ве я слышала обо всей этой истории, но совершенно не представляла себе, что размах ее так широк».
Слухи о женщине в армии стали усиленно циркулировать в обществе и перед Отечественной войной 1812 года, особенно – в период боевых действий с французами. Тогда они имели явно патриотическую окраску и служили укором тем, кто уклонялся от военной службы, а люди подобного рода встречались даже в среде дворянства. «Замечаю я, что носится какой-то глухой, невнятный слух о моем существовании в армии. Все говорят об этом, но никто, никто ничего не знает; все считают возможным, но никто не верит; мне не один раз уже рассказывали собственную мою историю со всеми возможными искажениями: один описывал меня красавицею, другой уродом, третий старухою… Судя по этим описаниям, я могла б быть уверенною, что никогда и ничьи подозрения не остановятся на мне…» – сообщает Дурова, рассказывая о своем возвращении на службу летом 1813 года.
Все это означало, что меры, которые по договоренности с героиней император Александр I предпринял в декабре 1807 года, вполне себя оправдали. Был применен метод разделения информации. Общественность, взбудораженная появлением «русской амазонки», вдруг потеряла ее из виду, так как в цепочке фактов, ставших достоянием публики, пропали важные звенья.
Не случайно любитель анекдотов комиссионер Плахута не мог ничего добавить к своему рассказу. Он и его знакомые из штаб-квартиры армии не знали, что стало с амазонкой в Санкт-Петербурге.
А. В. Дуров, его брат Н. В. Дуров и вся многочисленная родня до начала 1809 года не знали, что Александра Соколова больше не существует. Неизвестно им было также, в каком полку продолжает службу Надежда Андреевна. Переписка с ней шла через военного министра, на конвертах они писали: «Для Александра Соколова». Лишь в начале 1809 года, после первой поездки Дуровой в Сарапул на проводы ее сына Ивана в Императорский военно-сиротский Дом Андрей Васильевич узнал, что его старшая дочь – теперь обер-офицер гусарского полка и носит другую фамилию.
Однополчане корнета, а затем поручика Александрова из-за отсутствия у него усов догадывались о чем-то, но, конечно, им было неведомо подлинное имя «кавалерист-девицы», ее происхождение, биография, служба в конном Польском полку и первый ее, так сказать, псевдоним. Они могли только удивляться тому, что командир взвода, необщительный и скромный молодой офицер, состоит в переписке с военным министром и лично известен государю.
Полной информацией владели лишь два лица: сам государь и военный министр. За время армейской службы Дуровой на этом посту сменилось четыре человека: граф Х. А. Ливен до января 1808 года, граф А. А. Аракчеев – с января 1808 года до января 1810 года, М. Б. Барклай де Толли – с января 1810 года до сентября 1812 года, князь А. И. Горчаков – с сентября 1812 года до начала 1816 года. О том, как передавалась эта конфиденциальная информация, рассказывает письмо Ливена Аракчееву, датированное 21 февраля 1808 года. В этом письме прямо говорится о сохранении тайны Дуровой-Черновой, которая была «товарищем» в конном Польском полку и по воле царя стала корнетом Александром Александровым…
«О государь! обожаемый отец наш! нет дня, в который бы я мысленно не обнимала колен твоих! – пишет “кавалерист-девица” в своей книге. – Тебе я обязана счастьем, которому нет равного на земле: счастьем быть совершенно свободною! Твоему снисхождению, твоей ангельской доброте, но всего более твоему уму и великому духу, имевшему силу постигнуть возможность высоких доблестей в слабом поле! Чистая душа твоя не предполагала во мне ничего недостойного меня! не страшилась употребления во зло звания, мне данного! Истинно, государь проник душу мою. Помыслы мои совершенно беспорочны: ничто никогда не занимает их, кроме прекрасной природы и обязанностей службы…»
Пережив свой «звездный час», Дурова до конца дней своих хранила молчание о деталях бесед с царем. Однако ее родственники все-таки знали нечто большее, чем изложено в книге «Кавалерист-девица. Происшествие в России». Интересная фраза есть в письме ее двоюродного брата И. Г. Бутовского, написанном в 1837 году: «Если madam мало воспользовалась благоволением к ней императора Александра, то сама тому виной. Не штабс-ротмистром ей бы быть, а генералом. Но женский каприз велик…»
В Мариупольском гусарском полку
На четвертый день выезда моего из Петербурга приехала я в Вильну, где и располагаюсь обмундироваться. Толпа жидов явилась ко мне с предложениями всякого рода услуг. В полчаса у меня было все: квартира, прислуга, портные; множество сукон, золотых шнурков, бахромы, сафьянов, треугольных шляп, киверов, султанов, кистей, шпор! Одним словом, из комнаты моей сделали лавку с товарами, и мне оставалось только выбирать… Я, как и все, заплатила дань, собираемую этими плутами с молодости и неопытности: мундир мой был сшит прекрасно! все мое гусарское одеяние блистало вкусом и богатством. Дешевый слуга мой за шестидневную услугу свою взял от меня только один рубль; но зато и в полк приехала я с одним рублем, оставшимся мне от двух тысяч…
Луцк. Приехав в этот город, я остановилась, по обыкновению всех проезжающих и приезжающих, в корчме; оделась как будто в строй и пошла явиться к баталионному начальнику майору Дымчевичу Я отдала ему пакет, данный мне графом Ливеном. Прочитав, Дымчевич сказал мне: «Подите к полковому адъютанту, скажите ему, что я велел поместить вас в мой эскадрон. Бумаги эти отдайте ему…» Мне должно было отдать свой последний рубль, чтоб доехать в Рожища, где квартирует эскадрон Дымчевича. Командующий этим эскадроном штаб-ротмистр принял меня с начальническою важностью, которая, однако ж, ему не очень пристала, как по незначительности его звания, так и по наружности: он чрезвычайно мал ростом, курнос и выражение лица простонародное…
Точная дата прибытия героини к новому месту службы известна из ее письма к графу Ливену. Это – 1 февраля 1808 года. Отправившись из Санкт-Петербурга в дорогу где-то в первой половине января, она поехала окружным путем и сделала длительную – не менее шести дней – остановку в городе Вильно (совр. Вильнюс). Дело в том, что согласно установлениям того времени офицер должен был явиться в свою новую воинскую часть полностью экипированным. Если пехотные полки различались между собой только цветом погон и номерами на них, то в легкой кавалерии все обстояло иначе, каждый гусарский полк имел особый цвет доломанов, ментиков, воротников и обшлагов на доломанах, шнуров, галунов и пуговиц.
Надежда Андреевна могла бы заказать все обмундирование в столице, но почему-то не сделала этого. Видимо, причина была проста: в Санкт-Петербурге изготовление предметов гусарской униформы обошлось бы ей гораздо дороже. С другой стороны, только в большом городе можно было найти хороших мастеров – шмуклеров (изготовители серебряных и золотых шнуров, кистей, бахромы, галунов), портных, шляпников, оружейников, сапожников – и купить высококачественные материалы, необходимые для одежды гусара: сукно, шелк, полотно, фетр, кожу, мех.
В начале XIX века Вильно – столица бывшего Великого княжества Литовского – был крупным, почти европейским городом. В нем проживало более 20 тысяч человек. В Вильно, расположенном в долине, окруженной невысокими лесистыми холмами, между рек Вилия и Вилейка (Виленка), имелось 10 крупных магнатских дворцов на два-три этажа. 32 католических костела, 15 мужских и 5 женских монастырей, 5 униатских костелов, лютеранская и кальвинистская церкви, синагога и мечеть. Из Вильно благоустроенные тракты вели в Гродно, Ковно, Вилькомир, Ошмяны, Лиду.
Памятник «кавалерист-девице» Н. Дуровой в Елабуге
Судя по всему, Надежда Андреевна приехала в Вильно в своем старом мундире унтер-офицера Польского уланского полка. Ее формальное превращение в нового человека – корнета Мариупольского гусарского полка Александра Андреевича Александрова – совершилось здесь, на берегах реки Вилии, с помощью виленских мастеров. Денег она при этом не жалела, стараясь стать настоящим армейским франтом.
В царствование Александра I обмундированию офицеров кавалерии придавали очень большое значение. Произведенный в мае 1811 года из штандарт-юнкеров в корнеты Малороссийского кирасирского полка, Иоганн фон Дрейлинг писал: «Было это 27 июня. Я как раз был занят тем, что в поте лица своего, старательно и с большим усердием чистил свои ботфорты; вдруг влетает ефрейтор нашего отряда Кондратенко: “Ваше благородие, честь имею вас поздравить с офицерским чином!” Швырнуть мои ботфорты и броситься на шею вестнику такого счастья было первым проявлением моей радости… Два с половиной года нес я верой и правдой тяжелое ярмо унтер-офицерской службы. Но вопросом первой важности теперь являлась экипировка. С этой целью отец мой прислал моему генералу 200 рублей. К ним мне пришлось призанять несколько сот в полку, так что моя первая экипировка, самая необходимая только, стоила мне рублей 600, а многого еще недоставало…»
Дрейлинг, оставшись служить в том же самом кирасирском полку, мог некоторые вещи вообще не менять и на этом сэкономить. «Кавалерист-девице» в Вильно пришлось приобрести весь комплект предметов обмундирования, снаряжения и вооружения гусарского обер-офицера. Это были красивые и необычные вещи, попавшие в Россию из Австрии и Венгрии при учреждении в 1741 году первых русских гусарских полков.
Дурова пробыла в гусарах всего три года из почти десятилетнего срока своей военной службы. Однако слова «гусарский, гусарская», связанные с ней, приобрели в XX веке прямо-таки магическое действие на наших современников. В городе Елабуге ей установлен памятник, изображающий первую в нашей стране женщину-офицера в мундире лейб-гвардии Гусарского полка и верхом на лошади. Барельеф на стеле в городе Сарапуле также украшен профилем героини в гусарском кивере с султаном. Поистине всенародную любовь принес ей фильм «Гусарская баллада» (к/с «Мосфильм», 1962 год).