полчан. Они приняли её в свою среду и уже не обращали внимания на внешний вид поручика Александрова, которого в лучшем случае можно было бы назвать подростком, юношей 16–17 лет, но никак не мужчиной.
К сожалению, не существует ни одного достоверного портрета «кавалерист-девицы», сделанного во время её военной службы. Тот, всем известный портрет в гусарском мундире из первого издания её книги в 1836 году, в большой степени является плодом фантазии неизвестного художника. Скорее всего, Дурову (ей в это время было около 53 лет) он видел, но получил задание изобразить юного гусара. В чертах лица он показал кое-какие особенности: высокие дугообразные брови, небольшой прямой нос, губы «бантиком», круглый подбородок.
Такой изобразил её на акварельном портрете Карл Брюллов, которому она позировала где-то между 1836 и 1838 гг. Это превосходная работа, но известна мало и хранится во Всероссийском музее Пушкина в Санкт-Петербурге. Героиня одета по мужской моде того времени. На ней щегольский тёмно-коричневый фрак с большим отложным воротником, тёмный двубортный жилет, чёрный шёлковый шейный платок, в петлице – серебряный крестик на георгиевской ленте: знак отличия Военного ордена. Видно, что у неё узкие покатые плечи, высокая шея, миловидное овальное лицо, карие глаза. Брови, нос, губы, подбородок – всё, как на «гусарском портрете».
Надежда Дурова (А. А. Александров) – поручик Литовского уланского полка. Неизвестный художник. Конец XIX в.
Есть и воспоминания современников. Например, в Москве «кавалерист-девицу» принимала в своём салоне Татьяна Петровна Пасек, урождённая Кучина (1810–1889 гг.). «Понедельники были наши, – пишет она. – Кроме упомянутых личностей (М. Н. Загоскин, СП. Шевырёв, М. П. Погодин, В. И. Даль. – А.Б.), у нас бывали: Фёдор Николаевич Глинка, профессор Фёдор Лукич Морошкин, знаменитый романист того времени Иван Иванович Лажечников, – когда приезжал в Москву… Временами посещала нас девица кавалерист Дурова. Она была уже в пожилых летах, роста среднего, худощавая, с женским добродушным кругловатым лицом, одевалась в сюртук с солдатским “Георгием” в петлице…»
В петербургском светском обществе встречал в это же время «кавалерист-девицу» драматург Н. В. Сушков: «Солдат Дуров заслужил Георгиевский крест. Далее, переходя из чина в чин, он произведен в штабс-ротмистры. Некоторое время предводительствовал эскадроном… Я видел этого заслуженного воина в доме графа Шереметева. К обеду он повел одну из хозяек. После обеда курил табак из своей гусарской трубки…»
Однако в середине декабря 1806 года дочь сарапульского городничего и жена чиновника 14-го класса Чернова едва ли предполагала, что когда-нибудь станет почетным гостем («к обеду он повел одну из хозяек дома») во дворце аристократа Шереметева. Она только радовалась, что ожидание, с некоторых пор ставшее для нее тягостным, закончилось. В походе, который продолжался почти два месяца, Дуровой стало легче.
Во-первых, казаки не отличались столь дьявольской, чисто женской наблюдательностью. Во-вторых, она почувствовала, что мало-мальски освоила мужскую роль. Во всяком случае, Надежда Андреевна теперь знала, какие вопросы могут ей задавать по поводу ее внешности, возраста, поведения, и научилась, не смущаясь, отвечать на них.
В начале февраля 1807 года атаманцы прибыли в город Гродно. Здесь им была назначена дневка. После двух дней отдыха они направились дальше в Восточную Пруссию и уже 28 февраля участвовали в бою с французами у деревни Гронау.
Дурова осталась в Гродно.
Она впервые очутилась в таком большом и старинном городе. Гродно упоминался в летописях с XII столетия как резиденция русского князя Всеволода Давидовича. Затем его заняли литовцы. Они построили на правом берегу реки Неман замок с высокими башнями, стенами и валом. К концу XVIII столетия он считался вторым по величине после Вильно (совр. Вильнюс) населенным пунктом некогда обширного княжества Литовского. При третьем разделе Польши в 1794–1796 гг. Гродно стал центром вновь образованной Гродненской губернии и прочно вошел в состав Российской империи. В это время его население достигало 17–19 тысяч человек. Современники пишут о нем как о вполне благоустроенном: хорошая планировка улиц, много каменных домов, вымощенные мостовые и площади, красивые парки.
Портрет Н. Дуровой. Художник К. Брюллов. 1830-е гг.
После зимней русско-французской кампании 1806–1807 гг. Гродно, как наиболее крупный город у границы, стал тыловым центром нашей армии. В нем разместились госпитали, склады войскового имущества, несколько запасных батальонов и эскадронов разных полков, артиллерийские парки.
Дурова прожила в Гродно около месяца, прежде чем сделала окончательный выбор. В принципе она могла поступить вольноопределяющимся (добровольцем) в любую из воинских частей, находящихся там, хотя никаких документов, удостоверяющих личность, у нее не имелось. Но у кандидатов на должность рядового их, видимо, тогда и не спрашивали. Ввиду приближающихся военных действий с французами надо было срочно пополнять людьми поредевшие роты и эскадроны. Офицерам строго указывали не брать в полки только беглых помещичьих крестьян, все же остальные – пусть даже явно асоциальные элементы – имели шанс укрыться в рядах императорской армии от проблем, порожденных их предыдущей, часто не совсем праведной жизнью.
Как известно, со времен Петра Великого русская армия пополнялась при помощи рекрутских наборов. Тяжесть рекрутской повинности несли только два сословия: крестьяне и мещане (около 16 миллионов душ мужского пола в эпоху Наполеоновских войн). Требования при сдаче рекрутов и при наборе вольноопределяющихся предъявлялись следующие: «Надлежащий рост, совершенные лета и здоровье».
В армию не брали людей ростом меньше, чем 2 аршина и 4 вершка (примерно 160 см). Понятия о здоровье сложностью не отличались. Не брали душевнобольных («глупость, безумие, задумчивость»), имеющих внутренние болезни («сухотка, чахотка, водянка»), а также дефекты внешности («глухота, немота, горб, кривая шея, зоб»).
При поступлении в армию новобранцев должен был осматривать врач. Вот выписка из формулярного списка Александрийского гусарского полка о прибывших в него в 1804 году нижних строевых чинах (хранится в Российском государственном военно-историческом архиве): «Аверьян Савельев сын Лизенков, 19-ти лет от роду, ростом мерою 2 аршина и 4 вершка, лицо бело красновато и немного рябовато, волосы изчерна, глаза черные, нос широковат, на брюхе несколько ямочек, правой руки на плече изкрасна пятно, на правом бедре и повыше колена шрам, на левом бедре и на ляжке знак красной…»
Аверьян Лизенков происходил из крестьян. В армию он попал по рекрутскому набору. Его сдали в счет разнарядки жители Муромской ямской слободы Гадяч, где до того времени Лизенков проживал с молодой женой Авдотьей Ивановной. Такое подробное описание внешности рекрута могло помочь в поисках при его побеге.
Однако ничего похожего на это нет в формулярных списках нижних чинов конного Польского полка, составленных в 1800 году. Их описание заключается всего в нескольких словах: возраст, рост, цвет волос, глаз, лица, особые приметы, но только внешние, без медицинских подробностей:
«Товарищ Иван Иванов сын Орлицкий, 24 года от роду, ростом мерою 2 аршина 5 вершков, лицом рябоват, волосы темно-русые, глаза серые, из польского шляхетства Литовской губернии Сморгоньского повета…
Товарищ Войчех Францев сын Дембинский, 28 лет от роду, ростом мерою 2 аршина 4 вершка, лицом бел, волосы рыжие, глаза голубые, из польского шляхетства Литовской губернии Ошмянского повета…»
Дело в том, что «товарищи» (так называли в этом полку рядовых дворянского звания) были взяты на службу не по рекрутскому набору, то есть принудительно, а завербовались сами. Они подписали контракт и получали за свою службу деньги. В их побеге из армии не было смысла. Следовательно, по разумению военной администрации, не требовалось и медицинского осмотра. Составлялось лишь краткое описание внешности.
Именно это обстоятельство повлияло на выбор Надежды Андреевны.
Само собой разумеется, что медицинского осмотра она всячески стремилась избежать и выбрала ту воинскую часть, где он отсутствовал. К тому же Польский полк был кавалерийским. Здесь она в полной мере могла проявить свои блестящие способности к верховой езде. Ведь Дурова не собиралась оставаться рядовым. Она мечтала о военной карьере, о чине офицера. Для этого, во-первых, нужно было отличиться на службе и в бою, во-вторых, иметь свидетельство о дворянстве. Прощаясь с ней в Гродно, Степан Федорович Балабин дружески советовал «кавалерист-девице» писать домой и просить у родителей нужные документы, а также честно рассказать полковому командиру о побеге из дома: «хотя чрез одно то не примут вас юнкером, по крайней мере, вы выиграете его доброе расположение и хорошее мнение…»
Товарищи Татарского и Литовского конных полков,1803–1806. Из кн. «Историческое описание одежды и вооружения Российских войск». СПб., 1900, т. 11, № 1534
В Польском конном (уланском) полку
Из окна моего вижу я проходящие мимо толпы улан с музыкою и пляскою; они дружелюбно приглашают всех молодых людей взять участие в их веселости. Пойду узнать, что это такое. Это называется ВЕРБУНОК. Спаси Боже, если нет другой дороги вступить в регулярный полк, как посредством вербунка! Это было бы до крайности неприятно. Когда я смотрела на эту пляшущую экспедицию, подошел ко мне управляющий ею портупей-юнкер, или по их НАМЕСТНИК. “Как вам нравится наша жизнь? Не правда ли, что она весела?” Я отвечала, что правда, и ушла от него. На другой день я узнала, что это полк Конно-польский, что они вербуют для укомплектования своего полка, потерявшего много людей в сражении, и что ими начальствует ротмистр. Собрав эти сведения, я отыскала квартиру наместника, вчера со мною говорившего; он сказал мне, что если я хочу определиться в их полк на службу, то могу предложить просьбу об этом их ротмистру Каземирскому и что мне вовсе нет надобности плясать с толпою всякого сброду, лезущего к ним в полк. Я очень обрадовалась возможности войти в службу, не, подвергаясь ненавистному обряду плясать на улице…