
– А вы мне ничего не должны, мистер Дакко? – спросил я.
– Вот, значит, как вы благодарите за помощь? Я с трудом удержался, чтобы не разразиться проклятиями. Конечно, Уолтер Дакко не раз оказывал мне неоценимую помощь, рискуя собственной жизнью. Добровольно докладывал все, что происходило на корабле, из чисто моральных побуждений. И я не мог оказаться неблагодарной свиньей.
– Мистер Дакко, – сказал я уже совсем другим тоном, – назначаю Криса вашим помощником до конца чрезвычайного положения. Принесите оружие.
– Есть, сэр. Спасибо.
– Если у нас увидят оружие, то сразу поймут, что нам известно о настроениях экипажа, – сказал Филип, как только Уолтер Дакко ушел.
– Что ж, чему бывать – тому не миновать.
Через полчаса Уолтер Дакко вернулся с лазерными и электрошоковыми пистолетами. Я взял пистолет, включил тревогу и, когда со всех постов поступили доклады, объявил в микрофон:
– Всем оставаться на местах для проверки.
С Филипом и Уолтером Дакко я начал обход корабля и закончил его в машинном отделении, где вместе с главным инженером находились Деке и Джокко.
– Касавополус, какую максимальную мощность можно подать на сверхсветовой двигатель, не подвергая корабль серьезной опасности? – спросил я.
Возможно, до него дошли слухи о готовящемся бунте, потому что он ничуть не удивился моему вопросу.
– Не могу точно сказать. Пожалуй, половину от обычной.
– Если мощность повышать постепенно, успеют температурные датчики сообщить о перегреве, чтобы вовремя отключить напряжение?
– Да, сэр.
– Хорошо. – Я взял микрофон и объявил по всему кораблю: – Отбой!
Мы с Филипом вернулись на мостик.
– Что вы задумали, сэр? – спросил он.
– Учения по лазерной стрельбе. – Я взял микрофон.
– Сразу после тревоги? – удивился Филип. Вместо ответа я взял микрофон и отдал приказ об учениях.
После полудня я дважды включал тревогу и снова провел учения по стрельбе. На лицах матросов можно было прочесть озлобление, но они еще не вышли из-под контроля. Во время ужина, сразу после традиционной молитвы, я сделал объявление:
– Испытания сверхсветового двигателя возобновятся под наблюдением главного инженера. Он решит, какую можно подать мощность, не нанеся вреда кораблю.
Не успел я договорить, как Елена Бартель, вскочив, взволнованно спросила:
– Можно провести испытания сегодня?! Следом со всех сторон посыпались просьбы:
– Сэр! Пожалуйста!
– Сэр! Можно сегодня?!
Я хотел отложить испытания до завтра, но не рискнул – слишком велик был напор.
На экране снова заплясали волны, картина, не имеющая ничего общего с нормальной работой сверхсветового двигателя. Повышение мощности не исправило положения. Однако шахта двигателя не перегрелась.
– Если бы эти волны перевести в звуковые, получилась бы какофония типа джаза, – сказал Филип, разочарованно глядя на экран.
Я зевнул. День выдался тяжелый, и мне было не до болтовни, хотелось отдохнуть. С какой стати я тут сижу?
– Наблюдайте за испытаниями, мистер Таер. Если двигатель начнет перегреваться, немедленно их прекратите!
– Есть, сэр.
– Оставляю мостик на вас. – Вернувшись в каюту, я снял китель и, как обычно, аккуратно повесил его на спинку стула. Теперь мне самому приходилось заботиться о своей одежде, гладить ее, завтрака тоже никто не приносил. На «Дерзком» не было юнги, как на «Гибернии». Слава Богу, неподалеку находилась каюта гардемаринов – это несколько облегчало жизнь.
Я ослабил ремень и галстук и почувствовал себя свободнее. И зачем мы только носим знаки отличия? Все это давным-давно устарело.
В дверь кто-то поскребся, как мышь. Что это? Я замер, прислушался; сердце бешено колотилось. Странные звуки повторились. Ладно, будь что будет! Я решительно распахнул дверь.
На пороге, опираясь на трость, стояла миссис Ривс.
– ВЫ?! – поразился я. – Чего вы хотите?
– Поговорить о…
– Пассажирам не положено входить к командиру, миссис Ривс. – Я даже не дал ей договорить.
– Знаю, – проскрипела она. – Но мне очень надо.
– Приходите утром. Сейчас мне не до…
– Командир, окажите любезность. Вы так молоды! И если уснете на несколько минут позже, с вами ничего не случится!
Лишь из-за пожилого возраста миссис Ривс я не захлопнул дверь перед ее носом.
– Входите.
Она проковыляла в каюту, осмотрелась, не зная куда сесть, и с трудом опустилась в кресло у письменного стола, на которое я ей указал.
– Вы, молодые, не понимаете, какое это счастье быть молодым и управлять своим телом, – начала она издалека.
Чтобы не увязнуть в долгом разговоре, я промолчал, и она, видимо, заметив мое нетерпение, с улыбкой перешла к делу.
– Ну что, будет работать мотор? – Она ткнула тростью в пол, наверняка имея в виду машинное отделение.
– Пока идут испытания, миссис Ривс, я не могу…
– Будет или не будет? – резко переспросила она.
– Не будет, – признался я.
В наступившей тишине старуха смотрела на меня осуждающе, надеясь пристыдить, и я невольно вспомнил отца, проверявшего у меня когда-то уроки.
– Вы допустили большую ошибку, командир, – сказала она. – Возможно, непоправимую.
– Хотите сказать, что не следовало заниматься двигателем? Но я не мог…
– Нет, не в этом дело.
Какая наглость! Перебить меня столь бесцеремонно! Я едва сдерживал ярость.
– Если двигатель не заработает, вы проведете десятки лет на корабле, в ограниченном пространстве. Мне, слава Богу, это не грозит. Я свое взяла от жизни и смогу спокойно умереть. Но что делать остальным? Командир, они ни за что не согласятся до конца своих дней терпеть рабство, именуемое армейской дисциплиной.
– Вас это не…
– Мистер Сифорт, – снова перебила она меня, – я решила поговорить с вами, пока вы еще командир. Потому что вам уже недолго оставаться в своей должности.
– Наплевать, – выпалил я и тут же спохватился: зачем откровенничать с какой-то старухой.
– Вас могут убить.
– Наплевать, – повторил я.
– А зря, молодой человек! – Она строго постучала тростью по столу, словно призывая нерадивого ученика исправиться и слушать внимательно. – Жизнь и без того слишком коротка, а вы перед этими людьми в долгу. И просто обязаны исправить допущенную ошибку, изменить свое отношение к подчиненным. Кто, кроме вас, способен командовать кораблем? Главный инженер? Но стоит дать ему свободу – и он напьется в стельку. Гардемарин? Так ведь он еще мальчишка и ведет себя соответствующим образом. Комитет пассажиров? Но они некомпетентны!
– Я командую как умею, – словно оправдываясь, ответил я мрачно.
– Зачем вы так часто объявляете тревоги, будоражите экипаж? Они как угорелые носятся по всему кораблю.
– Это учения. Боевая подготовка.
– Подготовка к чему? Хотите превратить экипаж в роботов, заставить подчиняться любому дурацкому приказу? Не этого следует требовать от людей. Пусть учатся жить дружно. Вместе трудиться, чтобы выстоять.
– Это военный корабль, – возразил я.
– Был.
От этого короткого слова я вздрогнул, будто от выстрела.
– Нас никто не отправлял в отставку. «Дерзкий» по-прежнему в строю, – не сдавался я. – У нас есть надежда добраться до дома.
– Если лететь с такой скоростью, вряд ли кто-нибудь доживет до возвращения. Неужели не понимаете? Людям надо создать человеческие условия, не сталкивать их лбами друг с другом, не держать в постоянном страхе, не подвергать стрессам. Короче, не делать того, что постоянно делаете вы.
– Миссис Ривс, мой долг не в том, чтобы создавать те или иные условия. Я обязан поддерживать на корабле воинскую дисциплину и армейский порядок.
– Вы уверены, что выполняете долг, о котором говорите?
– Уверен, – ответил я, не понимая, к чему она клонит. – По крайней мере стараюсь.
– Тогда почему вы и ваш помощник, этот мальчик, стали носить при себе оружие?
– Дело в том, что обстановка несколько обострилась. Видите ли, я боюсь…
– Ага!
Чертова старуха! Опять меня перебила. Едва сдерживая гнев, я забарабанил пальцами по столу.
– Мне понятна ваша тревога, мадам, но вы не вправе вмешиваться в мои дела.
– Господь с вами, молодой человек. Я не вмешиваюсь, только помогаю вам разглядеть зреющие плоды трудов ваших.
– И что же это за плоды?
– Вас свергнут. Возможно, просто убьют. А потом создадут мало-мальски приемлемые для жизни условия. – В наступившей тишине было слышно даже наше дыхание. – Знаете, людьми можно руководить, пока они этого хотят, – заговорила она наконец.
Мне стало вдруг любопытно.
– Вы по образованию историк?
– Психолог, – лукаво усмехнулась она. – Я умею убеждать людей, но с вами почему-то не получается.
– По крайней мере, вы дали мне пищу для размышлений, – улыбнулся я. Обстановка несколько разрядилась. – Возможно, вы правы. Члены экипажа не желают до конца дней своих подчиняться армейской дисциплине. Но я связан присягой. И обязан действовать по уставу, то есть поддерживать воинскую дисциплину. В этом я поклялся Правительству.
– Присяга и уставы – дело, безусловно, святое. Но нельзя следовать только букве закона в ущерб здравому смыслу. Главное – дух закона, а он обязывает вас поддерживать на корабле такой порядок, при котором могли бы выжить и пассажиры, и экипаж. Но что толковать о порядке, если вас свергнут или убьют? Об этом вы думали?
– Присяга для меня превыше всего. Остальное второстепенно.
– Молодой человек, вы уперлись и дальше своего носа не видите. Оглянитесь вокруг, взгляните на вещи шире, иначе зайдете в тупик.